Тамара Михеева - Легкие горы
Дяди Петин взгляд тут же стал и грустным, и насмешливым.
– С мужем? Встречаетесь? Оригинально!
– Он ошибся, Петя, но… я все равно его люблю, даже если он слабый и…
– Да я не про это!
Они вошли в квартиру, дядя Петя, кряхтя, положил Динку на диван.
– Почему ты не можешь поставить ее на место? Ребенок диктует тебе условия! И не только тебе! Это же глупо!
– Я не хочу, чтобы она страдала, – угрюмо сказала мама. – Ей этого и так в жизни досталось.
– То есть теперь давай ты будешь страдать? Вместе с Сережей! О нем хотя бы подумала!
– Петь, давай не будем об этом. Я сама разберусь. Спасибо, что проводил.
Она его выгоняла, и дядя Петя, обидевшись, ушел.
Мама аккуратно стянула с Динки колготки, сняла платье, укрыла, поцеловала в макушку. А потом наполнила ванну водой, обрезала у роз кончики стеблей. Она уколола палец, но все равно улыбалась, она взяла телефон и набрала самый важный для себя номер.
Где коней златогривых пасется табун…
Дядя Саша приехал рано утром в воскресенье.
– Ну, сони-засони, просыпайтесь! Поедешь, Динка, в Легкие Горы?
– Да! – завопила Динка и повисла у дяди Саши на плечах.
Мама велела ей надеть теплые штаны, валенки и свитер, замотала горло шарфом.
– А мама?
– А мама дома будет, отдохнет… В гости к кому-нибудь сходит…
Мама улыбнулась Динке, кивнула дяде Саше как-то по-особенному, но Динка не стала думать об этом. Они едут в Легкие Горы!
Поехать туда попросила бабушка Тася. Надо было скинуть снег с крыши и набить им большой бак, чтобы весной у них была талая вода.
– Соскучилась я, – сказала бабушка Тася, неуклюже садясь в большую дяди Сашину машину.
– И я! – сказала Динка, притыкаясь щекой к бабушкиному пальто, теплому, пахнущему преснушками и духами «Белая сирень». Между ними устроилась на сиденье Юла, которая очень боялась ездить в машине, но тоже соскучилась по Легким Горам.
– Ну, поехали, красавицы! – весело сказал дядя Саша, и мотор машины взревел.
Они ехали по городу, а потом по пригородным поселкам, мимо Центральной усадьбы, мимо Потанина, и Динка не отрывалась от окна, удерживая на коленях дрожащую Юлу. Дома разомкнули ряды, расступились, и Динка увидела, как улица сбегает с пригорка к реке, и заснеженная река – белая кошка, свернувшаяся клубком вокруг города, – ослепила ее на один короткий миг и тут же исчезла за поворотом…
Молчалива лесная дорога зимой. Фермер Миронов нанимает машину, чтобы та чистила снег до Легких Гор, точнее, до мостка через речушку Чечёру. Мосток на зиму убирали, и, хоть Чечёра замерзала, снегоочиститель дальше все равно не ехал. От Чечёры до деревни почти километр. Этот километр дед Телятьев расчищал лопатой.
– А чего мне тут одному делать? Мне тут и делать особо нечего, так сиди, чай пей да дорогу копай, чего ж еще!
Дед Телятьев всех по очереди обнял: бабушку Тасю, Динку, Юлу, с дядей Сашей чинно поздоровался за руку, снимая большие рукавицы.
– А Мироновы что же? Не навещают?
– Да нет, почему ж… заходят… Я и помогал им в этом годе. Да так, скучно им со мной, об чем говорить?
Динка завороженно смотрела по сторонам. Она никогда такой зимы не видела.
Будто на новогодних открытках: снег, снег, снег. Сосны под снегом совсем другие, не как летом. Летом они звонкие, золотые, а сейчас будто отяжелели, будто все беременные, как тетя Света, хмурые, погруженные в свою тайну. Динка стала проситься в лес, но дед Телятьев сказал строго:
– Нечего, волки там.
– Волки? – поднял седые брови дядя Саша. – Ничего себе… Сколько лет их здесь не было…
– Да морозы вишь какие стоят… Вот и повылезали, из дальних лесов пришли. У Мироновых собаку загрызли на той неделе.
– Вы бы, Николай Витальевич, в город перебрались. – Голос бабушки Таси был непривычно тревожным.
Даже Динка решила не ходить к своим сосеночкам, хотя очень хотелось на них посмотреть. Как они там? Растут? Дед Телятьев будто ее мысли прочитал, наклонился, в глаза заглянул и сказал ласково:
– Под снегом сейчас все саженцы твои, Диночка, хорошо укрыты, не видать. Вот весна придет, сбегаешь посмотришь, они к весне вытянутся, хорошенькие станут…
Дядя Саша вытащил из багажника коробку, понес деду Телятьеву в дом. Динка с Юлой шмыгнули следом. Там все было, как летом: скрипучие крутые ступеньки, глухие, без единого окна, сени, в которых стоял большой сундук, скамейка, прибитая к стене, а на ней куча всякого барахла. Только пахло в доме по-другому. Жарко натопленной печкой, тулупом, который дед Телятьев скинул у порога, влажным войлоком, которым он подшивал сносившиеся валенки.
