Полвека без Ивлина Во - Во Ивлин
В центре повествования городской адюльтер. Высокопрофессиональный, добившийся немалого успеха прозаик хочет написать книгу про государственного чиновника. Для того чтобы выяснить достоверные подробности его жизни, он знакомится с его женой и влюбляется в нее, а она — в него. Их роман бурно развивается, и это притом, что он мучается от ревности и ощущения, что их счастье, увы, не долговечно. Так продолжается до тех пор, пока он чуть было не гибнет от взрыва бомбы, а возлюбленная внезапно и необъяснимо с ним порывает. Они не видятся два или три года. Затем муж, который ни разу не заподозрил свою жену, когда та ему изменяла, обращается за советом к ее бывшему любовнику: теперь он считает, что жена его обманывает. Любовник испытывает бо́льшую ревность, чем муж. Это он, а не муж нанимает детектива, чтобы выследить «третьего лишнего». Этим «третьим» оказывается Господь Бог. Когда любовная связь была в самом разгаре, автор не раз подчеркивал, что определяющей чертой героини является ее остраненность. С ее помощью она постигает истину, после чего умирает. После смерти она, находясь на небесах, начинает в духе героев Мориса Бэринга взаимодействовать с теми, с кем была близка на земле. Когда мы расстаемся с рассказчиком-любовником, он по-прежнему охвачен непостижимым негодованием, однако нас не покидает чувство, что ее любовь передастся ему и исцелит его.
Таков вкратце сюжет книги — на редкость красивый и трогательный. В моем кратком изложении никак не отражены многоцветность и точность, выдающие истинного мастера. Автор превосходно изобразил, как резко и непредсказуемо меняются отношения между любовником и мужем: на смену жалости приходит ненависть, ненависть сменяется чувством товарищества, товарищество — ревностью, ревность — презрением. На протяжении всего романа героиня вызывает неизменно теплые чувства. Мистер Грин и раньше добивался высочайшего эмоционального напряжения, с которым другой автор никогда бы не справился. На этот раз у него вместо пистолетных выстрелов — слезы.
В основе книги — сексуальные отношения, и тут любой писатель, каким бы высоким мастерством он ни владел, столкнется с отсутствием подходящих слов. Наш язык формировался в ту эпоху, когда эту тему старались обходить стороной, вследствие чего наш словарь для описания сексуальных связей использует слова либо затейливые и устаревшие, либо научные, либо же откровенно просторечные. Говорить, что любовники «ложатся в постель», совершенно неприемлемо в книге, где порывы обоюдной страсти поспешны и непредвиденны. Для описания полового акта мистер Грин часто использует выражение «заниматься любовью». Обычно подобный эвфемизм вполне безобиден, но в этом романе, где «любовь» столь же часто употребляется в высоком духовном смысле, это словосочетание приобретает ироническое звучание, извращающее задачу писателя. Это — художественная западня, из которой, если в нее попадешь, нет спасения. Необходимо поэтому обходить его стороной.
После своей смерти героиня начинает творить чудеса. И это не благородная, трогательная забота о живых, как в книгах Мориса Бэринга, а активное, благотворное, сверхъестественное вмешательство. Подобный прием — дерзкая выдумка мистера Грина. Его голос слышен во многих темных местах, и это вызывающее утверждение надмирного описано выше всяких похвал. В его предыдущих книгах католики изображались исключительно в своей среде, что приводило их в некоторое замешательство. «Конец одной любовной связи» адресован не католикам. Из романа следует, что Католическая церковь от них неотделима, что она таинственна и победоносна и трудится им на благо. Можно даже сказать, что в некоторых случаях она бывает излишне фанатична. Уже после смерти героини выясняется, к примеру, что ее крестил католический священник. Имеется даже рассуждение о том, «привилось ли это?», была ли эта «инфекция» подхвачена в детстве и т. д. Но ведь мистер Грин прекрасно знает, что с не меньшей вероятностью Сару мог крестить и местный викарий. Было бы жаль, изобрази он свою Католическую церковь тайным обществом, как изобразил свою Церковь в «Вечеринке с коктейлями» T. С. Элиот. Ясно, что в планы мистера Грина это не входило, да и из текста романа это также не следует. Однако в темных местах, там, где автор выполняет свою апостольскую миссию, некоторые пассажи, на мой взгляд, отдают оккультизмом.
