Иван Василенко - Артёмка (сборник)
– Чего тебе, мальчик? – спросил он сюсюкая.
– Пантомиму принес за приличное вознаграждение, – сказал Артемка и подошел к столу.
Мужчина взял книгу, внимательно осмотрел ее:
– Где ты нашел?
– В песке, на берегу.
– О, хороший мальчик, хороший! Ну, иди.
– Куда?
– Домой иди, чтоб мама не беспокоилась.
– А вознаграждение? – удивился Артемка. В свою очередь, удивился и мужчина:
– Какое вознаграждение?
– Приличное, вот какое! – ответил Артемка.
– А-а! – вспомнил хозяин. – Можно, это можно.
Он обмакнул перо, что-то написал и подал Артемке маленький листок бумаги.
– Что это? – спросил Артемка, недоверчиво глядя на листок.
– Контрамарка. Придешь сегодня вечером на галерку. Бесплатно.
– И все?
– Все, – ответил хозяин.
– А деньги?
– Деньги? – У хозяина поднялись вверх брови, выпучились, как у рака, глаза. – О, какой нехороший мальчик, какой нехороший мальчик, тца-ца-ца!..
Артемка вспомнил, каким видел себя в зеркале, и пошел к двери.
«Какой большой спасибо!»
Нельзя сказать, чтобы Артемка очень огорчился. Конечно, деньги ему пришлись бы кстати: он отощал, да и поизносилось на нем все. Но попасть на представление в цирк тоже неплохо.
Едва стало темнеть, как Артемка ходил уже вокруг цирка и заглядывал во все щели Было рано, в цирк не пускали даже с билетами, не то что контрамарочников. Но, когда стемнело, со всех сторон к цирку повалил народ. Зазвонили в колокольчик, и люди стали занимать места. Те, кто был одет получше и от кого приятно пахло, пошли через нижний вход, а прочие полезли вверх по лестнице. Артемка тоже взобрался по лестнице и предъявил листок. Билетер поднес контрамарку к самым глазам, подозрительно оглядел Артемку, но все-таки пропустил.
На галерке люди стояли, навалившись на барьер. Артемку сжали со всех сторон, он не замечал этого и жадно смотрел на арену. Теперь цирк ему показался совсем не таким, как днем. Днем здесь было пустынно, все казалось серым, тусклым. Сейчас же ослепительно горели огромные круглые фонари и на всех скамьях, сверху донизу, сидели разодетые, как в праздник, люди и обмахивались веерами.
Вот под звуки духового оркестра распахнулась бархатная портьера, по обеим сторонам арены выстроились люди в одинаковой красно-желтой одежде, и мимо них прогарцевала гнедая лошадь с белой гривой и белым хвостом. У Артемки в предчувствии чего-то необыкновенного даже похолодело в груди. Наверно, лошадь долго купали и чистили – так она блестела. На ней было невиданно широкое седло, а на седле – расшитый цветами ковер. Вслед за лошадью выбежала белокурая красивая женщина в голубом с блестками платье. В волосах ее сверкала и переливалась разными цветами звезда. С разбегу артистка вскочила на лошадь и двумя руками послала всем – и Артемке – поцелуй. И тут Артемка вспомнил волшебную шкатулку вот с такой же красавицей на белой лошадке и радостно замахал наезднице рукой. Наездница танцевала, становилась на голову, прыгала сквозь обруч, оклеенный разноцветной бумагой, а посредине арены, будто заведенный, крутился человек в сером фраке и сером цилиндре и щелкал длинным кнутом.
Потом люди в красно-желтой одежде засуетились, вытащили две блестящие подставки и высоко натянули между ними стальной канат. Выбежала чернокудрая девочка. Она взобралась вверх по лестнице и заскользила по канату. Оркестр заиграл вальс. В каждой руке девочка держала по большому розовому вееру и, когда танцевала, была похожа на красивую бабочку.
И все, кого Артемка увидел в этот вечер на арене, навсегда остались жить в его памяти: и ловкие жонглеры с блестящими шарами, и огненно-красный черт, от полета которого захватывало дух, и клоуны, и потешные медвежата-музыканты.
Когда появился лысый человек и крикнул: «Добрый вечер! Как поживаете?», Артемка, как старому знакомому, живо ответил с галерки: «Ничего! Живем!», чем и насмешил всю публику.
Но самым интересным было все же третье отделение. Как только заиграла музыка, все насторожились, даже с мест стали подниматься. На арену вышел человек с бритым лицом, в модном сером костюме, поклонился и поднял руку. И сейчас же музыканты послушно смолкли.
– Кальвини, Кальвини! – зашептали в публике. Зычным голосом мужчина сказал:
– Семнадцатый день международных состязаний по французской борьбе на оспаривание звания чемпиона мира и почетной ленты через плечо!
Он опять поднял руку вверх:
– Парад! Алле! Маэстро, марш!
