Юрий Вяземский - Но березы в чем виноваты!

Юрий Вяземский

Но березы в чем виноваты!

Дачная история

I

Когда пилили – не знали, когда тарахтела и завывала на всю аллею мотопила – не слышали, когда по дороге в магазин натыкались на два массивных голых ствола – не догадывались, а лишь ворчали, что загородили дорогу и надо либо на руках переносить через них коляску, либо объезжать через канаву по узкой бугристой тропинке. И лишь спустя два дня, когда все уже было кончено, когда обессученные их туши были разделаны на аккуратные чурки-вырезки и сложены в канаву – тогда только заметили. И то случайно: во время утренней прогулки четырехлетняя Катька вспрыгнула вдруг на пень и принялась на нем отплясывать, а ей крикнули – осторожней, оступишься, упадешь! И вдруг заметили два свежих пня, и вдруг сообразили – боже мой! березы спилили!

Ленка начала тут же. Горделиво вскинув голову, тряхнув пышными белокурыми локонами, презрительно сощурив глаза, она молча и неожиданно торжественно вручила своему мужу Вадиму поводок, на котором вела черного дога Флема, грациозно перепрыгнула через канаву и присела на корточки перед пнем, на котором отплясывала Катька.

– Катенька, деточка, ты видишь этот пенек? – спросила она кротким голосом.

– Так, начинается, – тихо, но с какой-то тоскливой обреченностью тут же откликнулся Вадим, Ленкин муж.

Катька продолжала приплясывать на пне, Ольга, держась за ручку коляски, в которой спала ее младшая, пятимесячная дочь Дашка, покосилась на Вадима, а тот со страхом смотрел на свою жену.

– Катенька, ты когда-нибудь видела фашистов? – с прежней кротостью продолжала Ленка.

Катька остановилась и с любопытством посмотрела на Ленку.

– Леночка, не надо. Ради бога, – попросил Вадим.

– Нет, не видела! – радостно объявила Катька и опять стала приплясывать на пне.

– Так вот же они, фашисты, самые настоящие! – Ленка обхватила Катьку за плечи и прижала к груди. – Понимаешь, маленькая, – гладила она Катьку по голове, – росли два дерева. И вдруг пришли дядьки. Злые дядьки. Взяли и срубили их.

– Какие дядьки? А где они? – заинтересовалась Катька.

– Да хватит тебе, в конце концов, – растерянно огляделся по сторонам Вадим.

За забором, перед которым торчали пни и лежали березовые чурки, виднелся небольшой, но со вкусом отделанный дачный дом, с просторной, широко застекленной верандой и флюгером-петушком. Возле дома, у крыльца, стояли две машины: синие «Жигули» и серая «Волга».

– А где дядьки, которые срубили? Они что – срубили, а потом ушли? А зачем эти дядьки дурацкие?.. – вертела головой Катька.

– Лена, пойдем. Ты слышишь меня? – повысил тон Вадим.

В этот момент открылась дверь веранды, и на крыльцо вышли двое: мужчина средних лет и юноша. Они остановились на крыльце, и парень протянул мужчине пачку сигарет.

Заметив их, Ленка поднялась, тряхнула головой, отбрасывая назад сбившиеся на глаза волосы, и начала нарочито громко, с вдохновением, тщательно выговаривая каждое слово:

– Понимаешь, Катенька, росли здесь красивые высокие деревья! Сто лет росли и никому не мешали! И вдруг пришли какие-то мерзавцы…

– Лена, как тебе не стыдно! – испугался Вадим и ринулся через канаву к жене, увлекая за собой дога.

– И вдруг пришли какие-то мерзавцы! – с надрывом уже продолжала Ленка. – Которые берез этих не сажали! За ними не ухаживали! Понимаешь, Катенька, взяли эти дядьки пилу и за несколько минут убили их! Березовых дровишек им, видишь ли, захотелось! Им камин свой топить нечем!

– Пойдем, Лена! Немедленно пойдем отсюда! – пытался остановить ее Вадим, добравшись до жены и взяв ее за локоть. Но Ленка вырвала руку и с ненавистью посмотрела на мужа.

– Не прикасайся ко мне! – прошипела она.

Дог залаял, а Катька соскочила с пня и медленно направилась к матери, скривив рот и старательно шмыгая носом.

Мужчины на крыльце курили и не без любопытства поглядывали за забор.

– Леночка, ну зачем тебе все это? – вдруг перешел на шепот Вадим. – Ведь опять у тебя начнется. Опять пятнами пойдешь.

– Не трогай меня! Ты мне противен! – быстро огрызнулась Ленка, а потом, повернувшись к забору, надрывно продекламировала: – Мы ведь выросли под этими деревьями! И мы не позволим, чтобы какие-то заезжие…

– Прекрати, Лена! Ну разве стоит из-за какой-то чепухи!.. Ну, что же это такое? – в отчаянии обернулся к Ольге Вадим. – Ну, зачем я целый месяц ее выхаживал?

