Полвека без Ивлина Во - Во Ивлин

Но на судне были самые разные пассажиры. Я подружился с молодой парой, Джеффри и Джулиет.

В крохотном офисе на прогулочной палубе «Звезды» терпеливый и обаятельный норвежец, бывший капитан дальнего плавания организовывал экскурсии на берег, и пассажиры подробнейшим образом обсуждали вопрос: стоит ли ходить на них. В Неаполе, где я остался на борту совершенно один, в силу незнания итальянского, я очень пожалел, что не присоединился к какой-нибудь из групп.

Мы вошли в залив ранним утром в субботу и пришвартовались к причалу. В порту стоял немецкий туристический корабль, который нам предстояло увидеть еще не однажды в следующие несколько недель, поскольку наши маршруты практически совпадали. Он был построен по той же технологии, что и «Звезда», но наши офицеры с презрением говорили о его мореходных качествах. Поговаривали, что в первый же день, как его спустили на воду, он перевернулся и теперь ходит с балластным слоем бетона. На его палубе стоял маленький черный самолет, и пассажиры платили около пяти гиней за полет над заливом. По ночам его название светящимися буквами появлялось на шлюпочной палубе. Два его оркестра играли почти беспрерывно. Все пассажиры были пожилые немцы, невероятно уродливые, но одетые смело и даже рискованно. Один щеголял в визитке, белых брюках и берете. Все на «Звезде» испытывали презрение к этому вульгарному судну.

К тому времени как мы закончили завтрак, все формальности с паспортами и карантинными службами были завершены, и мы были вольны сходить на берег, когда пожелаем. Английские дамы в полном составе, прихватив молитвенники, отправились на поиск протестантской церкви. Позже они жаловались, что их возмутительно надул извозчик, который вез их кружным путем и запросил 85 лир. Да еще предложил вместо утренней молитвы посетить помпейские танцы. Мне тоже докучали подобным предложением. Едва я сошел на берег, ко мне с непритворным радушием бросился маленький человечек в соломенной шляпе. У него было смуглое, радостное лицо и обворожительная улыбка.

— Добрый утра, сэр. Хотишь хорошенькой женщина?

Я сказал: нет, не в столь раннее время.

— Ну, тогда, посмотреть помпейские танца. Стеклянный дом. Все девушки голышом. Очень искусны, очень бесстыдны, очень французски.

Я снова отказался, и он продолжил предлагать другие развлечения, не слишком сочетающиеся с воскресным утром. Таким манером мы дошли до стоянки экипажей у входа в порт. Тут я сел в небольшую коляску. Сутенер попытался забраться на козлы рядом с возницей, но тот грубо оттолкнул его. Я велел отвезти меня к кафедральному собору, но вместо собора тот привез меня к дому греха.

— Там, — сказал возница, — помпейские танцы.

— Нет, — ответил я, — в собор.

Возница пожал плечами. Когда мы подъехали к собору, плата составила восемь лир, но доплата за сделанный крюк — целых тридцать пять. Путешественник я неопытный и после препирательства, высказав все, что о нем думаю, заплатил и вошел внутрь. Собор был полон народа. Один из прихожан прервал молитву и подошел ко мне.

— После обедни. Желаете посмотреть помпейские танцы?

Я покачал головой с протестантской холодностью.

— А отличные девочки интересуют?

Я отвернулся. Тот пожал плечами, перекрестился и вернулся к молитве…

Вечером во время обеда за капитанским столом дама, сидевшая рядом со мной, сказала:

— О, мистер Во, смотритель в музее рассказывал мне об очень интересных древних помпейских танцах, которые, по-видимому, исполняются до сих пор. Я не вполне поняла, что он говорил, но, похоже, на это стоит посмотреть. Скажите, вам не хотелось бы?..

