Задорная Мандаринка
Илья
Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не хочу знать. Настраиваю себя категорично, но мысли о неадекватной Мандаринке все равно не желают меня покинуть.
Ей богу, я пытался выкинуть ее из головы. Даже прибег к кардинальному методу — пригласил на ужин с продолжением Настёну. Но ни ее соблазнительная улыбка, ни мини платье, ни бодро приподнятая "тройка", не смогли меня отвлечь. Более того, ее дурацкие ужимки — злили, глупые фразочки — раздражали, а от пропитанных фальшью комплиментов, хотелось выгнать тотчас же. Но я честно дождался окончания ужина, который я заказал в ресторане, и дно бутылки, которую блондинка принесла с собой.
Ждал просветления, возбуждения или любого другого чувства, способного заглушить идиотские ощущения от мягкой кожи Мандаринки, ее охренительного запаха и сладких стонов, что не желали выветриваться из подсознания. Смотрел на длинные шикарные ноги Кононовой, представлял, как веду по ним рукой, поглаживая стройные бедра, и не чувствовал ничего. Ни одного маломальского колыхания в душе. Ни единого шевеления сердца.
Черт. Влип, так влип. Хотел возненавидеть рыжую, отомстить ей, наказать, а вместо этого чувствую, словно у самого дыра в груди. И сквозь нее вытекают остатки разума.
Отослал Кононову домой, сославшись на усталость, хотя видел, что она готова продолжить вечер. И от этого злился еще больше: на себя, потому что слабак, на рыжую, что все нервы истрепала, и на то красное платье, так неудачно-удачно подчеркнувшее изгибы, которые раньше не замечал.
Сон был поверхностным и беспокойным. Меня преследовали огромные мандарины, желающие раздавить. А их огромные рты — вот дичь, рты на мандаринах! — заливисто хохотали. Я бежал по пустому городу, желая укрыться от фруктовых монстров, но куда бы не завернул, меня встречала толпа таких же мутантов.
Проснулся в поту и с сжимающей горло тревогой. И вот результат — встречаю рассвет помятым и раздражительным. Выдвигаюсь на работу пораньше, страшась встречи с рыжей, или не дай бог, гневной блондинкой, отосланной вчера прочь. Зарываюсь в цифры с головой, сосредотачиваясь лишь на одной задаче: составление отчётности по деятельности компании за предыдущий финансовый период.
Когда поднимаю взгляд от экрана ноутбука — за окном уже темно, хотя для декабря это не показатель. Встаю, разминая затекшую спину, прохаживаюсь по кабинету, мысленно перебирая оставшиеся на сегодня задачи. Подхожу к окну и смотрю на улицу: грязь, серость, поток машин, и одно яркое пятно — рыжее облако волос. Сердце неприятно замирает, чтобы через секунду пустится вскачь. Запоздало понимаю, что девушка слишком маленькая, хрупкая, а оттенок волос совсем другой, как и походка, одежда… И разочарованно отворачиваюсь от окна, возвращаясь на рабочее место.
На часах половина пятого, обед уже позади, да и не особо хотелось, а до конца рабочего дня ещё несколько часов — можно успеть завершить пару срочных задач. Но мысли, словно трусливые зайцы, разбегаются от одного лишь увиденного яркого пятна.
До чего ты докатился, Хромов, завяз в Мандаринке по самые уши. Схватила тебя за яйца и одним точным движением вытащила душу. А сама…
В порыве неясного напряжения вскакиваю, вырубаю ноут и направляюсь к лифту. На сегодня рабочий день окончен. И вопреки своим собственным обещаниям захожу в "Ароматный мир" и беру пару бутылок крепкого американского бурбона. Вечер начинается рано и сразу с нескольких опрокинутых бокалов. Разум затуманивается быстро и достаточно эффективно, подкидывая горячие сцены с Мандаринкой в моем подсознании.
Спустя какое-то время я убеждаю себя, что у нас все было и сейчас она придет, позвонит в дверь, чтобы продолжить жаркий вечер в моих объятиях. И когда раздается оглушительная трель входного звонка, улыбаясь как имбецил, иду открывать.
На пороге застыла блондинка. Страшненькая, тощая, с грубыми чертами лица и чересчур вульгарно одетая. От ее низкого:
— Привет, сладкий, — меня передергивает от отвращения, потому что голос-то мужской! — Первый заказ и сразу — красавчик, — подмигивает он/она/оно и протискивается мимо меня, бесцеремонно входя в квартиру.
Останавливается у меня за спиной, начиная стягивать короткий полушубок, под которым я вижу ярко-синее платье, натянутое на волосатый торс. Что за херня???
От шока не могу пошевелиться. Резко трезвею. Что этот... тут делает?
— Какого… — начинаю я, но тут же меня перебивает стоящее передо мной существо.
— Пять тысяч сейчас и три после, сладкий, — говорит с придыханием.
Мгновенно зверею, хватаю существо за шкирятник и, не обращая внимание на визги, выкидывают за порог. Из-за закрытой двери слышится уже совсем не томный бас: э, шубу верни, пидарас!
От такого и слышу! Хватаю белый полушубок и выкидываю за порог, где стоит это недоразумение. Краем глаза замечаю соседа с пакетом мусора, который в недоумении пялится на развернувшуюся перед ним сцену. Ну, круто. Теперь он вряд ли позволит взять у него дрель, хотя не так, чтобы мне она нужна.
— Пошел вон, — злобно шиплю на ряженого.
В ответ доносится грозное:
— Ты в черном списке, скотина. Больше даже не пиши!
Громко хлопаю дверью, закрывая дверь на все замки, словно монстр за дверью сейчас просочится в замочную скважину. Этот кошмар похлеще гигантских мандарин будет. Что это было вообще? Откуда это недоразумение на моем пороге и почему уверен, что я его "вызывал"?
Продолжать пить категорически не хочется. Убираю почти опустошенную бутылку в бар, туда же другую — еще не початую. И удивляюсь, как шок способен мгновенно отрезвить. Отправляюсь в душ, чтобы смыть это сумасшедшее недоразумение и утешаю себя мыслью, что завтра я возьму себя в руки. Нужно закончить отчеты к пятничному совещанию и проверить приходники по части закрытых сделок. И нет никакого желания тратить время на самоистязание.
Утро четверга напоминает театр абсурда: ударили морозы — невидаль для декабря, конечно, но все равно неожиданно, — и тачка тупо не завелась; пришлось ехать с плохо понимающим по-русски таксистом, который к тому же заехал не туда; опоздал на работу больше часа и сотрудники, встретившиеся в коридоре по пути к кабинету, как-то странно таращились на меня, перешептывались и откровенно хихикали. К и так нарастающему гневу добавилось еще и раздражение.
