Николай Брусилов - Легковерие и хитрость
– Эраст мог сомневаться в моей добродетели? – сказала с удивлением Эмилия.
– Нет, нет, Эмилия! Эраст… не думайте… но я сам не знаю, что говорю… Я так рад… Так восхищен… Я еду к нему… Прошу вас, заклинаю, не говорить ему ни слова. Чрез несколько времени мы найдем случай отплатить ему.
Эдмон поцеловал руку Эмилии и вышел, не дав времени ей опомниться. Весь яд злобы разлился по жилам его, когда он ехал домой. Мщение истребило любовь в сердце его, и он положил отмстить Эмилии, хотя бы то стоило самой его жизни.
Эмилия не знала, должно ли ей было верить словам Эдмона. «Эраст мог сомневаться в моей верности, – думала она, – быть не может! Но неужели Эдмон обманщик? Его радость, его восхищение не могут быть следствием отказа. Итак, Эраст предал меня испытанию человека постороннего? Должно ли мне говорить ему об этом?»
Следствием сих размышлений было то, что Эмилия решилась не говорить ни слова Эрасту и ожидать, что он скажет; а как Эраст молчал, то Эмилия и обвиняла его в душе своей. Будучи нежна и чувствительна, мнимый поступок мужа не истребил в ней любви, но сделал ее задумчивою и рассеял природную ее веселость. Одно слово Эмилии – и все бы могло объясниться; но оскорбленное самолюбие одно вопияло в сердце и препятствовало ей входить в объяснение.
Эраст, любя Эмилию и признавая в душе своей себя совершенно невинным, сокрушался о ее холодности. Несколько раз просил он сказать причину такой перемены. Слезы были обыкновенным ее ответом. Эраст, не могши ничего узнать от жены своей, прибегнул к посредству другого и открыл Эдмону горесть свою. Эдмон только того и ожидал.
– Мой друг, – сказал он с притворным соболезнованием, – мой друг, это натурально. Эмилия молода, хороша, мудрено ли, что она сделалась задумчивою? Может быть, кто-нибудь нашел путь к ее сердцу. Посмотри прилежнее, и ты найдешь причину ее тайной горести.
– Нет, нет, Эдмон! Грусть Эмилии должна происходить от другой причины. Я знаю ее чувства. Ты был всегда мало уверен в добродетели женщин; но Эмилия не такова: она добродетельна.
– Не спорю, мой друг, – сказал Эдмон, – но женщина всегда женщина, то есть творение непостоянное, слабое. Несчастлив тот, кто много надеется на женское сердце, эта крепость сдается на капитуляцию первому счастливцу.
– Эдмон, ты обижаешь ее, я не простил бы тебе, если бы не знал всегдашнего образа твоих мыслей.
– Прибавь, справедливого, – сказал Эдмон, – ибо в этом случае, зная хорошо женщин, я не могу ошибаться.
– Согласен; но Эмилия?..
– Эльвира или Эмилия – все равно. От госпожи и до служанки, – продолжал Эдмон, – все женщины имеют одно в предмете: нравиться. Разумеется, что одеваются и румянятся не для мужей. Самая пламенная страсть в брачном союзе превращается в холодную дружбу. Для дружбы не нужно ни румян, ни бриллиантов. Монтань говорит, что друг мне мил для того, что он – он, я ему мил потому, что я – я. Напротив, женщины одеваются для того, чтобы привлечь внимание.
– О! Уже ты слишком строг, – сказал Эраст.
– Ничуть, – продолжал Эдмон, – это истина. Сперва женщине захочется быть любезною в обществе, а там привлечь особенно чье-либо внимание, а там… и не увидишь, как любовь вкрадется в сердце, а там…
– Нет, мой друг, нет! – сказал Эраст, – ты говоришь все о женщинах обыкновенных, но Эмилия?..
– Согласен, – отвечал Эдмон, – что Эмилия не похожа на обыкновенных женщин; но это самое может родить желание победить ее. Та победа приятнее, которая труднее. Женщину также много побеждает привычка. Если бы я был женат и жена моя была всякий день вместе с молодым, любезным человеком, каков, например, Милон…
– Милон? – спросил с удивлением Эраст.
– Да, если бы, говорю…
– Эдмон! – сказал Эраст, – это делается для меня непонятно: говори яснее или молчи.
– Мой друг, – сказал Эдмон, – я поставил Милона только в пример, впрочем, если бы он и чувствовал страсть к Эмилии…
– Милон? Страсть к Эмилии? Нет, Эдмон! Ты не знаешь жены моей или слишком ожесточен против женщин, Эмилия добродетельна. (Эдмон коварно улыбнулся.)
– Что значит эта улыбка, – продолжал Эраст, – она привела в содрогание мое сердце. Скажи, объясни мне…
– Чего ты требуешь? – сказал иронически Эдмон. – Эмилия добродетельна, ты знаешь!
– Нет, Эдмон! – прервал с жаром Эраст. – Здесь шутки не у места. Где страждет честь, там шутки не у места. Заклинаю тебя именем дружбы, скажи, что значат слова твои? Неужели я должен подозревать Эмилию в неверности?
– Подозревать? – сказал Эдмон. – Бедный муж! Узнай больше: Милон есть счастливый любовник жены твоей.