– Мамочка, а зачем эти дядьки срубили березки? – плаксиво пропела Катька, уткнувшись лицом Ольге в живот.

– Тише, Дашку разбудишь. – Ольга задумчиво потрепала по голове старшую дочь.

– Это для тебя – чепуха! – кричала на Вадима Ленка. – А меня это, между прочим, трогает! И пошел ты знаешь куда!

– Лена, успокойся. На нас же люди смотрят.

– Лю-юди?! Это они-то люди?! – Тряхнув локонами, Ленка отбросила назад руку, указывая на стоявших на крыльце. – Мерзавцы они! Хамы. Ездюки чертовы!

– Да заткнись ты, наконец! Что ты, я не знаю, как базарная баба, – не удержался Вадим, сорвав с переносицы очки.

Ленка тут же стихла. Удивленно посмотрев на мужа, словно только теперь заметила его рядом с собой, она вдруг приветливо ему улыбнулась и сказала извиняющимся тоном:

– Да, Вадик дорогой, я базарная баба. А ты дерьмо. Трус и дерьмо.

С этими словами Ленка перепрыгнула через канаву и пошла по березовой аллее в сторону своей дачи, длинноногая, стремительная, склонив голову набок и сильно раскачивая бедрами.

– Ну вот, опять началось, – обреченно вздохнул Вадим, надел очки, с тоской посмотрел на Ольгу и побрел за женой, ведя на поводке дога Флема, ростом ему по грудь.

II

Дашка орала в комнате, сердито и надсадно. Катька сидела за столом на террасе, обиженно всхлипывая и тяжело вздыхая. Время от времени она вставала, подходила к Ольге и требовала, чтобы та дала ей клубники с молоком, затем возвращалась к столу, усаживалась и продолжала обиженно всхлипывать и тяжело вздыхать.

Ольга не обращала внимания ни на одну, ни на другую. Она готовила обед: резала овощи, чистила картошку, жарила мясо, попутно кипятя марлевые подгузники.

– Чего это у тебя ребенок орет как резаный? С улицы слышно, – неожиданно распахнув дверь, на террасу стремительно вошла Ленка. Не дожидаясь приглашения, она уселась на свободный стул, швырнула на стол скомканную пачку сигарет, тут же выдернула из нее сигарету и быстро прикурила от зажигалки. – Моржухина, ты хоть пепельницу дала бы.

Ольга молча протянула ей детскую пластмассовую формочку, служившую пепельницей.

– Чего она так орет? – Ленка с раздражением затянулась, выпустив дым из тонких ноздрей.

– Права качает. Требует, чтобы я к ней подошла, – безразлично посмотрела на нее Ольга и, повернувшись к Катьке, скомандовала: – Ну-ка дуй на улицу! Видишь, ко мне тетя Лена пришла. Она курить будет.

– Ну так подойди к ней! Зачем ты над ребенком измываешься? – сказала Ленка.

Ольга ей не ответила, взяла со стола доску с нарезанными овощами и опрокинула ее в кастрюлю.

– А дамочка твоя где? Все еще дрыхнет? – спросила Ленка.

«Дамочкой» Лена Иваницкая называла Лилю, двадцатилетнюю студентку театрального института, которая в это лето, как считалось, помогала Ольге вести хозяйство и присматривать за детьми. Денег за услуги Лиля не брала, зато жила на всем готовом и с немалыми удобствами: ей была отдана «хибара» – так на даче Моржухиной именовался двухкомнатный сарайчик в глубине сада – довольно уютное помещение с печкой, электричеством, просторной постелью и широким письменным столом.

– В общем так, Моржухина, – объявила Ленка, – я его отправила в Москву. Пусть убирается к чертовой матери!

Ольга сняла ведро с подгузниками и поставила на газ кастрюлю с молоком, потом молча взяла Катьку за плечи, вытащила из-за стола, вынесла на крыльцо и, оставив там, закрыла дверь на задвижку. Из-за запертой двери донеслись сначала возглас удивления, потом обиженный вопль и протестующий топот.

– Все! Видеть его не могу! – продолжила Ленка.

– Вадима, что ли? – безучастно спросила Ольга.

– Не знаю, может быть, я дура сумасшедшая, но, честное слово, я больше не могу жить с таким человеком! – Ленка так сильно ткнула сигаретой в формочку, что сигарета переломилась пополам, но Ленка тотчас же выхватила из пачки новую и засунула ее в пламя зажигалки еще до того, как успела поднести сигарету ко рту. – Он не мужчина, а какой-то крюшон из дыни! Ему все нравится. Он со всеми ладит, со всеми дружит… Противно!

– Что же в этом противного? – Ольга перевернула мясо на сковородке.

– Противно, понимаешь?! – выкрикнула Ленка. – Он и в постель ко мне так же ложится! Сначала полчаса моется в душе. Потом минут пятнадцать бреется. Разглядывает, вылизывает себя перед зеркалом, лосьонами всякими смазывает. Чистенький такой, благоухающий, торжественный!