Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
На одном гвозде висел радиоприемник: он был записан на Ваське — главном, на старосте, и его, наверное, хотели сдать.
Вадим покрутил громкость — но приемник молчал, было поздно…
Несколько раз Вадим порывался поехать в столовую, надевал даже пальто, убеждал себя плюнуть на собственный зарок — никто же о нем не знал, но, потоптавшись одетый у порога, раздевался снова: сам-то он ведь о зароке помнил!
Потом появилась мысль, что Лиля, может, сегодня в столовую и не приходила и что он, может, только зря переживает, мучается. От этой мысли стало легче, хотя и думалось, что если Лиля не приходила, значит, не была влюблена в него — ведь откуда ей знать, что у него пересдача?..
Вадим все же лег в постель — глупо было ждать Мишку в одежде: тот сразу бы догадался о его состоянии. Но уснуть так и не смог…
Мишка появился часа в два или три ночи: растолкал Вадима, щекотал, наваливаясь на него, смеялся, дыша водочным перегаром.
— Проворонил девку, а?.. Проворонил?!
Он включил свет, танцевал со стулом, напевал, вытягивая лодочкой нижнюю потрескавшуюся губу. Эта губа была особенно ненавистна Вадиму.
— Ну а ты, пересдал? — Мишка, счастливый, тиская стул, останавливался возле его кровати.
— Пересдал, — буркал Вадим, отворачиваясь к стене.
Он верил и не верил Мишке, все ждал, что тот не утерпит и начнет рассказывать подробности — но Мишка, шаркая по полу, снова танцевал, что-то негромко пел.
«Нет, нет, нет», — отметал Вадим предположение, что на самом деле потерял Лилю, но сердце не успокаивалось. Вадиму было жалко себя и хотелось плакать…
Мишка наконец угомонился: присел, заскрипев пружинами, на свою кровать, начал, шелестя одеждой, раздеваться. И вот тогда-то, смеясь и устало потягиваясь, сказал:
— Мы, конечно, троечники… Но мы обойдем тебя повсюду, так и знай… Потому что в жизни не это главное, не твои вожделенные пятерки и принципы…
Мишка уже говорил нечто подобное давно и не раз: он, проработавший до института два года на шахте, еще на втором курсе увещевал Вадима:
— Брось ты зубрить. Поверь, там, под землей, эта твоя, к примеру, высшая математика до гробовой доски не понадобится…
Вадим и не зубрил: просто ему нравилось решать задачи, и он даже гордился тем, что легко «брал» интегралы, что Мишке никак не давалось, и он, честно сказать, относился к Мишке с некоторым чувством превосходства. Потом, в специальной курсовой работе, Вадим действительно употребил всего одну формулу — какую-то функциональную зависимость отобразил, да и то та формула была в работе сбоку припека. И все равно он не соглашался с Мишкой, не придавал значения его назиданиям — пустая бравада, и только!
А вот в ту ночь — хоть он и ничего не ответил Мишке, сделал вид, что спит, — именно эти Мишкины слова и прозвучали для него вызовом…
VII
Потом уже, много позже, Лиля признавалась, что Вадим понравился ей сразу, на той свадьбе, а Мишка — нисколько.
Даже весной, после практики, вроде была еще возможность воевать за Лилю. Но Вадим не стал: не по-товарищески это было…
Лиля оканчивала университет, распределилась в какую-то далекую Пихтовку на севере области — и Мишка, чувствуя, наверное, Лилино нерасположение, отчаянно давил именно на это обстоятельство, расписывал Лиле сельские прелести: непролазную грязь весной и осенью, душевыматывающий вой ветра в печной трубе, толстый слой льда на стеклах в избе, за которыми надолго скроется от нее весь мир… Через три года отработки, уже в двадцать пять лет она, конечно же, будет вольной птицей — но без родной души рядом, без собственного угла…
Он рассказывал ей, как «ухаживали» местные кавалеры за учительницей, его землячкой, тоже «сосланной» в деревню: подпирали ради шутки колом дверь избы, выли и лаяли по-собачьи под окнами всю ночь, бросали в трубу кошку, которая, вздымая клубы сажи, лезшей изо всех трещин, дико орала в печке. А на дрова учительнице председатель колхоза приволок к двору толстенный кряж, как железобетонный монолит, — и она почти месяц сидела в холодной пятистенной избе, плакала, не зная, как к этому кряжу подступиться. Пол в избе был в щелях, из щелей свободно выбирались и безбоязненно гуляли по комнате крысы…
В общем, когда он сделал Лиле предложение, она уже, кажется, готова была выйти замуж хоть за черта — лишь бы не попасть в Пихтовку.
Вадим видел, что делал Мишка, — и долго потом казнился от непонятной вины перед Лилей, хотя Лиля, кажется, была после счастлива с Мишкой, как, к слову сказать, оказались счастливой парой и Валентина с Эдькой; работали на шахте, наплодили детей, повсюду ездили вместе — были даже как-то и у них в Бродске. Эдька полысел, раздался вширь и, выпив, нежно чмокал в щечку добродушно улыбающуюся румяную жену…
Мишка как-то говорил Вадиму:
— Я даже и не думал, что смогу влюбиться в Лилю. Просто мне хотелось проучить тебя с твоей принципиальностью. Но вот ведь как получилось…
Они поженились сразу же после Мишкиной защиты, и на работу Мишка приехал уже с семьей. Это тоже, оказалось, сыграло не последнюю роль в Мишкином выдвижении…
Они попали в управление буровзрывных работ вместе, на один участок: там требовались технорук и мастер.
— Прямо не знаю, как и быть, — чесал затылок растрепанный, усыпанный по плечам перхотью, кадровик, держа перед собой в одной руке, как карты, их дипломы. — Кого из вас кем назначить? Ну хоть жребий тяни, а?
Вадиму казалось, что проще всего этот вопрос решить, посмотрев их вкладыши к дипломам. Но вкладыши кадровику почему-то не понадобились — он, озабоченно взъерошивая волосы, их отдал владельцам, даже не развернув.
— Значит, так! — просиял наконец, погладив несколько раз свой чуб, кадровик. — Кто из вас старик, кто, так сказать, побольше жил, побольше опыта набрался? Вы? — уверенно ткнул он пальцем в Мишку. — К тому же у вас и семья, да? Вам больший доход нужен… Так что… — Кадровик, удовлетворенно откинувшись на стул, развел руками. — Вы, надеюсь, не в обиде? — обратился он к Вадиму.
Вадим опустил голову, промолчал. Да и что он мог сказать: решение кадровика выглядело логичным.
И с этого момента пошло: Мишка как бы на всю жизнь определился быть впереди.
После ухода на пенсию Александра Иосифовича стал начальником участка, а Вадим следом за ним — техноруком. Когда же Мишку взяли потом на цементный завод, Вадим занял освобожденное место.
Правда, у Вадима была возможность выдвинуться почти сразу — кажется, через месяц или два после начала работы
