Марина Серова - Все оттенки лжи
– По-моему, я уже и так вам дал понять… Грабят бизнесменов, моих друзей… Я не хочу стать следующим!
– Вот как? А у вас имеются основания полагать, что вы станете следующим? – подняла я бровь. – Или это, так сказать, профилактика? Или паранойя на фоне начавшейся паники?
– А почему вы решили, что я в панике? – вопросом на вопрос ответил Шишков.
– По вашему голосу – он звучит суетливо и порою переходит чуть ли не в визг, уж извините, – сказала я. – И потом, вы просите меня срочно приехать.
– Пожалуй, вы правы, – признался Шишков. – Ну, насчет паники, это, может, и слишком… но я боюсь! Честно! Причем не столько за себя, сколько за свою семью, – он понизил голос. – И я хочу, чтобы вы взяли на себя ее защиту. У меня, вообще-то, трое детей. Может, я начал слишком… напористо, но…
«Скорее, истерично, – подумала я. – Но понять обеспокоенного семьянина и многодетного отца в этой ситуации можно, вполне».
– Так вы хотите, чтобы я приехала – куда именно?
– Торговый комплекс «Пульсар» знаете? – заметно приободрился Шишков.
– Покажите мне того, кто его не знает! – усмехнулась я. – Вы считаете комплекс подходящим местом для встречи? У вас там посудная лавка или ателье по ремонту одежды?
Торговый комплекс «Пульсар» был оборудован в помещении бывшего проектного института – в здании, имевшем семь этажей плюс подвал. С тех пор как проектная деятельность данного учреждения закончилась (и уже давно), помещения там большей частью пустовали. Периодически отдельные комнаты сдавались под офисы, но в целом никто почему-то не нашел для этого здания достойного применения. А года два-три тому назад обосновался торговый комплекс. Причем начало ему положил вьетнамский рынок, занявший три средних этажа. На остальных расположились мелкооптовые магазинчики, лотки, пародии на бутики и косметические салоны.
– У меня там офис, – просто ответил Шишков. – Это мое здание. А помещения я сдаю различным предприятиям, о которых вы упомянули.
О как! Я невольно прикусила губу. Эдуард Борисович-то, оказывается, не простой торговец, он, в сущности, вообще ничем не торгует, кроме своих помещений! Семь этажей в его полном владении – не слабо… Хотя, возможно, далеко не все территории комплекса принадлежат лично Шишкову, и тем не менее Эдуард Борисович – явно человек не бедный. И устроился неплохо. Живет этаким рантье, не думая о том, как заработать деньги, – они сами к нему плывут, ежемесячно. Ни забот, ни хлопот, ни головной боли…
«Вот бы мне так устроиться! Интересно, что бы я тогда делала? – невольно подумала я и мысленно ответила самой себе: – Умерла бы от скуки, Охотникова! Так что хватит заниматься ерундой и завидовать, это нехорошее чувство еще никого до добра не доводило!»
К тому же, судя по звонку Шишкова и нервным интонациям в его голосе, проблемы у него все же случаются, и теперь мне предстоит разобраться, могу ли и хочу ли я помочь ему их решить.
– Где мне вас там найти? – спросила я, мысленно согласившись на встречу с хозяином комплекса.
– Седьмой этаж, комната номер семьсот шесть. Только вам туда подниматься не нужно. Внизу, у входа, вас встретит охранник, он вас и проводит, – сказал Шишков.
– Хорошо, ждите, примерно через полчаса я приеду, – сказала я и отключила связь.
Выглянув окно, я увидела, что асфальт совершенно черный, кое-где по нему расплылись довольно-таки большие лужи, а грязь на незаасфальтированных участках превратилась в противную вязкую жижу. И лучше всего в такой ситуации надеть куртку из водонепроницаемой ткани и резиновые сапоги. Ну, или хотя бы высокие кроссовки, которые я давно мечтала надеть после тяжелых зимних ботинок.
Я невольно усмехнулась. Надо же, многие женщины – да что там многие, наверняка большинство! – весной желают носить короткие юбки и туфли на высоких каблуках, а я мечтаю всего лишь о кроссовках и куртках! Может быть, моя тетя Мила все-таки права и я какая-то неправильная женщина?