Дядя Саша достал из коробки и положил на стол пакет конфет, сгущенку, тушенку, две пачки чая, сигареты, пачку масла, мешок с сушками…
– Ну, уважил, уважил старика, – довольно кряхтел дед Телятьев, глядя на дядю Сашу ласковыми глазами.
Потом они пошли в свой дом. Тропинка между их домами была протоптана, а двор расчищен от снега.
Они затопили печь, поставили самовар во дворе.
– Я хожу через день протапливаю у вас, – говорил дед Телятьев, – а то что-то нынче зима суровая.
– Ну вот, а все говорят – глобальное потепление, глобальное потепление…
– Да ну, какое там потепление… Их бы к нам на зиму отправить…
Все повздыхали, обсудили новости взрослые, неинтересные, а Динка потихоньку выбралась из-за стола и вышла во двор, а потом на улицу.
На снегу, как на огромном листе ватмана, лежали иероглифы – тени от веток. Солнце сияло в синем просторном небе, и тени были особенно темны и холодны. Динка попробовала сойти с протоптанной тропинки, но увязла в глубоком снегу. Юла смотрела на нее удивленно.
Солнце светило прямо Динке в глаза, и она зажмурилась. Поплыли оранжевые пятна, закружилась голова. Динка чуть-чуть приоткрыла глаза, стала смотреть на снег и на лес сквозь ресницы. И вдруг увидела, как за сосной прошла лошадь. Маленькая, не выше Динки, золотая, с гривой до земли. А потом еще одна и еще… они выходили из-за деревьев, невысокие, длинноногие, тихие, мотали головами так, что золото их грив и хвостов стелилось по снежному пласту, слепило Динку. Динка распахнула глаза, и лошади исчезли. Попрятались за соснами, ушли за дальние леса, за далекие моря…
…Возвращались домой уже в сумерках, у Чечёры стоял дед Телятьев и махал им вслед, золотых лошадей не было видно, но Динке казалось, что дед Телятьев знает о них и оставляет им у своего забора теплые корочки хлеба…
Уже в конце февраля, когда снега чуть потеплели, когда вьюжные ветры уже не поднимались выше колен, а мели поземку понизу, в воскресенье Динка сидела на подоконнике и смотрела во двор. Она ждала, когда придет от своей бабушки Соня, чтобы пойти вместе к Янке Ярцевой смотреть новый мультик. Но Соня все не шла и не шла…
– Ой, – сказала вдруг Динка. – Мам, там Юрась…
– К нам?
– Не знаю…
Это было странно. Юрась бежал в распахнутой куртке и то и дело почему-то вытирал лицо шапкой, которую сжимал в кулаке.
«Света его убьет! – подумала Динка. – Такая холодрыга, а он нараспашку…»
Динка спрыгнула с подоконника как раз в ту секунду, когда Юрась долго и тоскливо зазвонил в звонок.
– Дед Телятьев умер, – сказал Юрась сразу, у порога.
Мама вскрикнула и зажала рот рукой.
Вместе они пошли к Крымовым. Юрась на Динку не смотрел, но взял ее за руку. Дяди Саши дома не было, только заплаканные тетя Марина и Света, непривычно притихшая Вика.
– Саша поехал туда, – сказала тетя Марина, – ему Мироновы утром позвонили…
Света притянула к себе Юрася, прижала к набухающему животу, будто смерть деда Телятьева могла навредить ее сыну.
– Маме сказали? – спросила Катя.
Тетя Марина помотала головой. Все молчали.
Ясно было, что кто-то должен был сказать бабушке Тасе, но никто не хотел идти и говорить.
– Ладно, – сказала наконец Катя, – я пойду. Динка, сиди здесь.
– Я с тобой!
– Дина!
– Я с тобой!
Динке было страшно и тоскливо, и почему-то казалось, что если мама уйдет сейчас без нее, то больше они не увидятся.
Когда пришли к бабушке Тасе, дядя Саша был там. Они сидели на кухне, бабушка надела чистый белый платок, сидела прямо, несгибаемо, а дядя Саша устало тер пальцами глаза. Между ними лежал кусок картонки, странный какой-то, будто наспех оторванный от коробки. Мама села рядом с дядей Сашей и погладила его по спине. Динка подсела к бабушке Тасе. Надо же и ее пожалеть, не только дядю Сашу. Она посмотрела на картонку. Корявыми, срывающимися буквами на ней было написано зеленым карандашом: «Саша, похорони меня в Легких Горах, под нашей сосной».
– Нельзя так, – упрямо сказала вдруг бабушка Тася. – Никогда в Легких Горах не хоронили, там и кладбища нет, всех в Центральную усадьбу возили.
Дядя Саша молчал. Потом посмотрел на Динку, на маму Катю, сказал через силу:
– Отвез в морг. Но скорее всего, сердце. Успел вот записку написать. С карандашом в руках лежал.