И еще одно критическое замечание, касающееся правдоподобия. У героини крадут интимный дневник. Разве не должна она была сразу же это заметить и забить тревогу? Мистер Грин обычно очень точен в деталях, и удивительно, что он упустил эту подробность из виду. Но это мелочь.
В заключение должен сказать, что мистера Грина можно поздравить с очередным достижением. Он продемонстрировал, что в середине жизни его ум стал гибче, а интересы шире, чем в молодости, что он писатель недюжинных возможностей. Он триумфально преодолел климактерический период, гибельный для многих талантов. И тревожиться за его литературное будущее нет необходимости — оно вызывает у нас только неунывающее любопытство.
Month, 1951, п. 6 (September 6), р. 174–176
Писатель в зеркале критики
Шаржи Ричарда Уилсона Питер Кеннелл[214]
Рецензия на роман «Пригоршня праха»
© Перевод А. Резникова
A Handful of Dust. — L.: Chapman and Hall, 1934
После публикации «Черной напасти» поклонники Ивлина Во недоумевали: сумеет ли он сохранить изысканное комическое равновесие, характерное для романов «Мерзкая плоть» и «Упадок и разрушение». Постепенно в его произведения вкрадывается серьезность. Никто из пристально и сочувственно изучавших романы Ивлина Во, вероятно, не признал бы, что он по своей сути — глубоко печальный, чрезвычайно серьезный, а временами меланхоличный и разочарованный человек. Хотя никто не имел ничего против того, что автор проявляет собственный художественный темперамент, в конце концов нельзя было не почувствовать, что периоды серьезности, когда сатирик уступает место католику-моралисту, лишают его обаяния, без которого его истории были бы экстравагантными или просто забавными; короче говоря — что эти серьезные места выбиваются из общей тональности. Поэтому я с тревогой ждал его следующего романа. Приятно отметить, что все мои страхи, — а они даже усилились, когда я увидел заглавие и прочел цитату из Т. С. Элиота, украшающую титульную страницу[215], — оказались абсолютно беспочвенными, поскольку «Пригоршня праха», безусловно, самый зрелый роман Ивлина Во, лучший из написанных им. В нем трагедия тесно переплетена с комедией. Читатель «Пригоршни праха» не прерывает чтение, чтобы отложить книгу и громко посмеяться, как это было с «Упадком и разрушением». Напротив, на протяжении всего романа его все время искусно держат в легком напряжении. В одно и то же мгновение он улыбается и слегка ужасается. Трагедия, по сути своей, смахивает на фарс, а во многих комических ситуациях есть что-то трагическое.
Эта история в равной мере мрачная и смешная. К своим персонажам Во подходит с искусным и невозмутимым спокойствием, и только в одном эпизоде его обычное отношение, казалось бы, смягчается, и язвительный тон, так подходящий писателю, изменяет ему. Я имею в виду то место, где говорится о сыне Тони Ласта и его отношениях с няней, родителями и лакеем, обучающим мальчика верховой езде. Этот эпизод сам по себе не должен был шокировать тонкого, несентиментального читателя; но, зная ход дальнейшего повествования, понимаю, что лучше бы Во ожесточился. В других местах его полная бессердечность составляет самую суть его метода. Тони Ласт — неплохой человек, он любит жену, малыша, случайно убитого на охоте, и свой Хеттон — громадный, уродливый особняк в стиле викторианской готики, на поддержание которого уходит весь его доход. Однако он так глуп, что и впрямь заслуживает участи рогоносца в награду за доверие и любовь. Его жена Бренда — очаровательная притворщица. Без особой причины она влюбляется в Джона Бивера, молодого человека, по утрам проводящего время у телефона, надеясь, что кто-нибудь пригласит его на ужин. (Иногда мечта сбывается.) Из-за отсутствия мотивации ее безрассудная страсть, как описывает или подразумевает автор, кажется еще более убедительной. Бренда щебечет о своем любовнике, называя его то «моим мистером Бивером», то «бедным мистером Бивером», а когда ей сообщают о гибели ее ребенка, она испытывает огромное облегчение, сообразив, что погиб ее сын Джон Эндрю, а не любовник, которого зовут просто Джон.
