Реквием по любви. Грехи отцов
Мама прикрыла лицо руками, и затряслась в приступе громкого безудержного смеха. Именно в этот момент прогремели внезапные выстрелы. Макар мгновенно прикрыл Лизу собой, отгораживая от опасности. Но в подобных мерах не было надобности. Пескарь-самозванец, бледный от страха, безжалостно разрядил обойму в экран. Изображение исчезло, но проигрыватель, к счастью, не пострадал. Колонки продолжали работать. Истерический, почти зловещий смех ее матери не утихал. А Гарик вновь попытался довести начатое до конца, и уничтожить остальную аппаратуру, но ему не позволили. Его проворно скрутили, причем, свои же люди. Видимо, жаждали дослушать историю до конца. Их любопытство было удовлетворено. Мама отдышалась, и с надменностью королевы произнесла:
- Сейчас я обращаюсь к его сторонникам. Ко всем тем, кто в свое время предал Черчилля, и прогнулся под Пескаря. Я поздравляю вас! Искренне поздравляю! Трусы, подобные вам, заслуживают лишь такого лидера. Кирилла вы не достойны! Вы променяли льва на гиену, и даже не заметили этого! Но тут уж ничего не поделаешь. Люди глупы, и частенько тянутся к себе подобным. Рыбак рыбака, как говорится. Но вам некого винить. Вы сами определились, встав за спиной у самозванца. Боже, как бы я хотела сейчас видеть ваши лица! Но мне достаточно уже того, что я могу наконец-то озвучить правду. Что могу насладиться отмщением за своего мужа.
И снова звонкий заливистый смех ее матери разрезал пространство, как нож масло. А потом прозвучал приговор кровному врагу Черчилля:
- Настоящее имя самозванца – Степан Гусев. Но в ваших кругах он более известен, как Степа Бездонный. Он из опущенных, ребята! Ваш лидер – ОПУЩЕННЫЙ! А кем у вас становятся те, кто имеют дела с данной кастой? То-то же! Вот теперь у меня все, господа! Хотя… какие вы к черту, господа?!
***
Запись закончилась. А вместе с ней закончились… все звуки. Воздух. Ветер.
Время, и то, будто остановилось в этот роковой миг. В мгновение истины. Люди оказались настолько шокированы увиденным и услышанным, что почти никто не шевелился, переваривая полученную информацию. Молча.
Лиза не стала исключением. Только… по совсем иной причине. Она продолжала сверлить потерянным взглядом пустой экран. С жадность.
С тоской. Ведь… всего минуту назад, видела там своих родителей. Живых. Здоровых. По-своему счастливых. А теперь… ее душа рыдала, обливаясь едкой горечью. Ее мозг отказывался принимать тот факт, что ничего уже не исправить. Что время назад не отмотать. Что эта крохотная кассета с видеозаписью – самая большая драгоценность, доставшаяся ей от них.
«Несправедливо! Господи… ну почему жизнь так несправедлива?!»
Поддавшись порыву, Лиза ринулась вперед, намереваясь забраться в кузов газели, и извлечь носитель из проигрывателя. Забрать себе, чтобы пересматривать сотни… тысячи раз. Однако Макар остановил ее.
Схватил за локоть, силой удерживая на месте, и покачал головой:
- Не лучшая идея!
- Я просто хочу…
- Знаю! – возразил Зарутский. – И тем не менее!
Он вновь оттеснил ее назад, прикрывая собой. Вскоре выяснилось, почему.
Толпа ожила. Оправилась от первичного шока, и загудела, как пчелиный улей. Пытаясь перекричать весь этот гомон, во все горло вопил Пескарь:
- Мужики, не верьте! Не верьте, мужики! Это клевета. Поклеп. Грязная ложь!
- Чем докажешь? – рявкнул кто-то из его сторонников, явно сомневаясь.
- А она, чем? – неожиданно Шмель ринулся на словесную защиту дядюшки. – Где ее доказательства? Где гарантия, что ее шалава-мамаша не выдумала…
Лиза в ужасе вскрикнула, когда дядя Боря собственноручно заставил его замолчать. Когда со всей дури ударил ублюдка по лицу, за слова о ее матери.
Взвыв от боли, Соколовский сплюнул кровью. А Прокурор пояснил ему:
- Тише, шкура! Тише. Придет и твое время, речь перед братвой толкать!
Чувствуя, как паника порабощает ее, Лиза всем телом прижалась к Макару.
Колени тряслись от страха. Сердце заходилось в груди. В глазах жгло.
- Меня подставили! – ЛжеГарик перешел почти на ультразвук, пытаясь вырваться. Но, к счастью, москвичи держали его крепко. – Меня оболгали! Сперва Черчилль хотел со свету сжить, теперь курва эта мелкая!
- Заткнули бы вы свою скулящую сучку, мужики! – насмешливо сплюнул Аркадий Михайлович. – Если вы еще, конечно… мужики!
- Ты что такое мелишь, Похом? – ужаснулся кто-то из ближайшего окружения самозванца. – Ясно же, что мы ни сном, ни духом! Сами в ах*е!
- А ничего не ясно, - не остался в стороне Дуда. – У дырявых на лбу не написано! Вдруг вас уже, того? А, ну! Цыпа-цыпа-петушок, отзовися?
Его слова произвели на присутствующих эффект разорвавшейся бомбы. Толпа озверела. Обстановка накалялась все сильнее. И накалялась слишком стремительно. Пользуясь всеобщим хаосом, Гарик орал, подстрекая людей:
- Отпустите меня, паскуды! Где доказательства? Я требую доказательства!
В следующую секунду ее бедное сердце пропустило удар, и ухнуло в бездонную пропасть. С выражением лютого бешенства на лице, и плохо скрываемым отвращением, к нему подошел Дмитрий. И все разом стихло.
- Будут тебе доказательства! – разлетелся по поляне его звенящий металлом голос. – И не только тебе. Разувайся!
- Слышь, щенок? Ты кто такой, чтобы я здесь перед тобой…
- Либо ты снимешь обувь сам, и добровольно покажешь нам свои чертовы пальцы, - проскрежетал Похомов, - либо Павлина Михайловна тебе поможет!
- Ты на понт меня не…
- Привести ее! – беспрекословный приказ, адресованный охране Шмеля.
Как только от их компании отделился один человек с автоматом наперевес, и направился в сторону складов, Гарик яростно выплюнул, злобно прищурив свои крысиные глазки:
- Мразь! Не смей! Не тронь сестру!
- Гляди-ка! – протянул Дима, холодно усмехаясь. – Наконец-то ты и сестру свою признал. А то все нет, да нет! Моя хата с краю, никаких сестёр не знаю!
