Шолом-Алейхем - Менахем-Мендл

Пишешь ты что-то непутевое. Справляешься зачем-то о бураках, спрашиваешь, идут ли у нас дожди? Чего же ты хотел, чтобы летом падал снег? И какое отношение имеет мужчина к буракам? Да и откуда теперь возьмутся бураки? У нас варят борщ из рассола, из щавеля, а бураки поспеют только к осенним праздникам. И почему ты вдруг стал интересоваться жучками? Какие еще жучки на твою голову? Не хватало еще жучков? Мало того, что с клопами возишься, – ему еще жучки понадобились! Ну, скажи сам: в Егупце ты торчишь, сахар ты делаешь, пятидесятирублевки ты ловишь на лету – не хватает тебе только бураков, дождя и жучков! Понимаешь ли ты что-нибудь во всем этом? Моя мать – дай ей бог жизни и здоровья – говорит очень разумно: «Помешанный бьет чужие стекла, не свои…»

Так вот, послушай меня, Мендл! Брось ты все это и, если у тебя осталось еще сколько-нибудь от твоих пятидесяти рублей, приезжай домой, а если не осталось, я тебе вышлю на расходы. Вспомни о том, что у тебя дома есть жена дай бог до ста двадцати лет! – и маленькие дети, которые ждут не дождутся отца. И пусть люди перестанут перемывать мои косточки, и пусть у меня лицо не горит от стыда, как желает тебе счастья и благополучия

Да! А почему ты не интересуешься домашними делами? Тебя, видно, мало трогает, что мать расстроила брак моей сестрички? Думаешь, из-за денег? Деньги – само собой. Но началось с того, что отец жениха приехал к нам на субботу. И мама с ним повздорила – намекнула на то, что он из мясников, закинула словечко насчет того, что от вола, кроме воловьего мяса, и ждать нечего, и еще кое-какие шпильки подпустила. И вот он приехал домой – болячка ему! – и прислал отказ! А пока что бедняжка Нехама-Брайндл в третий раз разневестилась, – снова в девках сидит.

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

А во-вторых, да будет тебе известно, что ты не совсем раскусила то, о чем я тебе писал. Не огорчайся, пожалуйста, оттого, что я из биржевика превратился в маклера, – все к лучшему! Я в Егупце не один. Здесь у нас – не сглазить бы! – маклеров хоть отбавляй: маклеры «сахарные», «биржевые», «хлебные», «денежные», маклеры, торгующие домами, имениями, лесами, машинами, баржами, бревнами, фабриками, заводами, железными дорогами, – вообще, всем, что только может в голову взбрести и чего твоя душа пожелает… Ни одна сделка не обходится без маклера. И каждый маклер прибегает к другому, потому что у одного маклера имеется покупатель, а у другого – продавец, вот и составляется пара. Затем часто случается, что к одному маклеру присосутся еще два-три маклера, тогда все делятся куртажем, сколько кому придется. Если дележ не удастся кончить полюбовно, – то либо полагаются на суд третьих лиц, либо поступают, как бывало в Одессе, – то есть «компезируют» оплеухами… Теперь ты уже понимаешь, что такое маклерство? Самые крупные маклеры – это сахарники, потому что весь сахар проходит через их руки, а они получают огромные деньги, разъезжают в собственных каретах, живут в Бойберике на дачах, играют в карты и имеют содержанок и шансонеток… Вообще, я убедился, что маклерство – самое лучшее дело. Ибо чем маклер рискует? Одно из двух: если я попал в точку, то мой клиент зарабатывает деньги, а если нет, то обоим нам могила!

Разумеется, ты права: не каждый день удается заработать полсотни. С того времени мне ничего больше не попадало, а тот заработок растаял в одну минуту, потому что долгов у меня было больше, чем волос на голове, к тому же я несколько рублей сам кое-кому одолжил, и сейчас снова сижу без гроша. Однако надеюсь, что вскоре, с божьей помощью, устрою одно дело, и тогда я тебе пришлю переводом немного денег. А что я справляюсь насчет дождей, то это очень просто: сахар, понимаешь ли, делают из бураков, а бураку нужны дожди, иначе он расти не будет. Вот я и спрашиваю, часты ли у вас дожди? Но дай бог, чтоб дождей лучше не было, пускай жучки жрут бураки на чем свет стоит! Потому что, когда мало бураков, мало и сахару, а если сахар будет на вес золота, спекулянты станут делать дела, маклеры будут зарабатывать деньги, а в том числе и я.

Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе вкратце. Пока дай бог здоровья и удачи. Привет сердечный деткам и каждому в отдельности.

Главное забыл! Ты пишешь о твоей сестрице… Так вот, если у нее еще никого на примете нет, то у меня есть для нее жених, замечательный жених! Здешний, холостой, хотя не такой уж молодой, можно сказать – в летах, с седоватой бородкой. Богачом его назвать нельзя. Но ремесло у него приличное: он маклер и трется среди сахарников. Если тебе это кажется подходящим, телеграфируй или напиши открытку, и я устрою им встречу.

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.

А во-вторых, пишу тебе я – все, что снилось мне в прошлую ночь, и эту ночь, и за весь год, – все это пусть обрушится на головы моих врагов! Нашел, чему радоваться: если не будет дождей, то не будет бураков, а не будет бураков, не будет сахару, а когда не будет сахару, он заработает деньги! Точь-в-точь история с цыганом и медведем! А что ты скажешь, Мендл, если я тебе сообщу, что дожди у нас льют, как из ведра, изо дня в день, что бураки прут из земли, как нечистая сила, а жучков, кроме клопов и тараканов, у нас и в помине нет, – легче тебе от этого?

Господь свидетель: я знала наперед, что от пятидесяти рублей у тебя одно воспоминание осталось; я знала наперед, что ты скорее растранжиришь, раздашь в долг эти несколько рублей, чем подумаешь о том, что у тебя есть жена, до ста двадцати лет! Давать деньги взаймы? Хворобу я бы им дала и все мои горести! Потому что, когда тебе придется обратиться за одолжением к ним, тогда увидишь, что никого дома не окажется. Как моя мать говорит: «Кто горазд брать, тот не любит давать», «Имел я милого дружка, покуда не дошло до кошелька». Но кто же во всем виноват, как не я сама? Шутка ли, так потакать мужу! Ведь он с жиру бесится! Не знает, что бы ему придумать! Шатается по Егупцу, словно граф какой, не хватает ему только дождей да жучков, а я здесь, как собака в конуре, из бед не вылезаю! На каждом шагу какое-нибудь несчастье! Идет ребенок Мойше-Гершеле, – чтоб он сгорел! – падает и рассекает себе губу; было у меня колечко с камушками, – прислуга украла… Везет, слава тебе господи, со всех сторон… Как мама говорит: «Привалило счастье, – опорожняй помойку!..» Ну, не права я была, когда говорила, что полусотенные на улице не валяются? А что касается жениха, которого ты предлагаешь моей Нехама-Брайндл, то пускай уж он лучше сидит там в болячках, твой старый холостяк с седой бородой. Не доживет Егупец, чтобы мы оттуда женихов брали! Ей сватают, знаешь кого? Первого ее жениха. Он развелся с женой, а сейчас снова сватается к моей сестричке. Пришлась, видно, по вкусу этому шарлатану! Но как мать говорит: «Лучше вор, да свой, чем раввин, да чужой…» А как только сватовство состоится, мы их тут же и поженим, и хотела бы я посмотреть, как это ты не приедешь на свадьбу Нехама-Брайндл, как желает тебе счастья и всего хорошего

Наш Копл успел еще раз уже обанкротиться рублей на триста и уже снова уважаемый человек в местечке. А Берла, сына дяди Менаши, опять постигло несчастье: он погорел рублей на сто, а получает двести пятьдесят. Но мне кажется, что это уже последний пожар у нас в городе, потому что товарищество «Якорь», как поговаривают, перестало страховать касриловские дома и касриловские лавки. А Мириам-Бейля надумала: к чему ей парик? Не лучше ли щеголять собственными волосами? Подражает невесткам нашего богача, – болячка им! – которые с мужчинами в карты играют. Но я злословить не люблю. Как моя мама говорит: «Думай о себе, тогда о других позабудешь». И напиши мне, ради бога, что значит «сорежанки» и «шенжешетки». Что это такое и для чего это нужно?

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!