Эдуард Веркин - Планета чудовищ
Про то, как они вместе учились стрелять из рогатки…
Барков говорил и говорил, а я вдруг испугался, что он свихнулся, что с ним произошло то, что и с Грушей, – нервная перегрузка. Какая еще рыбалка, какие караси? Он же всю жизнь проторчал на своем «Блэйке»? Видимо, у него все-таки нервный срыв.
Просто Барков устал. Устал ждать и уснул сидя. Нервный сон, такое случается.
И Груша тоже уснула, тоже устала ждать.
Я остался один. И я тоже устал. Но спать мне не хотелось.
Мы были все-таки маленькие, мы не могли существовать долго в условиях перегрузок.
Мои товарищи спали, а мне спать не хотелось. Я ждал. Время шло непонятно – то быстро, то медленно, какими-то дикими скачками, что было заметно даже по часам, которые я снял с пояса Баркова. Я сдвинул действительно тугую стрелку и поставил часы на камень. Иногда они начинали тикать часто и громко, и мне казалось, что стрелка ускоряется. А иногда тиканье замедлялось, почти останавливалось совсем, и тогда я слышал только собственное сердце. А сердце тоже работало не в ритм – то вперед, то назад, а иногда даже замирало на томительные и пугающие секунды.
Это от адреналина. В последние дни, уже не помню сколько их было, адреналин просто кипел в моей крови. А когда его много – вредно. От него внутри все разрушается. Будто падаешь с высоты, я уже говорил.
Я ждал.
Я был уверен – скоро что-то случится. Обязательно. По-другому не могло быть.
Груша и Барков спали. Но скоро они проснутся. Скоро.
То ли от холода, то ли от недобрых предчувствий на меня накинулась дрожь. Я дрожал и дрожал, внутри и то дрожал, кишками, а зубы так вообще плясали как ненормальные – язык искусал в кровь. Пришлось взять нож, отрезать от комбинезона лоскут, свернуть в жгут и засунуть между зубами.
Видела бы меня сейчас…
Некому меня видеть. Не хочу, чтобы меня таким видели родители. Грязный, в разодранном комбинезоне, с выпадающими волосами, с почерневшими глазами. В одной руке нож, в другой бластер, жду нападения.
И я подумал – хорошо бы меня увидела сейчас Гучковская! Она бы точно завязала с педагогикой, удалилась бы в сельскую местность – возделывать капусту, глодать железо. А нечего меня трудом воспитывать! Вот до чего ваше воспитание довело! Я почти мертв. И, возможно, скоро буду не почти.
Но тем не менее чувствовал я себя на удивление боевито. Адреналин все-таки, он и есть адреналин…
От подножия холма – не откуда мы пришли, а с другой стороны – послышался хохот. Покатились камни.
Вот оно. Началось.
Я выхватил из костра горящий с одного края камень, подбежал к краю скалы, швырнул камень вниз. Он скатился по опаленному склону, разбрызгивая по сторонам искры, раскололся на несколько частей, они осветили небольшое пространство.
Мне показалось, что там, внизу, что-то было. То ли туман, то ли что еще… Не знаю. И еще увидел Колючку.
По склону полз Колючка. Со стороны «Ворона». Полз к нам, наверх.
Колючка! Вдруг я понял, что последнее время совсем не видел Колючку. Он исчез. А мы не заметили когда. Прозевали. Из-за усталости, точно из-за нее…
Колючка полз. Не прыгал, как обычно, даже не шагал – полз. То поднимаясь, то падая на бок, большую часть на брюхе, цепляя камни.
Колючка был помят. Даже не то что помят, поломан. Былая приятно-пугающая округлость исчезла, гладкие блестящие иглы разворочены, торчали в стороны в беспорядке, а некоторые были будто сострижены. Из разорванных ушей капало белое, из пасти выплескивалась молочная пена.
– Колючка! – позвал я шепотом. – Сюда!
Он увидел меня, нос его зашевелился, уши попытались завязаться в узел, но не получилось.
– Сюда! – позвал я.
За моей спиной возник Барков. Он отобрал у меня бластер, устроил его ствол на камне.
– Что ты хочешь? Куда ты хочешь стрелять? – заволновался я. Испугался, что сейчас Барков сожжет Колючку.
Но он взял выше. Вспышка осветила кратер. И от того, что я увидел, я закричал. Заорал.
– Что это?! Ты видел?! Что это?!
– Показалось… – прошептал Барков. – Просто показалось! Этого не может быть!
Он поглядел на меня, и я вдруг с ужасом увидел, что его лицо сделалось очень, очень похожим на лицо его мертвого брата.
К нам подбежала Груша.
– Что?! Что происходит?!
– Давай! – Я указал вниз. – Стреляй!
Барков с сомнением помотал головой.
– Стреляй!
Барков наставил ствол вниз и выстрелил еще.
