Наталья Корнилова - Чужая душа
Он сделал…»
Прочитав эти строки, я вздрогнула всем телом и судорожно вздохнула, инстинктивно схватившись за горло.
Я не могла оторвать глаз от строчек.
«Туманов пока что не в курсах. Ничего, его время еще не настало.
Пистолет Куценко не выкинул и не оставил на месте, а, как последний болван и дилетантишка, спрятал в полуразрушенном доме с большими красными буквами «Снос» на стене, что за его гребаной баней. Глупость несусветная. Дом могут снести не сегодня завтра, а он на что-то надеется.
Впрочем, это его личная половая трагедия. Жадность еще никого до добра не доводила.
Я спокойна. Спокойна. Все идет <длинная линия, похожая на прочерк>.
20 июня. Ельцова арестовали прямо на выходе из ювелирного магазина, где мы заказывали обручальные кольца. Мамаша устроила мне бурную истерику, я ее послала далеко-далеко…
Алексей, навер<недописано>.
Все улики против него. Сумасшедшая Ищеева вообще и слышать не хочет, чтобы кто-либо мог убить Таннер, кроме нашего Алеши. Это просто бахчисарайский фонтан злобы какой-то, а не старуха. Мне в какой-то момент жалко стало этого осла, но потом вспомнилось, как мне небо казалось с овчинку и как он зимой выгонял меня в подъезд, думая, что я буду возвращаться и скулить у двери… нет! За все нужно платить. Да и <неразборчиво> не рассчитаюсь. Как будто я в Усть-Каменогорске никогда не видела жизни.
Еще несколько шагов, еще несколько шагов и <далее нарисована смеющаяся женская головка, выполненная умелыми и отточенными штрихами>.
Рассказала обо всем Туманову. Он сделал все, о чем я просила. Перевел на мой счет двадцать пять штукарей. Владимир сказал, что в случае чего Куценко стоит выключить из игры. Удалить. Ну что же, Вова в детстве занимался хоккеем, а потом в юности подрабатывал зубным техником, ему виднее насчет удалений-то.
Мамаша Ельцова наняла адвоката. Самсонова. Продажная сволочь, за баксы удавится и мать родную продаст <зачеркнуто несколько слов> почки отбили, а потом выкинули в окно второго этажа, а в протоколе написали, что адвокат Самсонов выпал при попытке к бегству.
21 июня. Дела ни шатко ни валко. Многое в руках Туманова, о, как я не хотела опять быть у него в долгу, но теперь, видно, придется. Да, кстати: моя несостоявшаяся теща собиралась нанять частного детектива и, кажется, наняла. Новая головная боль…
Оказалось, что там целое агентство. Не только мужик, но есть еще и женщина. Вообще, мне кажется, в этом агентстве «Частный сыск» работают одни активные феминистки и пассивные педерасты. Из числа первых пожаловала ко мне некая Мария. (Я поднесла страницу еще ближе к глазам. Сердце ухало.) Ну что же, она усиленно демонстрировала ум, задавала какие-то раздавленные вопросы общего характера. Показалась мне вообще-то неприятной бабой. Особого ума я в ней не заметила. Хотя, впрочем, холеная и, верно, высокого мнения о себе.
Говорила об этой Марии и ее боссе Шульгине с Грифом, тот сказал, что есть у него кое-какая информация о них и что следует быть настороже. Володя обещал, что в случае чего можно прибегнуть к сильно действующим средствам <неразборчиво>. Туманов имел в виду Вано Каманина, которого у Туманова в узком кругу называют Смоки, то есть Смоктуновский. Изобразит кого угодно. Артист. Конечно, театральное училище, а то, бери выше, как бы не закончил ВГИК.
Да я и сама артистка…»
– Это точно! – пробормотала я, не в силах оторваться от жутковатого описания последних дней.
«22 июня. День нападения фашиков на СССР и самый длинный день в году. Наверное, у Жоры то же ощущение, поскольку он звонил, просил денег. Гриф сказал, что Куценко может спалиться на своей жадности и тупости и других попалить. Он отправил туда бригаду с Каманиным. Впрочем, как оказалось позже, Каманин справился в одиночку, разыграв старушку. «Старушку» чуть не оприходовали, как процентщицу, потому что эта детективша из «Частного сыска» проявила страусиную прыть и едва не поймала Каманина, даром что у него разряд по легкой атлетике.
Да, скоростная дама… Бойцовая курица Маша.
<Ниже, другой ручкой> Как бы снова не добежала до меня.
23 июня. Ну что же, из меня неплохая Кассандра бы вышла. Накаркала! Маня заявилась в полной боевой готовности. Начала задавать умные вопросы, потом сообщила о смерти Куценко. Пришлось опечалиться. Правда, сыскное дело – не женское ремесло. Этой Якимовой пришлось убедиться в этом на собственном опыте. Тумановские ублюдки устроили веселый карнавал во дворе, только я не понимаю, неужели нельзя делать все потише и почище?
