Всеволод Нестайко - Загадка старого клоуна
Тем, кто прожил всю жизнь в городе, кто родился с телефоном, кого бабушки подносили визжать к телефонной трубке, а потом говорили родителям первые слова по телефону, для кого телефон с первых мгновений жизни был таким же обычным, как погремушка, соска и манная каша, – тем этого не понять.
– Чего ты смеёшься? – спросила Туся и сама улыбнулась.
– Ничего. Просто так, – сказал я.
– Я тоже иногда просто так улыбаюсь. Вот бывают почему-то такое настроение, что хочется улыбаться, – солнце отразилось от ее очков и блеснуло мне в глаза.
– Скажи, а у вас телефон есть? – спросил я.
– Есть. А что?
– А какой номер?
– А что – вам телефон поставили?
– Ага.
– Ой, тогда я тебе позвоню.
– Давай лучше я тебе.
– Давай.
Мы обменялись номерами телефонов.
И меня сразу охватило нетерпение. Я уже подгонял время, чтобы быстрее кончились уроки и я мог позвонить ей по телефону.
Она сидела рядом со мной, я слышал её дыхание, я мог говорить с ней, сколько захочется, но мне не терпелось поговорить с ней по телефону. Удивительно! Я даже пытался как можно меньше разговаривать с ней сейчас. Мне казалось, что тогда я больше смогу поговорить с ней по телефону.
После уроков я бежал домой так, как будто за мной гнались волки. Запыхавшийся, вскочил я в комнату и бросился к телефону. Кое-как попадая пальцем на кнопки от волнения, набрал номер.
В трубке щёлкнуло.
– Алло!
– Туся! – закричал я изо всех сил.
– Ой! Что случилось? Кто это? – послышался беспокойный голос в трубке.
– Это я… Стёпа. Ты что – не узнаёшь меня? Туся!
– Это не Туся, а её бабушка. Туси нет. Она ещё в школе. Скоро должна прийти.
Как похожи их голоса!
– Ой, извините! Извините! – и я быстро положил трубку, хотя бабушка, кажется, хотела что-то спросить.
Конечно, я понял, что Туся просто ещё не успела прийти домой. Я слишком быстро бежал, и живёт она чуть дальше от школы, чем я. Но всё равно тревожные мысли зашевелились в голове. А что, если она посмеялась надо мной и не позвонит. И не захочет говорить со мной. И вообще…
Я чувствовал себя почти несчастным.
Смотрел на телефон, а он стоял на подоконнике молчаливый и неприветливый…
Он зазвонил так внезапно и резко, что я даже подскочил.
– А… алло! – прохрипел я, потеряв от волнения голос.
– Стёпа! Это ты? Алло! Стёпа!
– Я! Я! Привет! – овладел я собой.
– Ой! Ты так мою бабушку напугал. Она уже думала, что-то случилось. Позвонил и повесил трубку. Разве так можно? Хорошо, что я сразу же пришла. Ну, как ты поживаешь? Что делаешь?
– Ничего… По телефону с тобой разговариваю.
– И я по телефону разговариваю. С тобой, – она засмеялась. – Сейчас буду обедать.
– Ия буду обедать.
– Ну, приятного аппетита! Пообедаешь – звони.
– Ладно. И тебе приятного аппетита.
– До свидания!
– До свидания!
Пошли короткие гудки – она положила трубку. Разогревая обед, я пел. Я пел весёлую песню:
Ой у лузi калина,Ой у лузi калина,Калина, калина,Чубарики, чубчики, калина…
Мы с папой всегда пели эту песню, когда были в хорошем настроении.
Я пообедал, вымыл после себя посуду, походил по комнате, три раза подходил к телефону и три раза себя сдерживал. («Ещё рано! Она ещё не пообедала. Наверное, только второе ест»). Наконец выдохнул, как перед прыжком в воду, и набрал номер.
– Алло! – послышался в трубке такой знакомый голос.
– Туся?
– Я.
– Привет!
– Привет!
– Ну, как пообедала? Вкусно?
– Вкусно. А ты?
– Тоже вкусно. А что ты делаешь?
– Ничего. А ты?
– Тоже ничего.
Я замолчал. Больше говорить было нечего.
Она тоже молчала.
– Ты почему молчишь? – наконец спросил я.
– А ты почему?
– Просто так.
– И я просто так.
И вдруг мне стало смешно. Я засмеялся. И она засмеялась.
Мы ничего не говорили, а просто смеялись в трубку. И это было почему-то так весело, что я прямо захлёбывался. Наконец она спросила:
– А почему мы смеёмся?
– Не знаю.
– И я не знаю.
И мы засмеялись еще сильнее.
– Ой!.. Ха-ха-ха!.. Мы как будто смех-травы наелись, – я не знаю, как это у меня вырвалось. Сболтнул и только потом понял, что я сказал.
– Ты знаешь, – говорила она, – а моя бабушка где-то давно читала, что в Аравии растет «весёлое» дерево. Если человек съест с него ягоду величиной с горошину, у него начнётся приступ смеха, который будет продолжаться несколько часов. За плодами в основном охотятся подростки. Но родители строго следят за тем, чтобы они не подходили к этому дереву.
