Святослав Логинов - Медынское золото
– Наштынька, ты куда? Нельзя тебе! – сполошно закричала знахарка Азёра.
Куда там! Боевого мага лекарским словом не остановить.
Уйлюк промычал что-то, протягивая единственную руку с зажатой в кулаке звездой. Мгновенно талисман оказался на груди Нашты. В два прыжка, не коснувшись пола сломанной ногой, колдунья покинула башню. Поспела вовремя: перо в пальцах злого мага дрожало, ожидая крови.
– Гад!.. – выдохнула Нашта, и катумовского колдуна словно пятихвостой ременной плетью стегнуло по рукам. Чародей взвыл и, понимая, что отправить перо в дальний полёт уже не сможет, метнул его в грудь Нашты. Железо тонко дзенькнуло и рассыпалось, не выдержав соприкосновения с золотом, зачарованным давно умершим кабышским кудесником.
Долгое мгновение колдуны, растратившие друг на друга силы, стояли неподвижно, затем степняк потянул из ножен саблю, но Нашта опередила его, по-простецки саданув бунчуком по гладковыбритой башке.
Бунчук хоть и сплетён из мягкой кудельки, но древко у него дубовое. Приложишь таким по макушке, мозги могут разлететься как от молота в руках палача.
Чародей позорной казни избегнул – выдержал череп, но сражаться после подобного тумака не мог. Покачнулся и сел, стараясь вернуть на место съехавшие к переносице глаза.
Подбежала Азёра, следом ещё две знахарки.
– Вяжите гада, – приказала Нашта и лишь потом безвольно опустилась на землю, обхватила руками ноющие бока и зашлась, не в силах сдерживаться: – Ой, больно-то как!
Лекарки людей вязать не привыкши, не ихнее это дело. Случается, в кого из родичей вселится злой дух, и начнёт человек, что дикий зверь, на своих бросаться, так его не вяжут, а пеленают наподобие младенца. И только потом начинают отчитывать, приводя в разум. В шесть рук бабы упеленали косоглазого, что рожёное дитя. Только глазами и мог бы вращать, так они, глаза, как в кучку сбежались, так разойтись не могут.
Успокоив вражину, повернулись знахарки и к Наште.
– Ох, лишенько! – причитала та, раскачиваясь.
– Больно? – спросила Азёра. – Ещё бы не больно, со сломанными рёбрами дубиной махать. Колдовала бы себе помаленьку, так ничто бы и не болело. Ну, ничего, сейчас полегчает…
* * *Ослушаться воли великого Хаусипура – равносильно самоубийству. Но когда там смерть и сям смерть – какая разница, кого слушать, перед кем ослушничать? Маги приграничных крепостей пали, исполняя волю императора. Защитники Лита погибли в бою, следуя божественной воле. Четверо могучих колдунов были убиты, защищая горный проход, и ещё двое – пытаясь отбить павшую твердыню. И никого из них богоравный Хаусипур не спас и не выручил. Три выживших имперских мага нарушили строгий приказ и бежали. А уж какова будет их судьба, не скажет и сам Хаусипур.
Несметные орды Катума шли через перевал и разливались по долине Нома. Первым мчал за жирной добычей дикий маг, чьи батыры обратили в бегство регулярные войска. А лесная рать вместе с остатками зевенов и конницы оборотней оставалась в горном проходе. Ждали, чем обернётся победа. Воинское счастье переменчиво, а отряд, чей маг погиб или стал немощен, немедленно станет добычей – врагов или своих, тут разницы нет. Шаман Уйлюк лежал в башне под присмотром лекарок, а старого оборотня нашли мёртвым возле трупа имперского мага. Горло великана было разорвано, а борода старика вымазана в крови, словно и впрямь он перегрыз глотку врагу, хотя во рту древнего шамана давно не было ни единого зуба.
Погибнуть в сражении, убив сильнейшего противника, – самая славная смерть для боевого мага. Его родичам не долго ждать появления нового колдуна. Это может быть пришелец со стороны, соблазнившийся славой предшественника, может поднять бунчук кто-то из подколдовков, неожиданно ощутивший в себе небывалую силу, а может просто стать чародеем вчерашний малыш, недавно бегавший без штанов. А покуда осиротевшее племя должно, словно линялый гусь, бояться встречных и поперечных.
Первые два дня с проходивших не брали никакой платы, но после того, как сквозь теснину прошёл хан Катум со своим окружением, пошлину начали взимать.
Хана несли в паланкине со всеми великими почестями. Лесные колдуны вышли навстречу союзнику и были приняты благосклонно. И всё бы окончилось прекрасно, если бы замшелые неучи не притащили к солнцеликому его посла, по-прежнему повитого пеленами, да ещё под присмотром трёх колдунов. Два дня катумовский советник молчал и намеревался молчать и впредь. Но все понимали, что одному против многих не выдюжить и сейчас станет известно, сам вражина замыслил предательство или выполнял злодейскую волю.
