Снова на привязи - Гульнара Черепашка
- Вон оно что! – Адвар расхохоталась. – Мастер попортил твою нежную шкурку. И ты решила так вот отплатить ему, - она покачала головой. – Ты сама сказала – он пришел к тебе во сне. Кто, кроме нашего хозяина, может явиться во сне нам с тобою?
- Значит, ты тоже его видела, - заключила Накато.
- Я не видела его с тех пор, как он оставил меня этому, - Адвар сорвалась на крик, после – осеклась. Оглянулась – точно испугалась, что ее вопли могут услышать. – Словом – не видела я его. Но ты подумай сама: кто еще мог явиться в твой сон?
- Не знаю, - протянула Накато. – Духи умеют врываться во сны. Может, какой-то дух принял облик нашего мастера? Хотел выведать что-нибудь, - она задумалась.
Откуда дух мог знать, что за поручение ей дал Амади? Разве что – от самого колдуна. Но как тот мог выболтать что-то о своих целях? Не таков ее хозяин!
- Вот что, - заговорила Адвар. – Мне пора, я пойду. Не ровен час – Тафари спохватится, что это мне такое снится! А ты не зови меня больше. Просто выполняй приказы мастера, и не будет он больше тебя наказывать.
А она прямо уверена, что колдун наказал Накато! Хотя та лишь намекнула.
- Ладно уж, иди, - буркнула она.
Подождала, пока силуэт Адвар растворится в клубах тумана, плавающих вокруг.
Сказать правду – слова товарки ничуть не убедили ее. Напротив – Накато засомневалась: а точно ли она видела сейчас Адвар?
Хотя – она ведь звала именно ее. Да и кто бы, кроме Амади, мог проникнуть в ее сон? Тем более – кому, кроме него, нужно, чтобы Накато оставалась в шатре Фараджа при его взбалмошной шхарт? В словах Адвар есть резон. А вот в ее собственных домыслах никакого резона нет. Есть только недовольство своим положением и желание стряхнуть с себя чужую волю.
Да! Чужая воля, воля колдуна – ее хозяина – тяготила ее на самом деле.
Два года назад ей это показалось бы противоестественным. Хотя бы потому что она была по-настоящему благодарна Амади: тот забрал ее из родного кочевья, от брата, который скверно с нею обращался. Увел далеко, показал огромный мир. Дал силу, выучил.
Два года назад ей казалось правильным в ответ слушаться колдуна беспрекословно. Но с тех пор случилось слишком многое.
Она ощутила вкус другой жизни – жизни за пределами степей, степного кочевья. Она ощутила вкус свободы. И возможности самой за себя решать.
Туман все клубился вокруг, заволакивал окружающий мир. Да и какой мир может быть во сне? Накато улеглась прямо на землю, прикрыла веки. Твердость и холод камня обманчивы: это – мир сна. Мир на границе с потусторонним. На деле здесь нет ни камней, ни твердости, ни сырости, ни холода. Можно лежать, не опасаясь отлежать бока или простыть. Тем более, что простыть она и не может.
Девушка прислушалась к чувствам. Ощущала ли она стыд?
Ведь, когда ты платишь своему благодетелю неблагодарностью, следует испытывать стыд. Благодаря Амади она перестала быть рабыней.
Накато горько усмехнулась. Да, она перестала быть рабыней. Теперь она просто ею притворяется. И живет жизнью рабыни.
Кто бы ей пояснил – в чем разница? В том, что однажды ее пребывание в этом кочевье закончится? Но тогда начнется что-то еще. Она снова не будет принадлежать сама себе. И где бы ни очутилась – не будет ей ни покоя, ни свободы. Под прикрытыми веками вскипели слезы, потекли по щекам. Горло сдавило удушьем, и Накато прижала к нему пальцы.
Почему кто-то рождается свободным и сильным, как степной ветер, а кому-то приходится продавать себя в новое рабство, чтобы вырваться из рабства предыдущего?!
*** ***
- Эй-эй! – встряхнуться заставил тихий голос.
Кто-то тряс осторожно ее за плечо. Накато открыла глаза, заморгала.
- Ты чего? – Рамла говорила необычайно тихо, в голосе звучало искреннее беспокойство. – Ну же, проснись! Что с тобой?
- Что? – Накато, еще плохо соображая, приподнялась. – Госпожа… ты что-то хотела?
- Ты плакала во сне, - отозвалась та. – Тебе что-то снилось?
- Да… снилось, - пробормотала озадаченная девушка.
- Расскажи мне, что, - попросила шхарт, погладила осторожно по волосам.
Да помилуют ее боги и духи – что это?! Может, в шхарт вселился неведомый дух, и теперь она одержима?
- Что же ты молчишь? – в голосе зазвучало нетерпение – да, вот это точно Рамла! – Что тебе снилось, расскажи. Отчего ты так горько плакала?
- Я, - Накато запнулась. – Я не помню, госпожа. Помню только, что очень грустно было. А отчего – не знаю…
Рамла глядела пристально, и от этого сделалось не по себе. Вот сейчас разозлится, что не получила ответа – надает затрещин! Как некогда любимая наложница брата, красавица Мунаш. Та тоже не любила, когда ее прихоти не исполнялись немедленно. Вон, и у Рамлы взгляд сделался пронзительный, бешеный. Накато сжалась. Зажмурилась, когда та подняла руку.
Однако удара не последовало. Горячая ладонь осторожно погладила ее щеку.
- Ты чего? – шепнула женщина. – Неужели боишься меня? Разве я не была добра к тебе?
Она – добра?! Накато едва не расхохоталась ей в лицо. Боги и духи, и когда же это шхарт была добра к своей служанке?! Быть может, когда позволяла Фараджу и рабам шпынять ее? Или когда сама вымещала на ней раздражение?
Должно быть, страх получить затрещину оказался все-таки сильнее мимолетной веселости и столь же мимолетного раздражения.
- Что ты, госпожа, - выдавила девушка. – Ты – самая добрая из всех хозяек, что у меня были.
- У тебя было много хозяек? – Рамла сощурилась.
Число называть нельзя. Рабыне не положено уметь считать. Накато вовремя припомнила, как сама когда-то даже не понимала, что такое – считать.
- Я служила жене господина в кочевье, где родилась, - принялась она перечислять. – Потом – меня отдали в другое кочевье, и там я служила жене другого важного воина, а потом – его наложницам. То одной, то другой. Потом меня опять отдали в другое кочевье, и той осенью, прошлой…
- Все, хватит! – перебила Рамла. – Я поняла. Много. И
