Герман Матвеев - Тарантул
– А зачем ты пришел, Коля? – спросила Лена.
– Так… Надо отдышаться. Очень я растерялся, – сознался Миша. – От неожиданности… Сначала он такие загадки загадывал, а потом вытащил фотографию Жоры… Ты спи. Я пойду к нему. Все равно никуда не спрячешься.
Миша вернулся назад. Теперь он окончательно овладел собой. Мальцев сидел на прежнем месте и, подперев голову руками, смотрел на снимок сына. При появлении Миши он поднял голову и вопросительно взглянул на него.
– Все в порядке. Спит.
Миша прошелся несколько раз по комнате, все время чувствуя на своей спине упорный, пристальный взгляд гостя. «Спросит еще раз или не спросит?»
Мальцев молчал, но в этом молчании было столько настойчивого ожидания, что Мише пришлось самому начать разговор.
– Григорий Петрович, вот вы мне дали честное слово, что не скажете папе…
– Да, да!
– В общем-то дело это прошлое. Мало ли что с кем бывает! Но если он узнает, то сильно расстроится. Я вам, конечно, скажу. Ничего скрывать не буду. Понимаете ли… Я вашему сыну папины часы проиграл. А познакомились мы с ним в одном доме. Там собирались ребята и в карты играли. Ну и я… Сначала деньги, какие были, проиграл, а потом часы… А папе сказал, что часы украли.
– Ну а Георгий?
– Он самый азартный был, рисковый.
– Вы с ним дружили, Коля?
– Не-ет. Какая там дружба! Два раза встречались в этом доме – и всё.
– А потом? Вы знаете, как он погиб?
– С крыши свалился. Мне говорили ребята, что на крыше он с кем-то подрался… или что-то другое… В общем, с крыши сорвался и разбился.
Все это Миша рассказал с опущенной головой, и краска смущения не сходила с его лица. И это было вполне правдиво. Он стыдился своего поступка.
– Что-то подобное слышал и я, – после некоторого молчания проговорил Мальцев. – Но я не верю. Не могу поверить в такую нелепую смерть.
– Кто его знает! Если бы я сам видел, ну тогда другое дело. Но насчет картежной игры вы папе не говорите, – предупредил Миша. – Теперь я больше не играю.
21. ПОРУЧЕНИЕ
В это же позднее время в комнате, где жил Степа Панфилов, сидел Трифонов. Перед мальчиком лежали две фотокарточки. На одной была снята средних лет женщина, а на другой – мужчина в очках, в шапке финке, в пальто, в сапогах, с противогазом.
– Понятно тебе задание, Степан?
– Понятно-то понятно, – с трудом сдерживая радость, сказал юноша. – А с работой как?
– С работой мы устроим. Маленький отпуск на недельку.
Вернулась из кухни мать и принялась накрывать на стол. Фотографии Степа моментально спрятал в карман.
– И нечего долго раздумывать, – совсем другим тоном заговорил Трифонов. – Неучем тебе оставаться не резон. Война скоро кончится. Сам знаешь, как наши жмут… Надо учиться, Степа. Как вы полагаете, Варвара Васильевна?
– А что я? Он и сам теперь не маленький. Ученье никогда не повредит.
– Совершенно верно. Без отрыва от производства окончит десятилетку, а потом, в зависимости от способностей и желания…
– Способности-то у него есть, а вот желания не вижу. Лодырничать любит.
– Когда я лодырничал?
– А всегда! – строго сказала мать и, повернувшись к Трифонову, пояснила: – Собирался своему другу окна утеплить. Все еще собирается…
– Да некогда было, мама.
– Не болтай ты, – махнула она рукой. – Некогда! Парень в лазарете лежит, пошевелиться не может, а дружки у него собак по улицам гоняют.
– Ну чего ты! Хватит, – проворчал Степа.
– Другие ребята-комсомольцы добровольно по квартирам ходят. Где дрова принесут, где в доме приберут, где что… Помогают людям. А ты…
Степа сидел с опущенной головой. Мать была права, и он сознавал свою вину. Васькину просьбу он действительно до сих пор не выполнил. Все как-то не было времени, и каждый день дело откладывалось на следующий.
– Варвара Васильевна, вы обо мне не беспокойтесь, – сказал Трифонов, отодвигая от себя тарелку. – Я сыт: поужинал недавно.
– Жареной картошки немного съешьте. Картошка у нас своя. С индивидуального огорода, – с трудом выговорила она. – И зачем только такие слова придумывают? Язык сломаешь. Неужели нельзя по-русски назвать?
– С личного огорода, – подсказал Трифонов.
– Вот, вот. И легче, и понятней. А то выдумали какого-то индивидуя… от большого ума!
– Наоборот! – насмешливо возразил Трифонов. – Я полагаю, что от небольшого ума. И делают это некоторые товарищи, чтобы свою ученость показать.
