Радуга - Пранас Трейнис
Глаза старика были полны слез, и Рокас не стал больше спорить, ушел в Кукучяй. Голова гудела от мыслей. Боже, неужели ему суждено стать богатым? Нет, нет, тут что-то не так. Но какой же смысл очки втирать собственному батраку, который круглый год вкалывал на него, как ломовая лошадь? Но бывают же чудеса на свете? Бывают! И не такие еще! У самых отъявленных мошенников под конец жизни вдруг просыпается совесть, и они стараются благородными делами искупить свои прегрешения. Сколько таких историй слышал Рокас на проповедях в костеле! Почему же не свершиться чуду и на хуторе Блажиса? Разве бог в этих местах другой? Или ксендзам близкие примеры не нужны? Вот пожил бы, так пожил Рокас Чюжас в свое удовольствие, когда все Блажисы отдали бы богу душу! Хватило бы и костелу на пожертвования, и Рокасу на всякие радости. Посадил бы своих родителей на землю Блажиса. Пускай трудятся старики на здоровье, Микасе пускай их поскребыша баюкает, а Рокас — над всеми хозяин, с полными карманами денег мог бы в Каунас съездить, поискать тот дом, где, сказывают, красивых барышень на одну ночь сдают... А то какая у него жизнь? День изо дня одно и то же: лошади, коровы, свиньи да овцы, знай корми их, знай крутись, будто пестик в ступе. А что будет, когда сенокос придет, потом уборка ржи, молотьба?.. Хоть разорвись. Хозяева старые, вялые, только командовать умеют. Микасе — соня ленивая. От нее только-то пользы, что с прошлого лета, с этого обыска, когда родители не видят, частенько сала ему сунет с горбушкой хлеба да скажет вполголоса: «Будешь паинькой, еще получишь». А когда Рокас, облизываясь, уминает принесенное, ластится возле него, будто кошка, волосы ему тормошит, шею щекочет и все вздыхает: «Ох, какой ты еще дурачок, ох, какой ты...» А Рокас с полным ртом ей отвечает: «Не вводи меня в соблазн, Микасе. Не вводи! Вот как схвачу тебя, как цапну! Лежачую или стоячую!.. Без соли слопаю... Уходи с глаз моих долой, пока мамаша да папаша не увидели!» Микасе хихикает и убегает, вихляя пудовыми окороками, как отъевшаяся на овсе кобыла, учуявшая слепня...
Вот и все просветы в жизни Рокаса Чюжаса. Как говорится, и собака к битью привыкает... Привык бы и Рокас Чюжас, но зачем же ты, господи, прошлым летом, занес к ним на хутор этого хилого разбойничка, который голову ему задурил да сам в кукучяйской кутузке повесился? Почему же ты, господи, не просветил тогда Рокаса Чюжаса и позволил лопату поднять против этого чудака да еще помог выхватить у него револьвер, который по сей день оттягивает карман штанов, вызывая мечты о жизни иной, полной приключений, золота и денег? А время бежит с дьявольской быстротой. Еще день-другой, и старуха Блажене опять погонит в Кукучяй к пасхальной исповеди. Что придется шепнуть на ухо ксендзу? Очистить свою совесть перед Жиндулисом, который с полицией заодно идет? Чтоб ты не дождался!.. С другой стороны, после событий шестнадцатого февраля в голову Рокаса Чюжаса лезут страшные мысли. Может эти три выстрела в окно Мешкяле да эти шесть крыс на мачте — отнюдь не дело Пятраса Летулиса? Может... А что будет, если Пятрас с цыганами, когда зазеленеют деревья, и впрямь окажется в этих краях да начнет искать дорогу к своей Стасе и сыночку своему? Как Рокас ему в глаза посмотрит, если вдруг встретит в Рубикяйском лесу, и что ответит, если тот спросит: «Не заходил ли прошлым летом к вам один такой человечек?..»
Погоди! Стой, Рокас Чюжас! Чего доброго у твоего хозяина Блажиса поджилки еще больше трясутся от одной мысли о своем бывшем батраке, который может постучаться ночью в дверь и спросить: «А как будет, дядя, с долгом за два года батрачества? Мне вернешь или Стасе отдашь? Триста литов, кажется, как люди говорят?» Не потому ли, после этой дурацкой истории с поросятами, Блажис стал голодом морить своего верного пса Саргиса, который готов сорваться с цепи, даже увидев сороку на дереве? Не потому ли сам старик стал мрачен и неспокоен, что даже по нужде на двор больше не выходит. Сидит у себя в комнате на горшке, воздух портит и размышляет. Хитрый кабанище! Распустит через Рокаса слух, что все имущество по завещанию ему отписывает, и будет ждать, навострив уши, чтоб Пятраса Летулиса поймали. А как поймает — завещание на мелкие кусочки, и прощай все надежды усыновленного Рокаса. Нет уж! Ты, дядя, так легко Рокаса Чюжаса вокруг пальца не обведешь. У сына Умника Йонаса тоже голова на плечах... Так что, заглянув к Яцкусу Швецкусу, Рокас зря язык распускать не стал. Тем более, что Швецкус лежал в кровати да охал.
— Какие беды вас прижали, дяденька?
— Не придуривайся! — помрачнел Яцкус. — Говори, чего хочешь?
— Дядя Блажис просил сегодня вечерком к нему заглянуть. Завещание составлять будет... В свидетели просит... — начал Рокас.
— Вон! С глаз моих долой! Беги лучше над своей мамашей-сукой посмейся! — прошипел Яцкус Швецкус, будто хряк из загородки, и замахал на него кулаками.
Выбежал Рокас на двор в страшном удивлении, лишь у себя в избе дух перевел и узнал, почему Швецкус сегодня не в своей тарелке. Оказывается, в Кукучяй — опять страшное дело. Сегодня ночью пустили выстрел в нужник Яцкуса Швецкуса. Никто ничего еще толком не знает, но утром Розалия своими глазами видела, как полицейские с шаулисами носились вокруг избы Швецкуса и своими ушами слышала, как Напалис вопил, бегая по городку:
Вот так новость, ты слыхал? —
Яцкус Пятраса видал!
Яцкус Пятраса видал,
И в штаны тотчас наклал!
Босяки умирают со смеху — выяснилось наконец, что не зря тогда одна из шести крыс была с фамилией Яцкуса. Так вот где подыскал себе местечко для ночного выслеживания, лицемер старый! Кстати, нужник у него оказался чист, точно скворечник.
Тут Розалия, не досказав своей сказки, принялась кормить запищавшего Каститиса, зато Кратулисова Виргуте, вернувшись из школы, принесла последние новости. Гужасова
