Буду твоей женой
Утверждение. Не вопрос. Но всё же требующее ответа. Это читалось в его напряжённых плечах и ожидании в пристальном немигающем взгляде, по-прежнему направленному на меня.
А я…
— Хорошо. Поедем.
Это точно я сказала?
Видимо, да.
Кто ж ещё?
Кроме нас двоих больше никого и не было на парковке. В последующие минуты весь мир вообще как-то подозрительно безоговорочно сузился до этого элементарного осознания. О том, что нас лишь двое. И нет никого вокруг. Никто не влезет. Не помешает. Есть только мы. Сперва вернувшиеся в машину. Затем доехавшие до адреса за закрытым шлагбаумом, где мне не доводилось прежде ни разу бывать. Хотя едва ли я достаточно чётко запомнила те незнакомые высотки, в одной из которых нас поприветствовал пожилой и очень улыбчивый консьерж.
— Добрый вечер, Роман Владимирович.
— Добрый, Василий Александрович.
Подъезд был не типичной планировки. Кажется, такие дома считались элитными. Лифт — и тот непривычно просторный, с высокими зеркалами с трёх сторон. В одно из них я взглянула на себя, прежде чем мой разум решил, что и это запоминать вовсе не обязательно, а восприятие реальности радикально изменилось вместе с теплом мужской ладони, коснувшейся щеки и зарывшейся мне в волосы, отвернувшей от отражающей поверхности к её обладателю.
Всего один полувдох…
На грани чужого выдоха.
Не поцелуй.
Сплошное наваждение…
Он не оставил мне ни шанса.
Так не целуют. Растворяются. Друг в друге. Так глубоко и жадно, словно от этого зависит чья-то жизнь. Моя. Его. Наша. Не столь важно. Куда нужнее ни за что не прекращать. Нам и не нужно останавливаться. Плевать на сломанную молнию верхней одежды. Та сваливается с меня чуть позже, за ближайшей дверью. Не запоминаю и то, каким образом мы оказываемся за ней. Хлопок — громкий, но и он остаётся где-то там, в другом и совсем не нашем мире. Здесь и сейчас со мной лишь тепло и близость, что становятся столь необходимы. Вслед за курткой летит на пол обувь и шарф. Он тоже совершенно не нужен. Душит. Слишком жарко. Без него становится немного легче. Ещё лучше, когда и на самом мужчине становится меньше преград, чтоб я могла добраться до пуговиц на белоснежной рубашке и мысленно проклясть тот факт, как же их внезапно очень много. Не знаю почему мои пальцы вдруг плохо слушаются и не обладают достаточной ловкостью, чтобы расстегнуть их все и разом.
— Ром… — запинаюсь.
В прямом смысле. О брошенный под ноги собственный пиджак. Не падаю, конечно. Мужчина ловит. Прижимает к себе плотнее, позволяя мне и дальше отступать куда-то назад вглубь его квартиры. Не имею ни малейшего понятия, куда именно иду. Он ведёт, а я поддаюсь. Мне это нравится. Быть им ведомой. Нравится ощущать привкус влажных алчных поцелуев на своей шее, пока я запрокидываю голову выше, позволяя ему дарить их мне снова и снова, раз за разом, ещё и ещё… я откровенно наслаждаюсь, какими твёрдыми чувствуются под моими пальцами его широкие плечи. Цепляюсь за них крепче. Наконец избавляюсь от рубашки. Кусаю губы, очень стараюсь быть тише, едва застёжка на моих джинсах отваливается, и он касается края нижнего белья.
Ещё один хлопок дверью…
В моей голове не достаточно ясно, чтобы воспринять его, как что-то, способное меня отрезвить. Напрасно.
— Что здесь происходит?! — ворвалось вместе с хлопком резкое и визгливое, в полнейшем возмущении.
Женское.
А следом…
— Млять, — мрачное.
Уже от Романа Владимировича.
Та, кому принадлежал другой голос…
Кто?!