Впрочем, есть один плюс: вся троица ублюдков благополучно перекинулась и теперь лежит в морге – и Каладзе, и Смоки, и Олежа Кукин.
Думаю, что Туманов обрадуется.
А Мария, наша самочка библейская, угодила в больничку и там удобно расположилась в реанимационной палате. Наверное, как очнется, если вообще очнется, начнет грешить на меня, будто я на нее навела киллеров. Так это неправда. Она сама навела.
Ельцов оказался слабым на излом. СИЗО – аббревиатура не для него, ему бы какую-нибудь ЖЗЛ или КВН. Прессовка идет серьезная, ментам нужно же закрывать дело, так что они на Лешечку еще пару «глухарей» для комплекта могут повесить. Так что скоро он признается и в убийстве Таннер, и в убийстве принцессы Дианы, и в том, что Иисуса Христа распял тоже он…»
Далее следовало все то, что она рассказывала мне о связях Алексея с бандитами. Только то, что преподносилось мне за чистую монету, тут являлось выдумкой, призванной окончательно утопить Ельцова. Дескать, якшался с бандитами и убийцами – чего, конечно, не было…
У меня кружилась голова от закипающей холодной ярости.
Какой редкий цинизм и какое наглое, преступное бессердечие! Вот уж воистину – «чужая». Как в американском ужастике примерно с тем же названием, где ходило бутафорное инопланетное чучело с кислотной слюной и прожигало все и вся. Ядовитые брызги с пера Ксении вот так же прожгли меня.
Черное страшное чучело. Коварное и беспощадное. Так, верно, выглядела бы душа Ксении Кристалинской, случись ей выпорхнуть из своего временного – прекрасного, чарующего даже меня, женщину, что уж говорить о мужчинах?! – телесного пристанища.
Я не могла читать. Мне нужна была короткая передышка перед новым изнурительным стартом.
* * *Через несколько минут я снова приступила к чтению. Казалось, даже пробивающаяся в окно полоса лунного света помутнела, когда я читала запись о событиях, касающихся сегодняшнего дня.
«Неплохо. Первый день судебного процесса, и уже с таким закрученным сюжетом. Как в голливудском боевике – «Адвокат дьявола» какой-нибудь.
Сегодня я выступила и держалась неплохо. По крайней мере эффект был просто ошеломляющий, я видела, как мои показания вдребезги перемололи и Ельцова, и Самсонова. Суд вытянул шеи и с готовностью мне поверил. Даже смешно стало, как угодливо и как быстро проглотили ложь, а ведь упорно не хотели верить, когда я настаивала на алиби Алексея. Он умолял меня, спаси, Ксюша, спаси, родная. Если поможешь, никогда не буду тебя бить по морде. По крайней мере – ногами, так и хотелось ему врезать!
Впрочем, что удивляться суду? Им тоже не хочется долго корпеть над материалами дела, им лишь бы побыстрее закрыть кого-нибудь на «пятнашку» этак – и неважно, кого именно.
А после суда я провела блестящую театральную постановку, которая показала, что я ничуть не хуже покойного Смоки играю. Как заиграла эту лихую сыщицу Машу. Ах, Маша, Маша, радость наша…
Хотя она оказалась не такой уж дурой, надо сказать. Хотя бы потому, что я немного переиграла и чуть в самом деле не отключилась. Черт побери, надо срочно делать аборт. Угораздило же меня залететь от этой тли.
Да, о Мане. Она меня теперь жалеет. И, по-моему, не совсем ко мне равнодушна после моей втирки о «розовой» любви, на которую я якобы падка. Мне так кажется, что эта Мария насквозь фригидна, у нее просто из всех щелей прет, что она фригидна и на весь мир озлоблена и возбудиться может, только когда чей-нибудь умелый женский, а не деревянный мужской язычок полижет ей в…»
– Ах ты, скотина!! – прошипела я, захлопывая проклятый дневник. – Нет… тебе придется за все это ответить. Ты, Ксюша, еще не понимаешь, какая ты у нас… гениальная. Я знаю, что делать. Твой дневничок подошьют к уголовному делу, и я так предполагаю, что мало тебе не покажется.
Я аккуратно уложила томик в свою сумочку и направилась в прихожую, с трудом избегая столкновения с мебелью и дверными косяками. Меня качало, как пьяную…
Опоили ложью.
Я уже прошла коридор и собиралась прикрыть за собой входную дверь, как вдруг услышала какой-то подозрительный шум из комнаты, не гостиной, в которой я была, а спальни с балконом, которая едва не стала супружеской опочивальней четы Ельцовых.
Или мне показалось? Никак, после автокатастрофы и выпитой натощак водки в придачу меня стали посещать слуховые галлюцинации? Плюс еще шок от дневника…