Мы увидели Колючку, который пытался выбраться из камней. Но у него не получалось. Он падал, поднимался, падал, поднимался… И все свои движения сопровождал совсем неподходящим смехом. Хохотом.
А в пятидесяти метрах за Колючкой был «Ворон».
Корабль должен был быть внизу, наверное, метрах в пятистах, должен был лежать с распоротым брюхом, но он был здесь. Не знаю как, не знаю, каким чудовищным образом, но «Ворон» взобрался сюда. Очутился здесь. Возник. Приблизился.
«Ворон» догонял Колючку.
Стало снова темно. После бластерной вспышки все было темно.
– Он лезет… – сказал Барков.
Груша вдруг согнулась почти пополам. От страха или не знаю от чего, это было невозможно понять. И объяснить. Корабль «Ворон» был как живой… Огромный, поломанный, страшный, он пер вверх. Или у нас в голове что-то сместилось, или перед нами наведенная галлюцинация, не знаю. Он полз!
Груша вдруг распрямилась и кинулась в сторону. Барков догнал ее в два прыжка, ударил рукоятью бластера по голове, Груша упала.
Барков вернулся.
– Смотри за ней, – велел он мне. И выстрелил еще.
Колючка продолжал карабкаться к нам. Он уже не поднимался, просто полз, нос вниз, в камни.
«Ворон» приблизился. Почти догнал.
– Что у него с лапой? – спросил я. – Он лапу еле волочит… У него нет ее…
Лапы действительно не было, я только сейчас заметил. Когда Колючка поворачивался боком, это было видно. Лапа разворочена, как-то раздавлена, расплющена, ошметки болтались в разные стороны, из мяса белела кость, на нее Колючка в своем передвижении и опирался. Как он мог вообще так шагать? Наверняка ему было очень больно. Ведь чудовищно больно – шагать на торчащем обломке кости. Груша, наверное, права насчет того, что Колючка робот. Животное на такое не способно…
Колючка просто здорово испуган…
– Я пойду, – сказал Барков, – втащу его сюда…
Барков снял с плеча бластер, повернул кольцо на стволе и сунул оружие мне.
– Держи!
– Зачем?
– Держи, говорю! Отсюда, сверху, лучше видно. Будешь стрелять. Стреляй в него, смотри в меня не попади! За ней не забывай приглядывать…
– Погоди, Петь! Зачем…
Я хотел сказать – зачем спасать Колючку, он же робот, ничего не чувствует, зачем рисковать жизнью ради машины… Но вдруг понял, что это глупо. Даже не глупо, а подло, низко. Если робот, то что, пусть теперь пропадает?
Да и не был он роботом. Просто смешным существом был. Другом.
И я ничего не сказал.
Барков неожиданно схватил мою ладонь и зачем-то ее пожал.
– Зло – это когда ничего нельзя исправить, – сказал Барков. И не очень весело улыбнулся.
Я увидел, что губы у него дрожат. Баркову было страшно. Мне тоже. Но еще страшнее, когда знаешь, что рядом кому-то страшно. Особенно такому уверенному в себе человеку, как Барков.
Петр на секунду зажмурился, подышал, выдохнул и перевалился вниз.
Я выстрелил. Старался направить ствол выше, чтобы не зацепить Баркова и Колючку. Увидел при вспышке: Барков спускался навстречу Колючке. Кролик увидел его и заскулил.
«Ворон» был рядом. Совсем. Ему оставалось сделать еще один прыжок. Последний.
Я попятился назад.
Завыла Груша, я оглянулся.
Груша пыталась подняться на ноги. Я быстренько подбежал к ней и ударил. Кулаком. Ударить рукояткой бластера не решился, испугался, что убью. Хватило и кулака, Груша свалилась обратно.
Я вернулся к склону.
Выстрелил.
И чуть не закричал. А может быть, закричал, не помню. Потому что при вспышке увидел – ни Колючки, ни Баркова на склоне больше не было. А «Ворон» был.
Совсем близко.
Тогда я прицелился. Вернее, направил разрядник в сторону «Ворона». Нажал на курок.
Попал. И ничего. Никакого эффекта. И еще. Еще несколько раз.
– Хватит палить, – послышался голос Баркова. – Руку дай!
Барков показался сбоку, я протянул ему руку, выволок наверх.
– Это галлюцинация! – воскликнул я. – Галлюцинация! Он не может ползти! Нам всем кажется! А где Колючка?
Барков не ответил. Он был каким-то деловитым, чересчур собранным, от растерянности и следа не осталось. Оглядел верхушку холма, почесал подбородок. Что-то решал, видно было. Всегда видно, когда человек что-то решает.
– Бластер давай, – скупо сказал Барков.
Я вернул оружие и снова спросил:
– Где Колючка?
– Все, – ответил Барков.
Все.
– Что делать-то будем? Делать что?