– Вот, вот… Дескать, слушайте и дивитесь, какие словечки я могу заворачивать!
Мать вышла за картофелем, и оперативный разговор возобновился.
– Теперь смотри сюда, – сказал Трифонов, разворачивая листок бумаги, на котором было нарисовано что-то вроде карты. – Вот дорога. Тут мостик. Здесь склады. Эта тропка через все кладбище идет. Следи за тропкой. Видишь поворот? Вот здесь, в этом районе, вы поставите западёнки. Деревьев там много. А тут тайничок раскинете. Кумекаешь? По тропке много всякого народу ходит, а как который свернет сюда, во все глаза смотри, куда он пойдет. Но сам… Боже тебя упаси, если он заподозрит, что ты следишь. Все! Конец! Дело провалишь! Чуешь, Степа?
– Да что я, маленький, что ли? – с явной обидой сказал Степа. – Не первый раз.
– А дружок у тебя надежный?
– За Сашку я не ручаюсь. Вот если бы Васька был здоров…
– Про Ваську поминать нечего. Если он в госпитале лежит, значит, не выпишут раньше времени.
– Василий Алексеевич, а если Сашке ничего не говорить? Просто надо, мол, птиц наловить – и всё.
– Можно и так.
– А то и на самом деле… вдруг разболтает кому-нибудь, а потом я буду виноват, – сказал Степа, но, чувствуя несправедливость, прибавил: – Вообще-то он парень хороший. Мы с ним в одной школе учились.
Мать принесла сковородку с мелко нарезанным шипящим картофелем, и снова разговор принял другое направление. Уклониться от ужина не удалось, да Трифонов не очень настойчиво и отказывался. Картофель в Ленинграде был блюдом незаурядным, и водился он только у тех, кто сам позаботился вырастить его где-нибудь на бывших цветочных клумбах, на пустырях, во дворах. Остальным ленинградцам по карточкам выдавали крупу.
– Кушайте на здоровье, – говорила Варвара Васильевна, с гордостью накладывая на тарелку аппетитно поджаренный картофель. – Мы от прошлогодней картошки все верхушки срезали и много ее вырастили. С непривычки-то я сначала не верила. Все думала, не вырастет из верхушек. На семена много оставила цельной… на всякий случай. А теперь жалею. Надо бы и с семенной тоже верхушками досадить. Сколько зря картошки пропало! Теперь буду умней.
– Опыт – великое дело.
– А Степан еще что делал… Некоторые стебельки отдельно отсадил, золой их удабривал… И что вы думаете? Тоже наросла картошка, и много!.. Ему бы на агронома учиться. Любит он в земле копаться.
– А ты думаешь, агрономы в земле копаются? – спросил Степа и сейчас же ответил сам: – Ничего подобного!
– Не мели! – строго сказала мать.
После ужина Степа вышел проводить Трифонова во двор, и здесь они закончили оперативный разговор.
Самое приятное в поручении Трифонова – таинственность. Под видом невинных любителей они поедут на Никольское кладбище и будут ловить птиц. Но каких птиц? Никто не должен знать, что Степку интересуют не крылатые, а двуногие «птицы». Тайна распирала Степкину грудь, хотелось с кем-нибудь поделиться, похвастать поручением… Но с кем? Васька в больнице, а Мишка где-то пропадает и домой почти не заходит. А больше сказать некому. Сашке решили не говорить. Но все-таки надо же как-то объяснить свое странное предложение.
Попрощавшись с Трифоновым, Степа отправился на второй двор, где жил приятель-птицелов.
Предложение очень удивило Сашку.
– Не знаю, чего ты выдумал, – неуверенно проговорил он, почесывая давно не стриженные, спутанные волосы. – Есть у меня один пухлячок*. Хочешь, продам? – предложил он.
– А что мне твой пухлячок! Мне надо много птиц, и разных.
– Вот еще… разных! А где ты их возьмешь? Летние давно все улетели.
– При чем тут летние? Синички есть? Снегири, щеглята есть?
– Ну есть.
– Вот их-то нам и надо. Ты не бойся. Я обо всем договорился. Заплатят. Сколько ни поймаем, за всех заплатят.
– А кормить их чем?
– Фу ты какой! Зачем кормить? Как только поймаем, сразу сдадим. Не помрут же они за день.
Сашка снова почесал свою растрепанную гриву и неопределенно хмыкнул. Было ясно, что Степкино предложение соблазняло.
– Ну а зачем обязательно на Никольское кладбище? – спросил он. – Пойдем лучше на Крестовский остров или на Каменный.
– Так туда и пустят! Там воинские части. А ты что, покойников испугался?
– А чего их бояться? Позапрошлой зимой у нас рядом, в прачечной, покойников было знаешь сколько, и то не боялся. Выйдешь из дома, а он поперек дорожки лежит. Ну и что? Переступишь и пойдешь…
Разговор затягивался, и Степа решил немного приоткрыть тайну своего предложения.
