Ты для меня?
Вопреки ожиданиям и планам, их сборы оказались весьма… затруднены. А все потому, что Герман откровенно нацелился взять ее еще раз! Уже под крышей дома. Этот извращенец даже не дал Лере возможности смыть с себя следы первого акта. И казалось, ее смущение данным фактом – зверское, с болезненно пылающими щеками – его лишь больше распаляло. А вид собственного семени в недрах девичьего тела и вовсе превращал в безумца. В конечном итоге девушка оказалась пришпилена спиной к стене как раз между дверями в их спальни. Своими поцелуями Давыдов точно пожирал ее губы и поглощал душу. Его жадные пальцы, свирепо сминающие ее груди, ягодицы, руки, причиняли боль. Но столь сладкую, что голова шла кругом. Даже от этого, казалось бы, простого действа Лера хныкала и стонала на весь особняк, подобно ненасытной, оголодавшей кошке, требуя большего. Неистово умоляя! Плевать на синяки!
Только бы… вновь… принять его в себя.
Желание, вспыхнувшее с невероятной силой подобно цунами, вытравляло абсолютно все мысли из головы, уступая место лишь ощущениям. Наконец Давыдов сжалился над ней. А может, и над собой, ведь его напряженный до предела ствол едва ли приносил ему удовлетворение. Подхватив Леру под бедра, бесстыдно и максимально широко разведя те в стороны, зажал между стеной и собственным телом, надежно фиксируя. Чувствуя, как горячая бархатистая головка, подразнивая, трется о ее жаждущий вторжения вход, до ужаса скользкий от смешавшейся смазки и спермы, Лера едва не свихнулась окончательно. Сорвалась. Полетела в пропасть.
Сердце бухало в груди столь сильно, что она глохла от рева крови, несущейся по венам. Чего он ждет?
Лера ни собственным телом уже не владела, ни мыслями.
Кожа полыхала, точно в кипящем масле ее жарили. Сгорая от нетерпения, просунула руку между их разгоряченными телами и, зажав ладошкой его плоть, протолкнула глубоко в себя.
«Ох! М-м-м-м…»
Вошел как по маслу, заставляя обоих застонать одновременно. От чувственности момента даже глаза закатились. Девушка запрокинула голову и до крови прикусила губу. Сама не заметила, как свободной рукой вцепилась в его волосы, желая еще более тесного контакта. Что до Германа, тот, погрузившись до упора, сдавленно и довольно протяжно зарычал:
— Су-у-учка!
— А нечего дразнить! — отозвалась хрипло.
— Это я-то тебя дразню?
— А как еще можно назвать подобное… издевательство?
— Попыткой не кончить, едва тебя коснувшись, дурочка!
— Ге-е-ерман…
Он находился глубоко в ней, вынуждая извиваться в предвкушении и вибрировать от напряжения, подобно оголенному проводу, подключенному к розетке. Так глубоко, что Лера начала задыхаться. Да уж, кислорода не хватало катастрофически. И ее короткие рваные вздохи нормализации дыхания едва ли способствовали.
— Хочется разрядки, так ведь, мелкая? — жарко шептал, по-прежнему не двигаясь. Упрямец! — Хочется кончить?
Глупо отрицать данный факт, будучи нанизанной на самую твердую его часть.
— Да-а-а! — обиженно надув и без того распухшие губы, жалобно прохныкала. В тот же миг заработала короткий, но до ужаса чувственный поцелуй, порождающий невероятный трепет в душе.
Так вот как выглядят припозднившиеся бабочки в животе…
— А каково мне было, находясь так далеко, каждый вечер лицезреть твои сиськи?!
Мстительный гад! Треснула бы!
— Так сильно не понравились? — подалась вперед, чтобы упомянутые вершинки колыхались при каждом новом вздохе на уровне его глаз. Затуманенных и осоловелых.
Внезапно Давыдов отстранился. Осторожно опустил на непослушные дрожащие ноги, придерживая за локоть, дабы не упала. В несколько шагов мужчина достиг противоположной стены, на которой красовалось зеркало в полный рост, и молча притянул ее к нему. Она всхлипнула, едва узнав себя в отражении. Страсть преобразила и тело, и черты лица. А лихорадочный взгляд, глаза с безумно расширенными зрачками, казалось, вообще не ей принадлежали.
Не теряя времени даром, Герман сжал чувствительные соски, умеючи играя ими. От пронзившего удовольствия Лера выгнулась дугой, захлебываясь в невнятном стоне.
— Разве это может не нравиться, детка? — подцепил зубами нежный хрящик на ухе, отправляя в отпуск последние капли здравого смысла. — Сказать, сколько раз я на них кончал бессонными ночами, представляя тебя рядом?
Способность говорить после подобного признания вернулась не сразу. Несколько долгих секунд они буравили друг друга молчаливым взглядом. Эмоции били фонтаном. Наотмашь. Ни капли не щадя. Являлись невероятно противоречивыми. Хотелось либо разреветься, как последней дуре, либо сжать Германа в объятиях и опять-таки разреветься.
«Любовь! Моя любовь!»
— Лучше… покажи.
Мгновение спустя он нагнул ее прямо там. У зеркала. Девушка столь сильно вцепилась руками в широченную багетную раму, что побелели костяшки пальцев. Их взгляды намертво схлестнулись на поверхности серебряной глади. Давыдов намотал на кулак ее густые волосы и одновременно ворвался внутрь, выбивая из легких восторженный вопль. Происходящее действо выглядело запредельно развратным. Неимоверно. А вместе с тем до жути возбуждающим. Лера отдавала всю себя, не задумываясь, что с непривычки завтра не сможет сдвинуть ноги. А он все брал. Брал. Брал! Свирепо и неистово. Неутомимо. Хрипя какие-то нежности. И пусть ни одного слова не разобрала, интонация говорила ей о многом. Звуки их удовольствия: стоны, всхлипы, шлепки – казалось, были слышны и на улице.
Что-что, а горло Спирина от безудержных воплей уж точно сорвала.
В этот раз Герман кончил парой секунд раньше. До боли стиснув узкую талию, замер, вздрагивая всем телом. Почувствовав в себе горячие струи его семени, ударившие глубоко во влагалище, достигла пика и она.
Едва не упала, отчаянно наслаждаясь чудовищно сладкими спазмами.
Благо, Давыдов держал ее крепко, пока судороги не утихли.
— Я готов растерзать его за то, что он познал тебя… такой! — выдал задумчиво, когда, совершенно обессиленные, они пытались остыть и отдышаться, лежа прямо на полу.