– Серьёзно? Есть такое дерево? – у меня почему-то похолодело внутри. – А как оно называется?
– Не знаю. И бабушка не помнит. Она об этом где-то читала, но не помнит даже где.
– Интересно.
– Конечно. Ты представляешь, если плохое настроение, съел – и хохочешь себе.
– Ага.
– А папа сказал, что в Мексике растет кактус без колючек – лофофора, священное растение ацтеков. Если пожевать его, тоже будет весёлое настроение. Ещё и всякие галлюцинации – цветовые, зрительные и слуховые.
– Ага…
– Ну, ладно… Я тебя уже заговорила. Надо уже за уроки садиться. До свидания.
– До свидания.
Я положил трубку. Она, вероятно, почувствовала, что я почему-то скис, и, ничего не спрашивая, поспешила закончить разговор. Я был ей благодарен за это. Я бы ничего не смог ей сказать. Мне почему-то сразу стало как-то жутко – когда я услышал об этом «весёлом» дереве и о лофофоре. Значит, действительно есть такие растения. До сих пор я всё-таки чаще думал о смех-траве как о чём-то нереальном, сказочном, как о плоде творческой фантазии народа (сказал бы Чак). И лесовик Елисей Петрович, и моё бесплотное парение в прошлом – всё это было, но было в том гипнотическом состоянии полусна-полубреда, в которое неизвестно каким образом окунал меня Чак.
А здесь вполне живая, реальная действительность. И в ней, оказывается, существуют «весёлое» дерево и священный кактус лофофора.
Я был взволнован.
И вообще, что это такое – юмор? Откуда он берётся у человека? Чем питается он, как появляется и почему исчезает?
Почему то, что говорит один, смешно, а то, что говорит другой, – ни капельки (хотя видно же, что хочет рассмешить)?
Почему один и тот же человек говорит один раз очень смешные вещи, а другой раз, как ни старается, не может сказать ничего смешного?
И какое же горе у клоуна, который теряет способность веселить людей! А это, я читал, пережили чуть ли не все клоуны мира. И публика здесь безжалостна. Ещё вчера она смеялась над выходками своего любимца, а сегодня уже возмущается его неловким паясничанием. Ведь смех – это радость. Это неотъемлемая составляющая человеческого счастья… Людям так хочется радости!
Мы с Чаком договорились встретиться в четыре на площади Богдана Хмельницкого. Уже была четверть второго, мне ещё надо успеть сделать уроки, а я ничем не могу заняться. Нет сил, чтобы сосредоточиться, мысли скачут, путаются, перепрыгивают друг через друга…
Впервые за всё время знакомства я вынужден буду, наверное, солгать Чаку. Письменное задание я ещё кое-как выполнил, а устное не смог. Оставил на вечер.
Чак сидел на скамейке, а Елисея Петровича не было.
– Надо немножко подождать, – поздоровавшись, сказал Чак. – Елисей Петрович в зоопарке. Привезли новый экспонат – бурого медведя, и он с непривычки очень грустит в неволе.
Я был даже рад, что его нет. Я хотел рассказать Чаку о «весёлом» дереве и о лофофоре.
Выслушав меня, Чак улыбнулся.
– А ты думал, что это выдумка? Что никакой смех-травы, веселящего зелья быть не может? Нет, Стёпа. Даже в каждой выдумке есть частица правды.
– А знаете… нам телефон поставили, – выпалил я.
– Ну-у! Поздравляю! Значит, теперь тебе можно звонить?
– Ага.
– Давай номер, – Чак вытащил из кармана записную книжку и авторучку, записал номер нашего телефона. – Значит, так… Мы с Елисеем Петровичем предварительно уже виделись. Он с помощью своего времявизора заглянул в ту эпоху и всё разведал. Ситуация такая… Пока его нет, я тебе расскажу. Весной 1648 года Богдан Хмельницкий поднял казаков в Запорожье. Началась освободительная война украинского народа против польского короля. В мае в битве под Жёлтыми Водами, а затем и в битве под Корсунем казаки Богдана Хмельницкого разгромили полки шляхты. Росло войско Богданово. Отовсюду, всё бросив, потянулись к Хмельницкому и казаки, и крестьяне. Только женщины и дети оставались в городах и сёлах. По приказу Богдана трёхтысячный отряд казаков направился в Киев. И Тимоха Смеян среди них. Бежал из города киевский воевода Адам Кисель. Бежали шляхтичи, осталось только «поспильство» – мещане, казаки и крестьяне, которые присоединились к повстанцам. Но недолго пробыли казаки Хмельницкого в Киеве. Уже в июле они выступили в поход на Брацлавщину. И шляхта с помощью митрополита Сильвестра Косова восстановила в Киеве власть польского короля. В это самое время братья-доминикане Игнаций Гусаковский и Бонифаций Пантофля (каких ты уже знаешь) коварно захватили раненого Тимоху Смеяна, который был без сознания, и закрыли его в тёмной келье своего монастыря. Несколько месяцев держали они его там, пытаясь узнать секрет веселящего зелья. Но он лишь смеялся над ними. И вот пришел декабрь…
