Герман Матвеев - Тарантул
Женщина передала чек и, спросив о чем-то Ольгу Михайловну, направилась к выходу. В аптеке осталась девочка, дремавшая на стуле в ожидании лекарства.
Медленно текли минуты. Надо было дать какой-то сигнал Трифонову, но Валя ничего не могла придумать. Послать кого-нибудь с запиской, позвонить по телефону, сбегать под каким-нибудь предлогом самой?.. Нет. Все это исключалось. В ее распоряжении было только окно, и она знала, что сейчас, особенно сейчас, когда появился сигнал – белое пятно, – с окна не спускают глаз.
«Нужно их озадачить, – решила Валя. – Пускай подумают, пускай поймут, что случилось нечто непредвиденное. Видели же они, как в аптеку вошел очкастый… Значит, должны догадаться».
Взглянув на спящую девочку и на занятую своей работой рецептара, Валя осторожно сняла платок. Выждав секунд десять, повесила его на место. Затем опять сняла и снова повесила. И так проделала пять раз. Вешая последний раз платок на стул, она улыбнулась, мысленно представив, как забеспокоился Трифонов и как он ломает голову, чтоб разгадать значение этих странных сигналов.
17. НА КЛАДБИЩЕ
Каждый раз, когда в окне аптеки появлялось белое пятно, Трифонов косился на своего помощника и встречал взгляд, полный недоумения.
– Опять! Что у ней там стряслось?.. – бормотал он, прикладывая к глазам бинокль. – Это неспроста. Что-то сигналит особенное. Убрала…
Он смотрел на дверь аптеки, но из нее никто не выходил.
– Повесила назад, – предупредил помощник.
– Опять… Это уж пятый раз. А ты заметил, кто остался?
– Да вроде как все вышли. Один только и остался, мужчина в очках.
– Да, да, в финке, с противогазом.
В бинокль Валя была хорошо видна. Даже выражение лица ее, когда она поворачивалась и смотрела на улицу, можно было разглядеть. Иногда она с улыбкой провожала глазами идущих мимо пешеходов, в другой раз смотрела строго, и губы ее при этом были плотно сжаты.
– Больше не снимает. Значит, он там. Пять раз… Почему пять? Это неспроста… Думай, Федя.
– Я думаю, Василий Алексеевич.
– Ну и что?
– Не знаю. Головоломка со всеми неизвестными.
– Почему же со всеми? Одно число есть. Пятерка.
– Пятерка – число хорошее… для школьников, – пошутил Федя. – А может быть, она указывала на время? Пять минут, или в пять часов, или через пять часов.
– Н-да… Задачка. Засеки-ка время на всякий случай. Пять? Постой-ка, а не отмашка ли это?
– Вряд ли. Может быть, пять человек…
– Где же они? Не-ет. Скорей всего, она наше внимание заостряет. Быть наготове. Что-то серьезное. А нет ли там другого выхода? Или действительно пять человек…
Так они сидели возле окна, делая всевозможные, самые невероятные предположения, но ни на одном из них остановиться не могли. Загадка оставалась неразгаданной.
Прошло несколько минут. Платок неподвижно висел на стуле.
– Ого! Чего-то заерзала, – предупредил Трифонов.
И, словно в ответ, белое пятно исчезло. Еще секунда – и из аптеки вышел мужчина в очках.
– Вот он. Долго он там канителился… Я пошел, Федя, – быстро проговорил Трифонов. – Только бы не отпустить!.. Погода-то…
Выйдя на Невский, Трифонов крупным шагом перешел мост через Фонтанку и на противоположной стороне проспекта увидел знакомую фигуру. Мужчина в очках шел неторопливо, обходя лужи. На углу Литейного он остановился, закурил и, переждав трамвай, направился дальше. Народу на проспекте немного, и следить было нетрудно. Недалеко от улицы Марата мужчина свернул и направился на другую сторону Невского проспекта. Трифонову пришлось остановиться. Чтобы не обращать на себя внимания, он спрятался за выступ ящика с песком, укрывавшего огромное стекло магазина от взрывной волны и осколков. Как раз в этот момент с остановки отправился трамвай. Мужчина неожиданно переменил направление, пробежал несколько шагов и вскочил на заднюю площадку. Трифонов вышел из-за укрытия и сердито посмотрел вслед удаляющемуся трамваю.
«Упустил! – с досадой подумал он. – Неужели заметил, что за ним следят? Или просто так, на всякий случай, как заяц, петляет?»
Можно догнать трамвай на попутной машине, но надо было быть чрезвычайно осторожным. Об этом предупреждал Иван Васильевич несколько раз. Если шпионы заподозрят, что за ними установлено наблюдение, они примут меры и постараются скрыться. И тогда весь план рухнет. Лучше упустить.