Грянула музыка. И тут на арену один за другим стали выходить полуголые великаны с голубыми, розовыми и красными лентами через плечо. Борцы шли по кругу, упружисто ступая по усыпанной опилками арене, и каждый становился на свое место. А когда появился стройный черный великан, Артемка даже перегнулся за перила. Кальвини снова поднял руку – музыка оборвалась.
– Рекомендую прибывших борцов! – обращаясь к публике, сказал Кальвини.
Он выкрикивал имена, а борцы делали два шага вперед, раскланивались и опять становились на свое место. Одним публика хлопала еле-еле, другим же кричала «браво» и бросала цветы.
– Победитель международных состязаний в Лондоне, – Кальвини взял тоном выше, – чемпион ми-ира Клеменс… – Он сделал паузу, поднялся на носки и крикнул: – Гуль!
Цирк точно треснул, так дружно хлопнули все в ладоши.
Клеменс Гуль, сияя белизной своего тела и улыбкой, короткими кивками благодарил публику и ловил на лету цветы.
Кальвини подождал, пока стихли приветствия, и, все так же повышая тон, отрекомендовал:
– Победитель на международных состязаниях в Гамбурге, Риме, Бухаресте, борец-атлет, чемпион мира черный Чемберс Пепс!
Пепсу тоже здорово похлопали, но цветов не дали.
«Эх, – подумал огорченно Артемка, – черному и цветов-то жалко! Кабы знал, я бы ему целый куст с розами притащил…»
После парада началась борьба.
Сначала публика смотрела довольно равнодушно, но все изменилось, как только на ковер вышел чемпион России Иван Кречет и борец в голубой маске. Борец в маске бросал Ивана Кречета через бедро, через голову, поднимал на вытянутых вверх руках и бешено кружил в воздухе, мял, ломал, комкал и не давал ему ни минутки передышки, но Кречет выскальзывал, пружинно взвивался над противником и, в свою очередь, бросал его на ковер. Кальвини бегал вокруг борцов, держа наготове свисток, и выкрикивал приемы: «Тур-де-тет! Бра-руле! Двойной мельсон!» А на скамьях вскакивали с мест, кричали, свистели, хлопали.
Артемку цирк привел в восторг. За всю жизнь он не видел столько богатых, ярких нарядов, блеска и ловкости, как за один этот вечер. Долго он потом ворочался ночью в своей будке на скрипучей деревянной лавке, и ему все представлялось множество скамей, а на скамьях сидят люди и обмахиваются веерами.
На другой день Артемка опять явился в цирк – и прямо к греку-хозяину.
– Что тебе, мальчик? – нахмурился тот.
– Вы бы мне еще билетик дали на галерку, – попросил Артемка.
– О, какой нехороший мальчик! Все ходишь и ходишь… Савелий! Савелий!
Пришел дед Шишка, как мысленно назвал сторожа Артемка.
– Зачем пускаешь посторонних? Выведи мальчика по шее.
– Разве ж убережешь! – проворчал дед. – Они во все щелки лезут… Пойдем!
Дед шел впереди, Артемка позади.
– Дед, – сказал Артемка, – давай я тебе латку на сапог поставлю. Смотри, дырка какая.
– Еще чего! – сердито ответил дед. Но уже через минуту, помолчав, миролюбиво спросил:
– А ты сапожник разве?
– А то кто же!
Опять помолчав, дед сказал:
– Ну, допустим. Только как же я, к примеру, в одном сапоге ходить буду?
– Да разве ж это долго? К обеду я тебе и принесу.
– А ежели совсем не принесешь? Так мне всю жизнь и ходить в одном сапоге?
– Дед, – строго сказал Артемка, – ты Никиту Загоруйко знал? Спроси у людей: украл он хоть один сапог за всю жизнь? А я, брат, весь в него!
В этот день у Артемки было дел по горло: поставить деду на сапог латку раз, незаметно прокрасться в сад к купцу Адабашеву, где росли красные розы, два и, в-третьих, поймать хоть пяток бычков.
Больше всего ушло времени на купца Адабашева. Перелезть через забор было нетрудно, но на веранде долго сидели гости, пили чай и закусывали. Артемка лежал в кустах и ругался. И все-таки дождался…
Еще не стемнело, как Артемка уже сидел в комнатушке деда Шишки.
Дед натягивал начищенный до глянца сапог и, любуясь, говорил:
– Смотри, как разделал! Прямо зеркало или, к примеру, экипаж. – Он был очень доволен и сам сиял, как сапог. – Ну, а насчет представления – это мы устроим. Скажу билетеру, чтоб всегда беспрепятственно… Внук, скажу, мой – и все тут. Пусть только не пропустит!..
В тот вечер боролись два чемпиона мира: Клеменс Гуль и Чемберс Пепс. Еще с утра у кассы выстроилась очередь. Поклонники и в особенности поклонницы Клеменса Гуля принесли с собой в этот вечер массу цветов, и, когда Кальвини, вытягиваясь на носках, бросил, как боевой клич: «Гуль!», к ногам англичанина со всех сторон полетели цветы.
