Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев
И. С. Шмелев — О. Л. Бредиус-Субботиной
3. VIII.42 4 дня
Ну вот, снова «зигзаг», Олюша…99 — и сама, будто, не хотела, и я как просил, а таки вырвала зубы! Что это? зачем?! Грустно. И ко Дню ангела как нагромоздила, чтобы почувствовать себя обиженной. За-чем это?! И так все по-прежнему, хоть и каялась. Чего же стоит такое раскаяние! Как рвалась «определить все в себе», «уяснить себя»… кинулась в Гаагу… — и разве это было серьезно? Зигзаг — и только. И сама знала, что только мелькнет зигзагом. И многое. Когда ты кончишь о «розах за чтение»? Или не надо говорить тебе правды?.. Поздно мне лгать учиться. И эта «агава» к твоему Дню…100 — или это мне _з_а_ розы?! Почему в таком случае не поднесли тебе кочан в горшке, куст картошки или мозольное дерево — столетник? Знаю эту отвратительную агавку, — на базарах у нас глаза мозолила мне эта розово-голубая ёжистая шишка. И это — на День ангела! Вместо благородной гардении… чистой розы… — а-га-ва… безжизненное. Грустно. Безвкусие, пошлость, вроде коллекции кактусиков, как старые девы или французские монашки заводят, — что-то мелко-мертво-колючее. Я расстроен.
Кажется, недомогание проходит, уже неделя, как нет тошнотности и прочего. Но сплю плохо. Нарастает душевная разбитость. Ты спрашиваешь, почему не пишу «Пути». Погляди на мои письма… — томы написал за год, и сколько там сил положено, отдано души сколько, се-рдца, Оля..! А ты еще удивляешься. Да разве одни эти письма? А сколько люди теребят, и сколько текущей переписки!.. И за собой ходить… Спасибо верным друзьям… — где бы я без них был теперь! Их заботами и любовью жив.
О твоем блестящем письме о «Чаше», экране, об исполнительницах… я писал тебе. Почему не получила письма, от 30.VI, заказного, на маму?!101 Писал еще — 30 июля заказное, на маму102. Там о твоем рассказе. Да, он хорош. Не пишу подробно, надо десяток страниц. Если свидимся — докажу, и почему, и какая нужна правка. В живом обмене за полчаса получишь больше, чем от сотни книг по технике искусства. Олюша, говорю правду, не «комом», а для начала — дала отлично. Ты мо-жешь, ты _д_о_л_ж_н_а_ работать. Вот тебе моя правда. По-мни. Целую, детулька, та-ак целую… о, как я эту ночь тобой жил… до страсти! Если бы ты была..! Ах, Оля… если бы ты явилась..! Я не знаю, достану ли разрешение, — меня заверяют, что _с_е_й_ч_а_с_ это почти безнадежно. Но я не положу рук, пока не получу точного ответа. Еще два — три дня, окрепну, — и все сделаю. Если бы ты попыталась получить — для совета с парижской знаменитостью, о болезни! Оля моя… молю тебя, ты мне так необходима..! — Твое проникновение в Анастасию — глубоко-тонко. Ты _в_с_е_ бы дала. Я ничего не знаю в экране, никаких артисток… — был в синема за последние 15 лет — 5–6 раз. Помни, Ольгунка… твой рассказ очень удался. Как поцеловал бы тебя за него, и как ты меня поцеловала бы, когда я все в нем разобрал бы для тебя… — я терпеть не могу «разбирать»! — но для тебя, раскрыть «приемы»… а ты бы все поняла… — _в_е_с_ь_ для тебя. Оля, я хочу видеть тебя, познавать тебя, всю тихую, открытую, прямую, нежную, всю тебя — правду. Просветленье любовью для меня только в душевной открытости, как сам с собой. Не чинись со мной, будь вся — пряма… — и не смущайся, что надо учиться искусству. Я всегда учусь, до сегодня. Искусство — искус, всегда. Раскрывание тайн его. Они бездонны. Искусство неисчерпаемо, «неупиваемо». В нем — искание и обретение красоты. Красота… — это неопределимо словом, это дается особым чувством — проникновенно. Что такое — _к_р_а_с_о_т_а? Лучшее определение дал, по-моему, Н. Я. Данилевский, автор знаменитой книги103 — как современна, хоть писалась 70 лет тому! Шпенглер104 воспринял идею его «смен» и «циклов». Данилевский определяет красоту: «Красота есть единственная духовная сторона материи, — следовательно, Красота есть единственная связь этих двух основных начал мира…»105 — т. е., материи и духа. Вот почему люблю тебя, твою душу богатую и твое «земное». Вижу в тебе чудесную гармонию, чувствую. И вот почему для полноты любви необходимо сближение земное… и вот почему в «огнях», в страсти любви не чувствуется дурного, противного _ч_и_с_т_о_т_е_ любви. Это единственное выражение любви на земле, ее полноты. В этом сближении любовь получает оболочку, осязаемую чувствами, материальное выражение Красоты.
Сколько и _к_а_к_ бы говорил я тебе о Красоте, любви, — во мне столько бьется, но писать у меня нет терпенья, да и не в письмах об этом можно. Олёнок мой, какими бы чудесными огнями зажег я твое сердце, и как осветилось бы в тебе, и нежно, и страстно, и во всей глубине и высоте познание любви-Красоты! Это так во мне бродит, так волнует, такую дает _с_и_л_у! Ночью мечтал о тебе, и осязал всю твою _к_р_а_с_о_т_у — _в_с_ю… и — как..! До вскрика, до изнеможенья. Только в 6-м часу мог успокоиться… и как же любил тебя! Ты не поймешь из слов… — и какую силу познал в себе, и не только мысли-чувства… но и — земного, слишком даже земного… _т_в_о_р_ч_е_с_т_в_а_ в любви… до неуловимого ощущения… до сознания, — вот так вот, вот в этот миг, вот… _э_т_и_м — _д_а_е_т_с_я, создается новая жизнь… — в другом, в дру-гой… Я был в пожаре… — может быть это было близко к тому, что ты передала мне в письме от 4 июля, когда воскликнула… — «о, из… чай..!» Я слышал, как все во мне кричало — звало — тебя! только — тебя! И вдруг выплыло… почти темное… вспомнилась ночь в Капбретоне… когда я увидал «огни» в глазах, в «повадке» женщины… — которая хотела любви… и так все повела, что… один взгляд, только… мое «навстречу» ей… — и… я проклинал бы потом себя. Но она была замужняя, жена одного очень видного человека106, и я глубоко уважал этого человека… и я — сковал себя. Но то было бы мигом, фейерверком… и все бы исчерпалось этим мигом, и очень грубо исчерпалось бы… — тут не было ни-чего от высшего в любви… а просто — крик животного… но именно этого-то и хотела она… При встрече расскажу. Я никогда не шел на этот «вскрик саморастерзания», на это — «эвое!» — обезумевшей вакханки. До того раз дошло с ней, от нее, от ее намеков заставить меня понять, чего ей надо… что как-то нашел в кармане пиджака… два цветочка