Гнев великого хана, когда ему предъявили схваченного предателя, был неудержим.
– Вонючий шакал! – возопил он и, забыв о тучности и дородстве, выпрыгнул из носилок. – Умри, негодяй!
Человеку, не ведающему магии, не так просто убить колдуна; и рука не повернётся, и оружие не послушается. Даже в бою из десятка посланных стрел, если, конечно, они не заговорены другим кудесником, едва ли одна достигнет цели. Но в руке хана мелькнул зачарованный гардианский нож, которому всё равно, кого резать. Спелёнатый по всем правилам маг захлебнулся кровью и затих, унеся с собой свою стыдную тайну.
Хан благосклонно позволил обосновавшимся в остатках крепости брать мыту со всех, кто пойдёт через перевал после светозарного, и отбыл, торопясь к тучному городу Ному.
Всякий рвущийся в долину был уверен, что город со дня на день падёт, поскольку лазутчики, засылаемые туда под видом торговцев, уже несколько лет кряду доносили, что император не терпит возле престола магов, хотя бы отчасти сравнимых с ним по мощи, и, значит, город остался беззащитен перед подошедшими ордами. Так, свора псов способна затравить тигра, хотя тот с лёгкостью перебьёт хребет любой из собак. Однако правила звериной травли не всегда подходят для войн между людьми и тем более магами. Суть одна, а результат, как есть, непредсказуем.
Город Ном окружён каменными стенами такой толщины, что не пробить никаким заклинанием. Шесть ворот охраняются дюжиной башен, и отовсюду на подступившего противника обрушились стрелы и громы, летящие камни и всевозможные колдовские напасти. Казалось, могучий Хаусипур находится на всех башнях разом, да ещё и стены не ленится обходить.
Разумеется, Катум, встретив сопротивление, неодолимое для его батыров, послал гонцов за лесными колдунами. Как всегда, солнцеликий обещал благоволение и вечную дружбу. Кроме того, помня, как обошли победителей добычей под Литом, хан объявил, что на этот раз не только ему будет полагаться третья часть всех богатств, но и тот, кто сокрушит Хаусипура, получит свою долю, независимо от того, сам он взял её или сокровища сначала попали в руки более шустрых воителей. Доля эта определялась в пятую часть всей добычи.
Последнему обещанию верили не слишком. Вряд ли великий хан сумеет отнять у войска половину всего, что оно награбит. Даже треть отдавалась не всегда и неохотно. К тому же хан не спешил объявлять подданным о новом налоге в пользу лесовиков, которых, по всеобщему мнению, самих не мешало бы стричь наголо, что откормленных баранов.
При этом даже глупые не сомневались, что Хаусипура не сможет убить никто, кроме лесных колдунов. А вот как согласуются два эти мнения, не могли ответить самые длиннобородые мудрецы.
В любом случае Ризорх, да и все остальные понимали, что не получат ничего сверх того, что сами смогут взять. Да и этой добычей придётся делиться с Катумом. Лесное войско не подданные, а союзники, но ханскую долю вынь да положь.
И всё же был довод, заставивший откликнуться на призыв великого хана. В начале похода Ризорх от имени всего народа обещал идти вместе с кочевниками на Ном. Хан мог сколько угодно лгать, никто, кроме самого Катума, не отвечал за его ложь. Народ лгать не может, ложные клятвы ослабляют его силу, среди изолгавшихся людей не родятся колдуны. Немало племён сгинуло беспамятно исключительно по причине своего лукавства. Клятва есть клятва, её надо исполнять.
Право сбора пошлины было отдано зевенам, чей колдун начинал понемногу вставать. А лучники и ратники лесного народа отправились к Ному, хотя идти туда совершенно не хотелось.
* * *Если шатры имперских магов украшены поверху золочёным шишаком, то дворец божественного Хаусипура был вымазан золотом снизу доверху. Виден он был отовсюду, чтобы внушать подданным страх, благоговение и покорное восхищение владыкой. Но вот ведь незадача, у грубых пришельцев вид золотого дома вызывал в первую очередь приступ алчности. Каждый, от великого хана до последнего погонщика, воображал, как будет сдирать со стен золотые листы, сам или руками слуг. А божественного Хаусипура орда воспринимала как досадную помеху, преграду на пути к вожделенному богатству.
Вот только оказалось, что помеха кусается, и больно.
Город Ном был взят в плотное кольцо, и на приступ завоеватели пошли по всем правилам воинского искусства, бытовавшего на просторах великой степи. Отряды двинулись на все ворота разом, а также там, где стена была не слишком высока. И всюду катумовские шаманы встретили отпор, да такой, что не все и ноги унесли. Потом каждый из уцелевших уверял, что именно против него вышел маг-император.