«А не поехал ли он тоже на кладбище? – подумал Трифонов, вспомнив, что два дня тому назад он по сигналу Вали пошел следом за женщиной и потерял ее в Александро-Невской лавре, на Никольском кладбище. – Проверить!» – решил он.
Подняв руку, Трифонов остановил военную полуторку*.
– Ну, чего ты? – грубо спросил шофер, высовываясь из кабины.
Вместо ответа Трифонов вытащил из кармана служебное удостоверение и поднес его к самому носу водителя.
– Куда едешь? – спросил он, забираясь в кабину.
– В Рыбацкое*.
– По пути, значит. Жми, браток.
– А инспектор?
– Это я беру на себя…
Шофер не заставил себя уговаривать. Машина сразу пошла с недозволенной скоростью. У вокзала они перегнали трамвай, развернулись и понеслись по Старо-Невскому*.
– Давно за баранкой сидишь? – спросил Трифонов.
– С тридцатого года. А что?
– Ничего. Заметно, что не новичок.
От этой похвалы нахмуренные брови солдата разошлись и глаза потеплели.
Вот и площадь. У входа в Александро-Невскую лавру стояли часовые. Здесь расположены воинские части. Еще минута – и показались красные здания складов.
– Затормози-ка, браток. Я вылезу. Спасибо!
Выскочив из кабины, Трифонов перебрался через канаву и остановился возле толстого ствола липы. Раньше Никольское кладбище было обнесено высоким деревянным забором, но в первый год блокады его растащили и сожгли в «буржуйках».
Через кладбище ходило много народу, особенно по утрам, сокращая себе путь на мельницу имени Ленина и некоторые другие заводы.
Никольское кладбище самое богатое в Ленинграде, и не случайно здесь так красиво. Массивной постройки склепы, часовни, памятники, различной расцветки кресты из камня, мрамора, причудливые решетки. Между могилами стоят громадные деревья, и везде, где только возможно, растет кустарник и высокая трава. Все усыпано желтыми листьями. Здесь похоронено много известных литераторов, художников, композиторов, полководцев, флотоводцев, государственных деятелей и, наконец, просто богатых людей.
Трифонов прошел по протоптанной дорожке до поворота. Вот здесь свернула посетительница аптеки и куда-то исчезла. Правда, потерять человека в этих зарослях нетрудно – стоит тому сделать только два-три шага в сторону. Пройдя немного вперед по дорожке, Трифонов свернул и, спрятавшись за кустом бузины, огляделся. Сзади него, за чугунной решеткой, стоял высокий крест из черного полированного камня, весь облепленный желтыми листьями. Справа и слева два дерева. Через оголенный куст хорошо просматривалась часть дорожки до поворота.
Время еще есть. Можно выкурить папиросу.
Через несколько минут послышался женский смех, и на дорожке появилась группа женщин в ватниках. Впереди шла высокая девушка и тонким прутом сбивала мертвые листья, упорно державшиеся на ветках. Сзади шагали трое.
– Ой, девочки, смотрите! – сказала одна из них, задерживая подруг. – Вроде как человек…
На мгновение Трифонов замер, подумав, что девушка заметила его, но сразу успокоился. Девушки смотрели куда-то в сторону и вверх.
– Да это только кажется. Это на часовне какая-то штука сломана.
– А как похоже! Правда? Смотрите… Руки, и голова, и шапка… Ну прямо человек и человек… И нитку в зубах держит.
– Не выдумывай, Нюрка!
– Нет, верно. Смотрите!
– Это ветка.
– Такая тоненькая и прямая! Совсем как нитка.
– Девчата! Ну что вы там? – нетерпеливо крикнула передняя.
– Сейчас! Нюра тут человека увидела…
Группа двинулась вперед и, дойдя до поворота, снова остановилась.
– Ну, где твой человек?
– Да… Теперь не так. А нитку я все-таки вижу.
– Это не нитка. Какая-то проволока.
– Пошли, пошли!
Скоро голоса затихли, и Василий Алексеевич зажег потухшую папиросу.
«Почему на кладбище воображение людей обостряется и мерещится всякая чертовщина? – подумал он. – Ни с того ни с сего увидели человека с ниткой в зубах где-то на часовне».
Снова послышались шаги, и на дорожке появились двое пожилых мужчин. Они шли неторопливо и тихо разговаривали.
– Я не спорю… Речица*, может, и маленький город, но главное, что Рокоссовский* ударил, а тут враз и Ватутину* приказ. Коростень* взяли! – весело говорил первый. – Сломали, Паша, немца!
– Сломали его под Сталинградом, Кузьмич, – густым басом ответил второй. – Там у немца боевой дух надорвался. А у наших теперь образовался порыв. Это уж всегда так… Русских раскачать трудно, а как раскачаешь, так и не остановишь…
