Иван Василенко - Артёмка (сборник)
– Принимай приятелей, – дружелюбно кивнул Ванюшка. Видимо, по дороге он успел с ними и познакомиться и сойтись. – Ничего, народ занятный. Только в военном деле ни бум-бум не смыслят. – Ванюшка покрутил головой. – Я спрашиваю: «Что такое ложа?». А этот вот, длинный, отвечает: «Ложа – это место такое в театре, для публики». Вот как он про винтовку понимает, – Ничего, – без обиды сказал Артемка, – научимся. Все четверо – Труба, Артемка, Ванюшка и я расположились в деревянном сарайчике с продранной крышей. Через крышу виден был голубой кусок неба, и все время доносился шелест липы, протянувшей над нашей «квартирой» свои ветки.
Труба оказался отличным поваром: из горсти пшена, кусочка старого сала и пучка укропа он сварил такую вкусную, ароматную кашу, что Ванюшка выскреб из котелка все до последней крупинки, да еще и ложку облизал. После обеда Труба растянулся на полу с явным намерением поспать. Заметив это, Ванюшка принял строгий вид:
– Ты что? Военного дела не знаешь, а под голову мешок? Я вижу, ты спать горазд.
Он взял прислоненную к стене винтовку и принялся разбирать ее:
– Во, гляди да запоминай. Это вот ствол. Чему он служит? Он служит для направления полета пули, понял? Ну, повтори.
Труба добросовестно повторял. Иногда он брал часть винтовки и слегка подбрасывал на ладони, будто вся сила магазинной коробки или ствольной накладки заключалась в их весе.
Артемка сидел тут же и беззвучно шевелил губами. Разобранные части в беспорядке валялись на полу.
– А теперь смотри, как я ее собирать буду, – сказал Ванюшка, щеголяя своим умением обращаться с оружием.
Собрав винтовку, он опять ее разобрал.
– Дай-ка я попробую! – вскочил Артемка. Он надел боевую пружину на ударник и вложил то и другое в канал стебля затвора.
– Э-э… – сказал Ванюшка, – ты раньше знал.
– Не знал я! – мотнул Артемка головой. Азарт перекинулся к Трубе.
– Дай! – гаркнул он, когда винтовка была собрана, и не взял, а выхватил ее из рук Артемки. – Считай до пяти тысяч. Покуда будешь считать, я ее разберу и опять соберу.
Но тут где-то заиграл рожок, и по этому сигналу потянулись мимо нашего сарайчика люди. Пошли и мы.
«Ванька Жуков»
Митинг назначили в просторном амбаре. Вместо скамей здесь, как в школе, стояли ученические парты Люди с трудом просовывались на их сиденья, кряхтели и ругались. Впрочем, большинство предпочло рассесться прямо на полу, вокруг огромного деревянного ящика, опрокинутого дном вверх. Ящик предназначался для ораторов. На дворе еще было светло, но в амбаре уже зажгли лампу, и она тихонько покачивалась над ящиком. Ближе других к нему пододвинулись шахтеры, которые прибыли только сегодня Их сосредоточенные лица, темные от въевшейся в кожу угольной пыли, казались при красноватом свете лампы бронзовыми.
Артемка стоял среди шахтеров и с любопытством разглядывал ящик и лампу не напоминало ли ему это театральные подмостки?
Говор вдруг стих, люди расступились, и к «трибуне» прошли командир и Дукачев.
– Он! – радостно крикнул Артемка и рванулся к командиру.
– Подожди! – схватил я его за руку. – Успеешь.
Дукачев ступил на заскрипевший под ним ящик и предложил избрать президиум.
Митинг начался. Одни, как сам Дукачев, высказывались складно и зажигательно, другие робели и путались в словах, но все говорили искренне, душевно.
Слово взял командир. Начал он тихо и так просто, будто не на митинге выступал, а в комнате со своими домашними разговаривал.
– Вот и еще прибыло пополнение, – сказал он. – Писем мы им не писали, гонцов за ними не слали – сами пришли. Услышали, что взялись тут шахтеры за оружие, и пришли. Не хотят опять лезть в ярмо, а пуще не хотят позорной, подлой судьбы для России.
Он помолчал, как бы вспоминая, и укоризненно покачал головой:
– Проходила тут мимо целая рота офицеров. Сверкают погонами и поют. Да не просто поют, по-солдатски, а с чувством: «Смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую». И вот подумал я тогда: «Против кого ж они идут в бой и за какую такую святую Русь собираются кровь проливать?» Возьмем, к примеру, Донбасс. И земля эта спокон веку наша, и народ наш. А, бывало, на какой рудник или завод ни придешь наниматься, всюду хозяевами иностранцы сидят: англичане, французы, бельгийцы, немцы, разные там Юзы, Крузы, Болье, Гарриманы. У себя, в Англии да Франции, они ставили на заводах самые лучшие машины, а сюда одно старье вывозили: зачем тратить стерлинги да франки на дорогое оборудование, когда с помощью царских чиновников и полиции здесь можно выжимать из народа кровь и пот за гроши! Так вот за какую «святую» Русь пошли в бой против народа белогвардейцы всех мастей. За Русь с английскими да немецкими хозяевами, за Русь отсталую и беспомощную. Ну, а за что мы идем в бой? За какую Русь проливает кровь наш трудовой народ?
