Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
От такой прекрасной жизни позабыл он как-то про повесть свою в толстом журнале и про редактора Сергея Сергеича. Однажды вспомнил и побежал звонить.
— Нет, нет, еще не прочитана ваша повесть! — плачущим голосом откликнулся на другом конце провода Сергей Сергеич. — Через две недели позвоните!
«Ну вот! — весело усмехнулся Аркадий Семенович. — Опять через две недели!» Он даже не огорчился — мелким и не очень нужным казалось ему все, что происходило там, в городе.
Наступил, наконец, день, когда мастера погасили свои газовые горелки, выключили дрели, сложили инструменты и малярные кисти, и старший из них подошел к Аркадию Семеновичу и сказал, разводя руками:
— Кажись, все, начальник. Принимай.
Вечером приехали Паша с Ильей Петровичем и весь корабль облазили, осмотрели, ощупали. Отлично было сделано: борта и потолки кают проложены пенопластом, чтобы не пропускали ни северного холода, ни южной жары, стены оклеены пленкой «под дуб», между полками и днищем приспособлено пространство для хранения продуктов и питьевой воды. Особенно уютным и просторным был «лазарет» Ильи Петровича. Блестело кругом свежестью и новизной.
На следующий день Паша пригнал двадцатипятитонный кран. «Бродягу» опутали тросами, кран поднатужился, крякнул и легко оторвал его от стапеля, пронес высоко над землей и плюхнул в залив рядом с рыбацкими судами. Шампанское не стали разбивать ввиду страшного дефицита на этот продукт, а разлили по граненым стаканам и выпили. Аркадий Семенович, слегка захмелев, бегал по берегу, чтобы взглянуть на «Бродягу» с разных точек, и шептал:
— Ах, красавец!
И действительно, рядом со своими замызганными, обшарпанными собратьями гляделся «Бродяга» белым лебедем среди прочей водоплавающей мелюзги.
На следующий день были назначены ходовые испытания.
* * *
Замерев, ожидал Аркадий Семенович, когда запустит Паша двигатель. Он даже жмурился от ожидания и болезненно морщился: а вдруг не заведется?
Паша основательно все осмотрел, подсоединил клеммы аккумулятора, провернул несколько раз вал — проверил, не сочится ли вода сквозь сальники дейдвуда, поднялся в рубку и, проговорив: «Ну, с богом!» — нажал красную кнопку «пуск». Взревел дизель на средних оборотах и тут же заурчал тихонько, замурлыкал на малых.
— А? — подмигнул Паша. — С полтыка заводится!
Он включил рукоять редуктора, «Бродяга» дернулся, лихо описал дугу и ходко побежал из бухточки к заливу, где разгоралось утреннее солнце, расплескалось во всю водную ширь. Дул свежий зюйд-вест, катил невысокие валы в сторону города — валы обгоняли «Бродягу», шутливо поддавали ему в корму, подхлестывали: а ну, нажми! «Бродяга» отфыркивался, догонял, разбивал их форштевнем. «Вот оно!» — ликовал Аркадий Семенович.
— Эх, паруса бы поставить! — сокрушался Паша. — Уж больно ветерок хорош. Идти под парусом, мой друг Аркадий Семенович, это... это... Ну все равно, что обнимать красивую женщину! Не веришь?
— Верю!
— Жаль вот только, времени нет.
Времени действительно у них было мало: на загадочной и хлопотливой Пашиной службе вдруг образовался якобы разрыв в несколько дней, якобы дали ему отгулы, и решено было провести ходовые испытания на Ладожском озере.
— Наша Ладога, — пояснил Паша, — почище всякого океана будет. Там такие коварные ветры дуют, такие волны...
Они вошли в Малую Невку и пришвартовались в устье реки Карповки, чтобы забрать ожидавшего их в комнате Аркадия Семеновича Илью Петровича, продукты и снаряжение. Как ни торопились с погрузкой, все же задержались, пока ездил Илья Петрович к себе домой за травами и за саквояжем с медицинскими принадлежностями, поэтому вышли уже далеко за полдень, и солнце светило теперь им в затылок несколько притушенно, не так ретиво, как утром, разбрызгивало по воде свои блики. Да и небесной голубизны, в золотых завитушках купол Смольного собора гляделся разочарованным, словно бы пресытившимся жизнью.
— До Ладоги сегодня добежать не успеем, — определил Паша. — Но ничего, до Ивановских порогов дойдем, там заночуем на острове.
Илья Петрович возился у себя в лазарете, раскладывал аптечки, развешивал травки, и вскоре долетел оттуда аромат сена, аромат полей и лесов. Аркадий Семенович вдыхал его, блаженно щурился, поглядывал направо и налево — представал перед ним город с незнакомой, не виденной ранее стороны, словно бы с изнанки: тянулись по берегам фабрики, заводы, торчали стрелы подъемных кранов. А «Бродяга» карабкался вверх по течению от моста к мосту. Вот подобрался он к мосту Александра Невского — засияла там куполами Александро-Невская лавра.
— Аркадий Семенович! — крикнул Паша. — Да ты никак заскучал! Пока суть да дело, сварганил бы ты нам какой ни на есть харч. Назначаю тебя коком.
— Есть, капитан! — с готовностью откликнулся Аркадий Семенович, хотя капитаном-то никто Пашу не назначал, да и вообще ничего еще не ясно было.
Он спустился на камбуз, зажег газ и первым делом поставил варить макароны. «А сотворю-ка я макароны по-флотски!» — решил. Пока возился Аркадий Семенович с обедом, докарабкался «Бродяга» до Ивановских порогов — слева по борту увидел он гигантские камни, Нева в этом месте суживалась до ширины какой-нибудь захудалой речонки и, стиснутая берегами, стремительно неслась и рвалась, крутя от бешенства водовороты, взбрыкивая на невидимых порогах. «Бродяга» едва тащился, надрываясь и дрожа всем корпусом.
Прошли самое узкое место и вскоре причалили к невысокому берегу — по словам Паши, это был остров, но отсюда невозможно было разобрать. Нос длинным фалом привязали за ствол прибрежной сосны, с кормы бросили якорь и подтянули, чтобы «Бродяга» свободно качался на волнах от проходивших мимо судов, не ерзал бы днищем о песок. С носа на берег установили трап.
— Эх, красотища-то! — расправил Паша плечи, потянулся всеми членами плотно сбитого тела.
Красота действительно установилась вокруг необыкновенная. Стихли к ночи все ветры, и хрустального звона тишина воцарилась над Невой, только всплескивали порой рыбы и далеко-далеко слышались человеческие голоса. Поужинали в кают-компании макаронами по-флотски, попили чайку и легли спать. Илья Петрович ушел к себе в лазарет, а Паша с Аркадием Семеновичем устроились в кубрике.
Лежал Аркадий Семенович в темноте, вслушивался, как позванивают струи за бортом в водной хляби, словно бы кто-то шептался там, словно бы обитатели этой хляби собрались вокруг стального корпуса «Бродяги» и диву давались, переговаривались. А в иллюминатор ему видна была одинокая
