Анна и Сергей Литвиновы - Многие знания – многие печали
– Откуда вы знаете, что я люблю именно это?
– А я волшебник.
– Я за рулем.
– Ничего, сейчас ГАИ к двадцати граммам не придирается.
Она жадно отпила виски через соломинку.
Алкоголь в сочетании с газировкой действует практически мгновенно, и надо было начинать ее расспрашивать.
– Вы так расстроились, – сказал я ей сочувственно.
– Да, забыла уже, считай, человека, а тут вдруг он – как чертик из табакерки.
– Вы любили его?
Она пожала плечами. Взгляд ее был устремлен вдаль – в собственную молодость.
– А почему вы с ним расстались?
– Знаете, Алеша, случаются порой такие вещи, которые не можешь простить даже самому любимому человеку.
* * *Все, что вы прочтете дальше, записано со слов Лидии Полозовой. Однако только словами я не ограничиваюсь. Не знаю, как это происходит, но, установив контакт с человеком, зачастую я могу слышать не только то, что слышат все обычные люди. Я могу определить, что человек НЕдоговаривает, НЕдорассказывает. Это не чтение мыслей. Однако загадочным для меня образом я могу настроиться на волну собеседника. На какое-то время оказаться в его шкуре. Вплоть до того, что ощущаю оттенки эмоций или воспоминаний об эмоциях. Работа это не простая, и я избегаю ею заниматься без крайней необходимости. Теперь мне показалось, что необходимость пришла.
Итак, рассказ Лидии Полозовой о происшествии, имевшем место быть 3 ноября 1980 года. Реконструкция Алексея Данилова.
Когда человек уезжал из стройотряда, обычно он брал аванс – сколько конкретно, каждый решал сам. Я, к примеру, всегда просила немного, рублей сто – все равно они разлетались в каникулы и потом, ранней осенью. А выплату оставшейся суммы, заработанной в стройотряде, обычно производили довольно поздно, глубокой осенью. Не знаю, с чем это было связано. Наверно, начальники наши подсчитывали, химичили, отрезали самим себе, как положено, кусок пожирнее. Понять, почему ты получил, условно, пятьсот рублей, а не больше или меньше, было совершенно невозможно – мне, во всяком случае. Никто и не пытался понять. Тем более что в дальнем стройотряде всем платили по-настоящему хорошо. К примеру, я, как сейчас помню, в восьмидесятом году получила, уезжая из Зурбагана, сто рублей аванса, а осенью еще восемьсот пятьдесят. В сумме выходила почти тысяча – за два с небольшим месяца. Огромные по тем временам деньги, потому что моя мать, училка в школе, зарабатывала в месяц рублей сто семьдесят, со всеми надбавками и премиями. А я, когда работать после вуза пошла, устроилась на стандартные для молодого специалиста сто двадцать. Но о деньгах так, к слову.
Итак, в тот день, перед ноябрьскими, была в стройотряде выдача. В советские времена созывали собрания по случаю и без случая, и по поводу окончательного расчета тоже не преминули его устроить. Называлось это: подведение итогов работы стройотряда «Зурбаган-80» в свете решений какого-то там пленума или съезда. Сначала выступал командир, потом председатель ревизионной комиссии. Во славу, мол, завершающего года десятой пятилетки сданы такие-то объекты, столько-то залито кубов бетона, столько-то грунта вынуто, столько-то кирпичей уложено, столько-то рублей перечислено борющимся народам Афганистана и Никарагуа. Потом наступила кульминация, бойцы по очереди выходили к президиуму, расписывались и получали конвертики с деньгами, а кому-то еще выдавали вдобавок дипломы и памятные подарки в виде книг «Гвардейцы пятилетки» или барельефов Ильича – неликвид, мусор, что оставался на балансе стройотряда. Мне Ленина или почетной грамоты не досталось, однако сумма, которую я упомянула, с лихвой это искупала. Сидела я во время собрания не рядом со своими подружками с кухни (они мне и в отряде осточертели, я из-за них раньше из него смоталась), а подле Пита. Рядом с ним, с противоположной стороны, помещались парни из его бригады: Юрка и Сашка, игравшие в ансамбле, и два артиста, один Антон Марцевич, а второго я забыла. У него еще двое работали, только я не припомню, были ли они в тот день на собрании вообще. (Второй артист – это Виталий Селиверстов, а двое совсем неназванных – мой клиент Кирилл Баринов и Семен Харченко. – Примечание А. Данилова.)