Я быстро прокрутила в голове кадры своей жизни – не такой уж длинной, но наполненной событиями, которых иному простому обывателю хватило бы с лихвой на целых три жизненных пути… Да, я с детства не любила всяческие бантики-бусики-туфельки. Не любила кукол-пупсиков. Единственная более или менее подходящая для девочки игрушка, которая у меня была, – это огромный плюшевый медведь светло-коричневого цвета. Вот его-то как раз украшал роскошный бант, прикрепленный к его груди, который я безжалостно и оторвала через пару недель. Но самого медведя я обожала и часто клала его в кровать. Было это еще в ту пору, когда я не училась в Ворошиловке (где вообще не предусматривалось наличие у воспитанников каких-либо сентиментальных игр), а жила с родителями, по воскресеньям ходила с ними в лес или к морю, и папа учил меня плавать и кататься на велосипеде… Всему этому я научилась уже в раннем возрасте…
Воспоминания о счастливом детстве плавно перенесли меня в более поздний период времени, когда у меня уже не стало полной семьи. Мама умерла, а отец, погоревав какое-то время, встретил новую пассию, которая быстренько затащила его в загс и оформила официальные отношения. Мысль о том, что теперь на свете есть еще одна женщина, носящая мою фамилию и при этом абсолютно не имеющая ни к ней, ни ко мне лично никакого отношения, была для меня невыносимой.
Но меня никто и не спрашивал. Более того, отец, всегда мечтавший о сыне, по его же признанию, видимо, в глубине души так и не смирился с тем, что у него родилась дочь. Итогом этих переживаний, а также второй его женитьбы стало то, что в скором времени меня отправили в закрытое учебное заведение, именуемое Ворошиловкой, где готовили бойцов экстра-класса. Опять же, моего мнения никто не спросил. Отцу было удобнее думать, что делает он это ради моего же блага. Мы, люди, все так уж устроены, что под любой свой не очень-то красивый поступок пытаемся подвести какую-нибудь благородную мотивацию. По сути же, это просто клевая отмазка…
И до сих пор я не могу ни оправдать отца, ни простить его до конца, даже несмотря на то, что именно благодаря ему я окончила Ворошиловку и получила профессию, ставшую в итоге любимой. С отцом мы с тех пор виделись крайне редко и никогда – по моей инициативе. Я не интересовалась подробностями его жизни, не звонила ему, не писала и, можно сказать, вычеркнула его из своей биографии. Отец-таки добился своего: годы жизни и учебы в Ворошиловке лишили меня какой бы то ни было сентиментальности и душевной мягкости. Я стала жесткой и циничной – в меру, разумеется. Однако эти качества, по моему убеждению, не помешали мне сохранить такие черты характера, как любовь к справедливости, порядочность и доброту. А также они не лишили меня способности любить.
И все это наглядно доказывают мои отношения с тетей Милой. К тетушке в Тарасов я переехала в надежде как-то устроиться в мирной жизни, после того как в течение нескольких лет мне приходилось выполнять задания спецслужб в различных точках земного шара. Я шутила про себя, что это – своего рода отработка, как для выпускников советских вузов – работа по распределению. Когда же эта «отработка» осталась позади – к моему, кстати сказать, душевному облегчению, – я решила, что пора мне где-нибудь и осесть.
Тетя Мила, полностью оправдывая свое имя, была милейшим созданием, при этом очень одиноким, так что приняла она меня с восторгом. И по сей день ни она, ни я не пожалели о том, что зажили вместе. Я не стану утверждать, что тетя Мила заменила мне мать – как я уже говорила, я не очень-то склонна к сентиментальности и высоким словам. Но ближе и роднее человека у меня, пожалуй, нет. Подозреваю, что у тети тоже. Во всяком случае, ее трогательную заботу я ощущаю постоянно, начиная от вкуснейших обедов и заканчивая интересом к тому, надела ли я теплые носки. И я стараюсь отвечать тете тем же, то есть проявлять к ней внимание так, как умею. С кулинарией у меня как-то не сложилось, но вот поздравить тетю даже с самым пустяковым праздником и купить для нее хороший подарок – это святое.
Подарок… Я основательно призадумалась. А когда я в последний раз дарила что-нибудь своей тете? И что ей можно подарить такого, чему бы она точно обрадовалась? Ответ как-то не приходил мне в голову. А тетя, вон, тем временем сама себе подарки покупает – крест золотой приобрела. Или платиновый? Что она там говорила-то?
Впрочем, сейчас это неважно. Все равно на скорую руку я ничего не решу, для такого дела нужен более обстоятельный подход. А мне, вообще-то, пора собираться на встречу с Шишковым, от которой меня отвлекли посторонние мысли, и завели они меня, признаться, очень далеко. Вот как получилось! Начав с мыслей о тете Миле и ее мнении обо мне, переведя их на отца и выбор своей профессии, я так же плавно к тете и вернулась. Ну никуда мне не деться от моей замечательной тетушки, которую я обязательно осчастливлю чем-нибудь приятным. Вот только работу начну и закончу.