Одна из несносных черт неаполитанских извозчиков — с готовностью кивать, выслушивая, куда ехать, везти заранее продуманным и, не сомневаюсь, кружным путем, пока мы не оказывались перед фасадом здания с фресками, которые я хотел посмотреть, а затем, обернувшись на козлах, добродушно улыбаться, делать жест, будто поворачивают ключ в замке, и говорить: «Chiusa, signore»[33]. Капелла Сан-Северо была единственным местом, куда я в тот день смог попасть, и я был щедро вознагражден за усилия, которые пришлось приложить, чтобы найти ее. Мой возница впервые услышал о ней, но после множества расспросов мы нашли в нее вход — маленькую дверь, выходящую в проулок. Возница оставил коляску и ушел за смотрителем, долго отсутствовал и наконец вернулся с милой маленькой босоногой девушкой с огромной связкой ключей. Из трущоб мы шагнули в великолепие расточительного барокко. Девушка кружила по церкви, перечисляя часовни и гробницы, и ее голос отдавался причудливым эхом. Скульптура там была изумительна, особенно «Целомудрие» работы Антонио Коррадини, — крупная фигура женщины, с головы до ног укутанной в прозрачную вуаль. Не представляю, чтобы можно было превзойти подобное мастерство имитации: тело и каждая черта лица ясно видны под прилегающей тончайшей мраморной тканью; руки и ноги открыты, и различие между фактурой мрамора, передающего открытую плоть и плоть, покрытую вуалью, настолько неуловима, что не поддается анализу.

Пока я осматривал церковь, мой возница воспользовался возможностью и помолился. Это казалось несколько неуместным в капелле, столь выстуженной, запущенной и переполненной почти живыми мраморными статуями.

Когда я закончил осмотр, девушка зажгла свечу и поманила меня к боковой двери, ее лицо впервые загорелось истинным восторгом. Мы спустились по нескольким ступеням и свернули за угол. Полную тьму рассеивала только ее свеча; стоял сильный запах разложения. Затем девушка отступила в сторону и подняла свечу, чтобы я увидел то, за чем мы сюда спустились. В гробах в стиле рококо, вертикально прислоненных к стене, стояли две фигуры, изображающие умерших; их руки были скрещены на груди. Сохранились остатки зубов и волос. Сперва я подумал, что это статуи, исполненные с необычайной виртуозностью. Затем понял, что это эксгумированные трупы, частично мумифицировавшиеся в сухом воздухе подземелья, как трупы в дублинском храме Святого Михана. Это были мужчина и женщина. Тело мужчины было рассечено, виднелся клубок ссохшихся легких и органов пищеварения. Девушка приникла лицом к отверстию и глубоко и жадно вдохнула. Потом пригласила меня сделать то же самое.

— Хорошо пахнет, — сказала она. — Приятно.

Мы поднялись в церковь.

Я спросил ее о трупах.

— Это работа священника, — отвечала она.

Сицилийская Катанья с моря выглядела грязной и непривлекательной. Встречать нас вышел моторный катер полный портовых чиновников, представителей карантинной службы, паспортного контроля и тому подобных, многие из них были в очень красивой форме, в плащах, при саблях и в треуголках. Для них спустили трап, но волны мешали им подняться на борт. Когда волна поднимала катер к трапу, они тянули руки к поручням и огромному норвежцу матросу, который стоял там, чтобы помочь им. Некоторым удавалось ухватиться за поручни, но всякий раз, когда катер находился в высшей точке, мужество покидало их; вместо того, чтобы твердо ступить из катера на трап, они легонько подпрыгивали, а потом отпускали поручень. Это был не бог весть какой подвиг; все пассажиры, возвращавшиеся с Таормины, делали это без всяких происшествий, включая очень пожилых дам. Сицилийцы, однако, вскоре прекратили попытки, и все кончилось тем, что катер дважды обошел судно, словно делая вид, что вообще-то чиновники и не собирались подниматься на борт, а затем возвратились в свои конторы.

Мы с Джеффри сошли на берег на часок-другой. Жители города представляли собой жалкое зрелище, особенно дети, которые собирались небольшими угрюмыми кучками на углу улиц, как делают только взрослые в более счастливых местах.

Вечером мы взяли курс на восток и два дня пробыли в море, прежде чем достичь Хайфы. Оба этих дня Джулиет пролежала с пневмонией, и я мало видел Джеффри.

Для организации спортивных турниров образовали комитет, совершенно бесполезным членом которого я вдруг оказался. Интересно было отметить, что, если англичане в целом рьяно брались за организацию состязаний, подсчет очков и судейство, к самим играм они были склонны относиться небрежно и легкомысленно. Однако другие нации, особенно скандинавы, отдавали все силы для достижения победы.