Наталья Нусинова - Приключения Джерика
Дома всем было не до нас. У дедушки были посетители – коммунисты из Ташкента. Они привезли нам в подарок дыню и книжку «По ленинским местам Узбекистана». Дедушка был в восторге. «Лиза, дай нам чаю!» – кричал он. Но бабушка уже и без того собрала большой поднос с угощением, принесла гостям, извинилась, что не может с ними посидеть, и быстро вернулась на кухню – к своим делам. Узбеки с одобрением посмотрели на женщину, которая по приказу мужа накрыла на стол и скромно удалилась. Бабушка тоже была довольна – она не любила «без толку ЛЯСЫ ТОЧИТЬ и ПЕРЕЛИВАТЬ ИЗ ПУСТОГО В ПОРОЖНЕЕ». И дедушка был доволен. Он очень любил, когда к нему приезжали посетители – как когда-то ХОДОКИ к Ленину. Дедушка с ними подолгу беседовал. Вот и сейчас он увлеченно говорил узбекам: «Недавно у меня были товарищи из Чувашии. Они рассказывали, что у них встречаются еще до сих пор отдельные случаи ПЕРЕГИБОВ НА МЕСТАХ. Давно хочу пригласить коммунистов из Якутии. Но вот досада – плохо, товарищи, у нас еще работает почта на Крайнем Севере. Якутские большевики не отвечают на мои письма. А что у вас в ПАРТЯЧЕЙКЕ? Есть еще отдельные пережитки?» – «Конечно есть, как можно, чтоб не было! – заверил дедушку улыбающийся узбек, держа в руках чашку, как пиалу. – У нас в Узбекистане все есть». – «Что вы говорите? – оживился дедушка, заложив одну руку за спину и прохаживаясь по комнате взад-вперед. – И какие же именно?» – «Спелыи, сочныи…» – начал перечислять коммунист.
Я не стала слушать про узбекские пережитки и пошла в комнату родителей. Из-за стенки, из нашей детской, доносились звуки пианино и Танин голос. Таня готовилась к уроку музыки.
«По малинку в сад пойдем, в сад пойдем, в сад пойдем,Мы малинку соберем, соберем, соберем», –
пела Таня. Из кухни доносился шум воды. Это бабушка домывала посуду после вчерашней свадьбы. Папы с мамой дома не было.
Я села на пол, на ковер, – и вдруг горько заплакала от обиды на злых теток. Почему-то мне было очень противно, и я никак не могла их забыть. Джерик растерянно посмотрел на меня и вдруг полез под кровать, достал оттуда припрятанный мячик и положил его мне на колени. Просто так, безо всякого сахару. Я оттолкнула мяч и продолжала плакать. Мне казалось, что я плачу тихо, но в комнату сейчас же быстрым шагом вошла бабушка, а за ней прибежала Таня. Таня тоже заплакала. «Что случилось? – спросила бабушка. – Почему вы плачете?» – «А чего Наташка плачет?» – ответила Таня. Я рассказала бабушке про лавочниц, которые не поверили, что я москвичка. Я знала, что стоит только рассказать бабушке про какую-нибудь неприятность, как она сейчас же успокоит, утешит, и все пройдет, как будто ничего плохого и не было. Но в этот раз было почему-то совсем не так. Бабушка очень испугалась. «Господи, – сказала она, хватаясь за сердце. – Неужели ЭТО опять начинается?» – «Что начинается?» – спросили мы с Таней. «Да русские вы! – сказала бабушка. – Запомните раз и навсегда! Ну какие вы еврейки!» И, почему-то сердясь на нас («Стой ты, не вертись!»), она вдруг принялась нас причесывать и вплетать нам в косы яркие ленты, мне – красную, а Тане – синюю.
«Да ты хоть кокошники им надень и в лапти их обуй», – сказал дедушка. Оказалось, что он на сей раз как-то неожиданно быстро распрощался со своими гостями и тоже вошел в комнату, услышав, что мы плачем. «Толку-то что. Разве убережешь? Ты сама посмотри на них. Это ж прямо-таки Шолом Алейхем! Мальчик Мотл!»
«Я не мальчик, – сказала Таня. – Я девочка». – «Ну а что тут такого, если даже мы и еврейки? – спросила я. – Им-то что, завидно, что ли?»
«Маленькие вы еще, – сказала бабушка, – не понимаете. Вы знаете, какие времена были? Деда-то вашего второго, Ильи отца, в тюрьму посадили. А Илью тогда выгнали отовсюду, на работу никуда не брали. И мы все каждый день тряслись, что и его посадят. «СЫН ВРАГА НАРОДА»! А он от своего отца не отрекся, не предал. Потому и его могли посадить. И Ритка тоже мужа своего не предала, хоть и русская сама, а делила с ним его судьбу. И в ссылку бы за ним пошла, и в Сибирь! ДЕКАБРИСТКА! На материну зарплату они и жили, и то ее чудом на работе держали, начальник хороший был, очень он ее жалел, любил и уважал. А Илья все за отца хлопотал, все ходил доказывал, что он не враг народа, что ошибка вышла. Тогда немногие на это решались. Ваш-то отец только с виду такой мягкий, а в серьезном – железный прямо. На фронт добровольцем пошел! Героический человек!» – бабушка вытерла глаза уголком фартука.
