Ты для меня?
Она провалилась в сон, едва Давыдов покинул спальню. Видимо, лекарства давали о себе знать. Однако спустя некоторое время проснулась от нестерпимой жажды. Сухость во рту причиняла уже не просто дискомфорт, а самую настоящую боль. Девушка осторожно поднялась с постели, прислушиваясь к собственным ощущениям. Голова все еще гудела, но жар начинал спадать. Машинально потянулась за телефоном и только сейчас вспомнила, что оставила сумочку в прихожей.
Да и стакан из-под воды оказался пуст.
Хочешь-не хочешь, а пришлось идти вниз.
Лера бесшумно спустилась по широкой лестнице и замерла, прислушиваясь. В доме горел приглушенный свет, как бы намекая, что хозяева давно отдыхают. И неудивительно – уже половина второго, если верить настенным часам. Ее это немало удивило. Оказывается, спала-то она не больше часа. А по ощущениям, будто половина ночи осталась позади.
Пройдя на кухню, жадно припала к графину с водой, даже не потрудившись наполнить стоящий рядом с ним бокал. Как итог, пара настырных струек полилась по подбородку.
Спирина вернула графин на место, быстро отряхиваясь. В этот момент и услышала их голоса, доносящиеся из гостиной – голоса Станислава Юрьевича и Маргариты Алексеевны.
Отчего-то опасалась выдать свое присутствие. Стыдно. Потому и забилась в самый темный угол кухни. От волнения сердце стучало где-то в горле.
— Почему ты сидишь здесь? — довольно грубо поинтересовался Давыдов. — Почему, просыпаясь среди ночи, я не нахожу жену рядом с собой?
— Странно…
— Что странно?
— Что ты вообще мое отсутствие заметил.
Она произнесла это так равнодушно, а вместе с тем так горько.
Сказать, что Лере стало не по себе, ничего не сказать.
— Странно, что вспомнил о жене, — продолжала она. — Я ведь теперь большую часть ночей здесь провожу. К тебе прихожу лишь под утро. И ты ни разу не заметил…
— Знаешь же, что я устаю на работе. И очень крепко сплю.
— Знаю. Знаю, дорогой.
— Да что с тобой, Рита?
— Пусти меня! — зашипела женщина, очевидно, вырываясь. — Не прикасайся!
— Не своди с ума. Что происходит? Ты избегаешь меня. Уже не первый месяц! Не подпускаешь к себе, словно наказываешь. Шарахаешься как от прокаженного. Должна же быть причина!
— Причина есть, — ее голос дрогнул. — Не могу так больше. Я хочу развестись!
Лера закрыла рот ладошкой, чтобы не издать ни звука. Потому как в повисшей гробовой тишине был слышен каждый вздох.
О Господи! Да как же это?
— Что? — голос Станислава звучал низко и глухо. — Повтори-ка!
— Я – не попугай. И ты меня прекрасно слышал.
— Почему?
— Стас!
— Почему?
— Стас, пусти! Мне больно, Стас!
— Чего тебе не хватает, а? У тебя все есть! Я всем обеспечил и тебя, и детей. Любой каприз в жизнь воплощаю. Ты можешь купюрами вместо туалетной бумаги вытираться. Так чего тебе, бл*ть, не хватает?
Женский всхлип разрезал ночную тишину.
— К черту твои деньги! Мне тебя не хватает. Тебя!
— Рита! — изумленно. — Вот же я. Весь твой. Только руку протяни. Прикоснись…
— Нет, — снова всхлип. — Нет… не мой.
— Разлюбила, значит.
— Нет.
— Не рви мне душу! Говори уже прямо.
— Годы берут свое, Стас. Как бы я ни старалась, мое тело меняется. Никогда уже не стать мне молоденькой девочкой, которой я была, когда влюбилась в тебя без памяти. Теперь тебя другие девочки окружают да без устали вешаются. Молодые. Красивые. Без принципов. Без морали. Из-за денег. Из-за престижа. Я так не могу. Не составить мне им конкуренцию. Я все понимаю.
— Что все это значит? Ты с ума сошла?
Голос Станислава звучал ошарашенно.
— Посмотри мне в глаза, Давыдов. Посмотри и скажи, что никогда – ни разу в жизни – не изменял мне.
Мужчина прокашлялся.
— Рита…
— Не будь трусом! Отвечай!
— Однажды…
Сердце Леры разбилось вдребезги одновременно с отчаянным всхлипом несчастной женщины. Все еще зажимая рот ладошкой, опустилась на ближайший стул. Ноги не держали.
Послышался звук пощечины. Хлесткий. Звонкий.
Если бы это могло уменьшить ее боль…
— Заслужил. Справедливо. Погоди! Рита, умоляю, выслушай. Это случилось очень давно. Все как-то навалилось одновременно. Несчастья сыпались со всех сторон. Смерть Оли. Твоя замершая беременность. Ты так дочку хотела! Душа на лоскуты рвалась при виде твоих мук. Вспомни, сколько времени тогда находилась в депрессии? Около года оплакивала подругу и нерождённого малыша! Ушла в себя. Даже дети не могли тебя вытащить из того кокона, Рита!
— Восемь месяцев, — глухо отозвалась женщина. — Я помню…
— Дела фирмы резко пошли в гору. Отмечали как-то очередной удачный контракт и напились с партнерами, что называется, в стельку. В общем, спутал в заведении мужской туалет с женским. Какая-то девица расстегнула ширинку и отсос*ла мне прямо там. А я стоял, ничего вообще не соображая, и ждал разрядки. Как последний кусок дерьма. Не было сил сопротивляться после такого длительного воздержания. А как кончил, понял, что натворил. Протрезвел мгновенно… от себя ее отшвырнул. Так мерзко вспоминать, Рита. Прости, если сможешь. Там… будто не я был.
Повисла мучительная пауза. Лера поймала себя на мысли, что кусает собственные губы и заламывает от волнения пальцы.
— Тебя можно понять. В конкретной ситуации – можно. В том большая часть моей вины. Извела тебя донельзя. Будем считать, что ничего и не было. Но меня интересует настоящая измена, Стас. Осознанная. Та, что с предательством об руку…
— Я не касался другой женщины!
Его уверенному тону поверила даже Лера. Причем незамедлительно. Только не Давыдова.
— Кое-кто из твоих коллег утверждает обратное.
— Это бред, Марго. Могу на детекторе провериться. На крови поклясться. Да что угодно…
— Нож на кухне, — прозвучало отчаянно. — Клянись!
Валерия вскочила на ноги, лихорадочно придумывая, где же схорониться, чтобы не заметили. Послышались его уверенные размашистые шаги. И они приближались.