Обычно день стройотрядной выдачи заканчивался мощной гулянкой. Часто даже специально под нее ресторан заказывали, но в тот раз, не знаю почему, традиция была нарушена. Возможно, руководители отряда в свете очередных указаний партии решили бороться с пьянством и алкоголизмом. В итоге с отмечанием в тот день устраивались каждый кто как мог. В зурбаганском отряде основная масса была общежитские, потому и обмывать громадную зарплату большинство собиралось в общаге. Я эту публику не любила и хотела тихо-мирно уехать домой, посидеть с матерью за бутылкой крымского портвейна. Но с толку сбил все тот же Петька и приятель его Марцевич. У Марцевича (он был москвичом) появился, по их тогдашней терминологии, «чистый флэт», или свободная квартира – короче говоря, родители его куда-то отъехали в преддверии праздников. Вот они и решили туда двинуть – все вместе: Марцевич, музыканты Пильгуй и Кутайсов и второй артист. Ну, и Петя со мной, конечно. А потом хватились: больше девочек-то, кроме меня, нет! Да и я – Петькой занята! Тут уж бросились артисты к нашей кухонной бригаде, уговаривать. Общежитских девчонок долго убеждать не пришлось, чтобы на гулянку склонить, к тому же не в обрыдлой общаге, а на квартире у парня-москвича. Да и собрались ребята видные, известные. Короче, двух девчонок парни убедили – кажется, их звали Галя и Юля, но их я плохо помню, потому что на встречи выпускников не хожу. Как фамилии их? А зачем вам? (Дальше я перестал расспрашивать, потому что понял, что слегка переборщил со своим любопытством, и решил, что, если эти две бывшие девочки мне понадобятся, постараюсь сам отыскать их в соцсетях. Раз уж такая, в принципе, нелюдимая, как Лидия, нашлась, может, и они где-то обнаружатся. – Примечание А. Данилова.) В итоге поехали мы ввосьмером: трое девчонок и пятеро парней. (Интересно, что ни Харченко, ни моего клиента Баринова они не пригласили. – Примечание А. Данилова.)
Дальше все, как обычно бывало на студенческих вечеринках: купили лучших продуктов, коньяку и вин, какие могли достать – мы в тот вечер были не просто богатыми, а супербогачами. Мальчики схватили такси – как раз в две машины восемь человек поместилось – и махнули, если не ошибаюсь, на Варшавку, где почти на краю города, у самой окружной, проживал Марцевич. Мы соорудили простенькую закуску: гренки со шпротами, вареные яйца с чесноком и майонезом, порезали вареную колбасу (олимпийское изобилие закончилось вместе с Олимпиадой, оставались только фирменные сигареты, вроде «Мальборо» и «Кента», которые в тот вечер, как символ богатства и свободы, мы курили). А дальше, как обычно в молодости: выпивали, закусывали, хохмили, танцевали под проигрыватель, у Марцевича даже фирменные диски обнаружились. Потом смотрю: мой Петька – которого я тогда, может, даже по-своему любила – начал уделять все больше внимания моим кухонным девчонкам. С одной потанцует, другой ручку пожмет, в шейку поцелует. А те и рады стараться: льнут к нему, хохочут, льстит им его внимание, да и меня им приятно позлить, унизить. Ах ты, думаю, засранец, решила я и начала назло Петьке с парнями кокетничать. Возможно, вино ударило мне в голову, и я, наверно, слегка перестаралась, когда стала изображать из себя женщину-вамп. (Тут я остро почувствовал, что Лидия чего-то недоговаривает – возможно, преуменьшает степень близости по отношению к парням. – Примечание А. Данилова.) В бутылочку мы начали играть…
А потом в какой-то «прекрасный» момент мой ухажер Петька зазвал меня в ванную и, не успела я слова сказать, как он засветил мне кулачищем под глаз! Я – в слезы! Реву, а он ушел в комнату и как ни в чем не бывало с другими развлекается. Стало мне ужасно противно и обидно – короче говоря, я потихонечку оделась и выбежала, а он вроде как и не заметил. Я еще полчаса внизу стояла, такси ловила, ночь была кромешная, холодная, никто ко мне из них не спустился, не остановил. Хотя, если честно, я Петьку ждала. Короче, приехала я домой в три часа ночи, вся в слезах и соплях, потом еще маме лапшу на уши вешала, что о косяк ударилась, в конце концов мозги ей запудрила, а про себя решила: все! С Петькой – конец. Какая уж там любовь, с ним должно быть покончено решительно и бесповоротно. Он потом и домой по телефону названивал мне, пытался извиниться, и в институте несколько раз подходил, и с цветами приезжал – я ему не открыла, а когда встречала в вузе, убегала и, когда звонил, трубку бросала. Так и не простила. А вскоре замуж вышла.
Что вы говорите? Они все мертвы? Про Харченко я знаю, что погиб, но все – это кто? Парни? Все четверо? И Марцевич, и второй артист – Селиверстов? И Кутайсов, и Пильгуй? А девчонки? Вы не знаете?