– Как? – вскричал Эраст. – Милон! Но почему ты знаешь?
– Я скажу тебе, но клянись сохранить тайну. Несколько дней тому назад я вошел нечаянно к жене твоей и увидел… Милона в ее объятиях! Я хотел уйти, но Эмилия меня видела, и вот причина ее грусти.
Пусть вообразят себе все бешенство Эраста. Эдмон был друг его, он говорил с таким невинным лицом, с каким говорят истину; мог ли он ему не верить?
– Я прошу тебя только об одном, – продолжал Эдмон, – умерить гнев свой и не говорить ни слова Эмилии. Она не рождена порочною, и время обратит опять к тебе ее сердце.
Эдмон очень знал, что пылкий Эраст не выдержит ни минуты, но он употребил сию хитрость для того, чтобы дать более правдоподобия своей лжи.
Эраст, пылая нетерпением, взял шляпу и пролил луч радости в сердце Эдмона, который был вне себя, найдя случай отмстить за свою обиду. Эраст, опомнившись несколько от первого гнева, решился не говорить ни слова жене своей. В таком расположении приехал он домой; но тут уже самый случай помог коварному Эдмону. Идучи к жене, Эраст встретил Милона, который выходил от нее. Весь жар ревности закипел в Эрасте, и он не мог уже скрыть своего бешенства.
– Мой друг! – спросила с беспокойством Эмилия. – Что с тобою сделалось? Ты так бледен, так расстроен! Не случилось ли чего с тобою?
– Мудреный вопрос, Эмилия; порок еще гнуснее, когда он прикрыт личиною невинности!
– Ты говоришь так непонятно!
– Жена вероломная! – прервал Эраст вне себя. – Теперь я вижу, что любовь твоя ко мне была не что иное, как гнусное притворство. Я видел сам то, о чем меня сейчас известили.
– Мой друг…
– Так, мне изъяснили причину твоей грусти, и я сей час удостоверился в истине. Скажи, зачем ты принимаешь посещения Милона? Зачем избирает он всегда то время, когда меня нет дома?
– Эраст, – сказала Эмилия в слезах, – неужели ты сомневаешься в моей добродетели? Узнай лучше свою Эмилию! Я невинна. Кто бы ни был тот, кто вооружает тебя, клянусь, что я невинна. Если тебе неприятны посещения Милона, я велю ему отказывать; но скажи, кто поселил в тебе подозрение?
– Кто бы мог думать, – сказал Эраст, – чтобы эти слезы, этот невинный вид были орудием злодейства? Нет, я не в силах более терпеть! Эти притворные слезы могли бы истребить мое подозрение, но я не по одному подозрению так поступаю: Эдмон видел тебя в объятиях Милона.
– Эдмон? – спросила с удивлением Эмилия. – Так этот злодей смущает наше спокойствие? Теперь я понимаю! Несчастный друг, узнай больше: две недели тому назад твой друг открывался мне в любви.
– Эдмон? Хитрая женщина! Лишив спокойствия, ты хочешь лишить меня и последнего блаженства – друга! Но не найдешь во мне легковерного!
– Эраст! – сказала Эмилия. – Ежели уже я лишилась любви твоей, то по крайней мере верь моей чести. Эти слезы пусть будут свидетелем того, что я говорю истину!
– Как? – сказал Эраст с удивлением. – Эдмон открывался тебе в любви?
– Презрение было моим ответом, – сказала Эмилия, – я хотела тебе об этом сказать, но коварный Эдмон уверил меня, что он поступил против воли своей по твоему приказанию.
– По моему приказанию? – спросил Эраст еще более удивленный.
– Так, – отвечала Эмилия, – кто бы мог не поверить его невинности, его радости? Я поверила им и признаюсь, мысль, что ты мог подозревать меня, что ты подвергнул меня испытанию, была единственною причиною моей горести. Мой друг, ежели бы я не любила тебя, я бы перенесла это равнодушно; но ах! и в самом ожесточении я еще любила тебя!
– Эмилия! Дражайшая Эмилия! – сказал Эраст. – Прости меня, прости моему легковерию! Но Эдмон? Которого я люблю, как друга! Нет, это жестоко! Жестоко быть так обманутым, жестоко думать, что добродетель так редка на свете! Сей час еду к нему и разорву союз дружбы навеки!
Эраст, приехав к Эдмону, осыпал его упреками. Эдмон, ко всему приготовленный, выслушал его с притворным равнодушием.
– И ты мог верить женщине ожесточенной? – сказал он. – Неужели ты мало уверен в дружбе моей? Неужели мало показал я тебе опытов моего усердия? Если бы я пленился женою моего друга, ты знаешь меня, знаешь мою откровенность, я бы сказал тебе первому. Ты знаешь правила мои; если бы я чувствовал, что не в силах победить страсти я бы удалился от вас. Надобно быть извергу, чтобы нарушить спокойствие друга, надобно быть слишком легковерным, чтобы поверить сказке, худо сплетенной женщиною! Ежели бы это было в самом деле, неужели ты думаешь, что жена твоя не сказала бы тебе о том прежде? Ты не исполнил обещания, сказал ей, что я тебе открыл за тайну, и Эмилия в отмщение выдумала нелепость, чтобы очернить меня в глазах твоих.