Он обвел всех внимательным взглядом, потом прикрыл глаза, будто не глазами, а всей душой хотел увидеть будущее своей родины, и заговорил горячо и страстно. И, пока он говорил, никто не шелохнулся, а когда переводил дыхание, переводили с ним дыхание и все.
Слушая, я совершенно забыл об Артемке. Вспомнил только, когда кругом закричали и захлопали, а командир сошел с ящика. Артемка стоял, весь подавшись вперед, к командиру, и глядел на него счастливыми глазами.
– Ну, теперь иди, – сказал я.
Артемка сейчас же подбежал к командиру:
– Дмитрий Дмитриевич… то есть товарищ командир… так это вы?..
Командир посмотрел и смущенно сказал:
– Вот, брат, не припомню…
– Да как же так! – с упреком воскликнул Артемка. – А еще в театр меня водили, в будке у меня ночевали… А книжки?.. Я ж книжки ваши прятал.
Сосредоточенное лицо командира вдруг осветилось.
– Неужто ты?.. – в свою очередь, воскликнул он. – Артемка?..
– Он самый, – заулыбался Артемка. – Припомнили?
– Ох, какой ты большой стал!.. Ну, расскажи, расскажи! Давно оттуда? – Командир любовно обнял его и отвел в сторонку. – Станем-ка тут. Так это тебя привел Костя?
Он слушал Артемку и поглядывал на «трибуну», откуда доносились горячие речи.
– Вот что, ты мне потом все расскажешь, а не сможешь ли сейчас чего-либо изобразить людям? Ну, сценку какую-нибудь? С приятелем со своим, а? Костя, говорил, что вы по этой части большие любители.
– Это можно, – с готовностью отозвался Артемка. – Мы стихов много знаем. А может, «Ваньку Жукова» представить?
– Чехова? Что ж, можно и Ваньку. Даже очень хорошо.
Когда митинг кончился, командир поднял руку и сказал, улыбаясь:
– Подождите, товарищи, расходиться. Тут к нам прибыли двое приятелей. Вы рассаживайтесь поудобнее, а они нам что-нибудь почитают.
В амбаре загудели. Садились прямо на пол, обняв колени руками. Защелкали семечками, густо задымили махоркой.
Первым выступал Труба. Появление на ящике несуразно длинной фигуры с длинными усами вызвало одобрительные возгласы:
– Який довгий! – Этот изобразит!
– Гляди, не выдави головой потолок!
Труба спокойно выждал, пока «приветствия» закончились, и оглушающе запел:
Жил-был король когда-то.При нем блоха жила…
Не знаю, большое ли удовольствие получили слушатели от самой песни, но голос им понравился. Со всех концов выкрикивали:
– Ну и глотка, нехай ему черт!
– Оглушил, бисов сын!
– Такого послать на беляков, так он одним голосом их распугает!
– Ха-ха-ха!.. Го… го-го!..
Труба спокойно выслушал все эти характеристики и, когда все стихло, запел «Дубинушку». «Эй, ухнем!..» – могуче и тяжко гудело в амбаре, а люди, сделавшись серьезными, одобрительно покачивали головой.
Артемка стоял около ящика и ждал. Кончив петь, Труба под громкие хлопки слез на пол, поднял большой деревянный чурбан и втащил его на ящик. Все с любопытством наблюдали за этими приготовлениями. Артемка стал перед чурбаном на колени, оглянулся на дверь, покосился на слушателей и вытащил из кармана листок бумаги и ручку с пером. Еще он не сказал ни слова, но по этому взгляду, по прерывистому вздоху, по плаксиво опустившимся вниз уголкам губ все поняли, что перед ними – мальчик, замученный, робкий, тоскующий, мальчик, который решился на какое-то тайное, трудное дело.
Голосом, неожиданно мягким, Труба сказал:
– «Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под рождество не ложился спать…»
Артемка еще раз вздохнул, наклонился над чурбаном и медленно повел пером по бумаге. Потом подпер кулаком подбородок и задумался, глядя затуманенными глазами вдаль. Труба тихо, чтоб не спугнугь его видений, рассказал, какие чудные картины рисовались перед глазами мальчика. Он видел свою родную деревню с белыми, заснеженными крышами и струйками дыма над трубами. А небо усыпано весело мигающими звездами, и Млечный Путь расстилался так ясно, будто его перед праздником помыли и потерли снегом.