«Это те бабушка с дедушкой, которые дедушка Исаак и бабушка Хана?» – спросила я.
«Ну да, – ответила бабушка. – Только дома она его Ициком называла, а он ее – Ханеле. Все, бывало, говорит: «Ханеле, херцеле!»
«А что это значит?» – спросили мы.
«Ну, мол, Аннушка, там, голубушка ты моя. По-ихнему, по-еврейски. Тихая она была, безответная. Обижали ее». – «А что с ними стало?» – «Умерли они, – сказала бабушка. – Исаак Маркович из тюрьмы не вышел, а Хана Исаевна с тоски по нему угасла».
«Бабушка, – спросила я. – А за что дедушку Исаака посадили?»
«Еврей он был», – объяснила бабушка. «А за это что, в тюрьму сажают?» – «Профессор он был». – «И за это сажают?» – «Ну что ты пристала, – рассердилась бабушка. – У нас за все сажают!»
Тут вмешался дедушка, который попытался ПРОЯСНИТЬ СИТУАЦИЮ: «Исаак Маркович написал книжку «Пушкин и мировая литература». Про то, что Пушкин любил иностранных писателей и учился у них. А тогда это называлось «КОСМОПОЛИТИЗМ».
«А, ну да! – обрадовалась я, наконец начиная что-то понимать. – Про это мы в школе проходили:
«Что ты ржешь, мой конь ретивый,Что ты шею опустил;Не потряхиваешь гривой,Не грызешь своих удил?» –
это же он откуда-то с французского перевел».
«Ну, тут уж ты, положим, глупости говоришь, – не выдержал дедушка. – Ты подумай сама:
«Али я тебя не холю?Али ешь овса не вволю?Али сбруя не красна?Аль поводья не шелковы,Не серебряны подковы,Не злачены стремена?» –
и какой же это француз мог такое написать? Это только наш русский классик, Александр Сергеевич Пушкин. Чисто русская литература».
Дедушка ошибался. Как я узнала уже гораздо позже, это стихотворение Пушкин действительно перевел с французского. Его написал Проспер Мериме, оно называлось «Конь Фомы Второго» и было опубликовано в сборнике «Гюзла».
«Да, правда, – сказала я пристыженно. – Наверное, я что-то перепутала. Но все равно, Пушкин ведь не русский, а араб».
«Ну, хватит! – приказала бабушка, озираясь по сторонам. – Ты смотри, еще в школе это не скажи».
«Да сейчас уже можно, – успокоил дедушка. – Это после войны за космополитизм сажали. Тогда еще много было ошибок в строительстве социализма. А теперь времена свободные. КУЛЬТ ЛИЧНОСТИ разоблачен! А то, что она сегодня услышала от несознательных элементов, это типичные перегибы на местах, которые еще встречаются в нашем обществе. Но мы с этим будем решительно бороться!»
«Вот и боритесь, – сказала бабушка. – А вы идите уроки учить. Нечего тут разговоры разговаривать. И я с вами зря время трачу». И бабушка собралась уже, было, выйти из комнаты, но в этот момент я вспомнила про самое главное.
«Бабушка, подожди!» – «Ну что еще?» – бабушка обернулась на пороге. «А как ты думаешь, если бы дедушка Исаак и бабушка Хана не умерли, они бы нас с Танькой любили?» – «Ну о чем ты говоришь, – удивилась бабушка. – Конечно, любили бы! Еще как бы любили! Заботились бы о вас, беспокоились, учили бы вас, гордились бы вами, книжки бы вам читали!»
«Ну, тогда я их тоже люблю, – сказала я. – И я буду их защищать!»
«Еще чего придумала, – опять испугалась бабушка. – Защитница какая нашлась! Им ты уже не поможешь, а себе навредишь. Не лезь, куда не следует, – больше толку будет. Ой, да что ж это делается! Третий час уже, а у меня до сих пор обед не приготовлен!» И бабушка ушла на кухню.
Таня вернулась за пианино – ей задали разучить новую пьеску, дедушка пошел читать газеты, а я опять села на ковер, обняла Джерика за рыжую голову, прижалась к нему и сказала: «Джеринька, голубчик ты мой! Джереле, херцеле! Пожалуйста, не уходи от нас никогда! Ведь ты теперь наша собака!»
И он лизнул меня в щеку розовым языком.
Так Джерик стал НАШЕЙ СОБАКОЙ.
4
Как Джерика украли…
… а он к нам вернулся
Каждая собака любит свою семью. И всех людей, которые живут в этой семье и в этом доме. И даже гостей, которые в этот дом приходят. И соседей, которые рядом живут. Но почти всегда одного человека собака себе выбирает, а остальных – любит тоже. Собака бережет этих людей и хорошо к ним относится, но все это ради него, того главного человека, которого собака любит больше всех.
