В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан
Не теряя времени, а времени мало, писатель-сатирик переходит в наступление. Он говорит о проявлениях «бесхозяйственнного равнодушия к театрам юного зрителя и кино для детей», подчеркивает роль библиотек.
Главный редактор «Фитиля» Михалков оперирует фактами. Он был мастером подлинной детали. Для него истина всегда конкретна, она отражена в цифрах, в точных цитатах и названиях документов. Он рассказывает об одном «революционном» решении Министерства культуры Казахстана: «Одним росчерком пера оно закрыло на бескрайних просторах республики 276 городских и районных детских библиотек, а освободившиеся помещения раздало различным организациям». Оратор цитирует горе-приказ: «…в целях улучшения деятельности специальных учреждений республики» (РГАНИ. Ф. 2. On. 1. Д. 644. Л. 73). В зале стоит дружный смех. Ведь критикуют не их республику, край, область. Пусть казахский делегат потом расскажет, что это за «спецучреждения»!
Но для Михалкова казахские горе-циркуяры – повод, один шаг до положения дел на бескрайних просторах России.
Пафос идет по нарастающей, достигает наднационального обобщения. Ведь Михалков предупредил, что будет говорить о «воспитании наших внуков и детей»:«Та экономия, которая получена в результате всех этих упразднений и реорганизаций, ни в какой мере не может быть оправдана! А урон колоссален и он скажется не сегодня, а завтра. Такая «экономия» неминуемо влечет за собой разбазаривание накопленных годами фондов детской литературы, уход из библиотек опытных работников, сокращение количества читателей детских библиотек и, что особенно важно, резкое ухудшение качества идейно-воспитательной работы с детьми».
Если бы не последние слова о качестве идейного воспитания, то можно было бы подумать, что это сказано сегодня. Мысль звучит актуально. Так ли много изменилось за прошедшие полвека? Именно в этот момент Хрущев вторгается в выступление Михалкова. Начинается диалог. Обратимся к стенограмме:
«ХРУЩЕВ. А имеющиеся ассигнования на детские библиотеки пустить тогда на детские воспитательные колонии или детские тюрьмы и милицию. (Смех, аплодисменты). МИХАЛКОВ. Спору нет, где возможно, там нужно наводить порядок. Но если, к примеру, начать экономить на длине брюк, то летом это еще туда-сюда, но зимой можно отморозить себе ноги по колено. А если, по аналогии, подобным образом «экономить» на воспитании детей, то можно заморозить детские души настолько, что потом их и не разморозишь! (Бурные аплодисменты )». (Там же, лл. 73–74).
Михалков был признанным мастером театрального жанра, популярным драматургом-сатириком. В этой живой театральной пьеске-экспромте на главной трибуне страны он сам выступает одновременно драматургом, режиссером-постановщиком, действующим лицом и исполнителем. Вызвав бурные аплодисменты зала, он добился, что на сцену главного театра страны вышел абсолютный на тот момент лидер сверхдержавы.
Хрущев прерывает оратора на полуслове, на словах «на лучших традициях реалистического искусства». Диалог прекращен, и в «лучших традициях» искусства Островского и Чехова лидер начинает диалог, но на заданную Михалковым тему. В оперном либретто это был бы дуэт Хрущева и Михалкова: «ХРУЩЕВ. Товарищ Михалков, я сейчас вспомнил под влиянием Вашего выступления свою юность. Помню, и я пел, и рабочие пели песенку. Там такие слова приводятся: стояла школа десять лет, она стояла и упала. Потом стали рассуждать, как тут быть? Собрались и порешили: так оставить, а на месте этой детской школы кабачок во славу божью поставить.
Вот, видимо, по такой схеме рассуждали в Казахстане, когда взяли и библиотеки закрыли. А на их месте, наверное, заведения питейные открыли. (Веселое оживление. Бурные аплодисменты).
МИХАЛКОВ. Я очень рад, Никита Сергеевич, просто счастлив, что Вы меня несколько поддержали. ХРУЩЕВ. И я рад и не рад. Рад оттого, что Вы согласны со мной, и не рад, что Вы думали, что я согласен с теми, которые библиотеки закрыли. ( Веселое оживление. Бурные продолжительные аплодисменты)». (Там же, лл. 75–76).
Не прошло и десяти минут, а философская логическая конструкция для второго действия мини-пьесы почти готова. Главный на данный момент «инженер человеческих душ» великой страны Хрущев поддержал основной тезис драматурга: нельзя экономить на душах детей, нельзя закрывать библиотеки, иначе вместо них придется строить или кабаки, или тюрьмы. Хрущев не подозревает, какой второй акт на этом тезисе ему и залу готовит оратор. Михалков переходит к главной части своего выступления, которое будет вымарано из официальных анналов пленума и похоронено в архивах на пятьдесят лет, вместе с диалогами и монологом Хрущева, да и самим пленумом. Вторую часть речи Михалкова можно озаглавить его же словами: «О разумном идеологическом использовании исторических памятников».
МИХАЛКОВ: «Не случайно первым именем в списке монументальной пропаганды не кто иной, как Владимир Ильич, назвал Андрея Рублева, прославленного на весь мир русского средневекового художника».
Это первый раскат грома. Андрей Тарковский не начал еще снимать свои «Страсти по Андрею». Для высшей номенклатуры имя великого русского иконописца – неудобное воспоминание. Всего лишь два года назад празднование шестисотлетия Рублева чуть не окончилось международным скандалом. Иностранные гости из Всемирного совета мира и ЮНЕСКО, приехавшие по приглашению Советского комитета защиты мира, ужаснулись состоянием средневековых монастырей. Секретарь ЦКМихаил Суслов просил заведующего отделом культуры ЦК Д.А. Поликарпова «предварительно посмотреть, где и как хранятся произведения А. Рублева (где-то в Андрониковом монастыре за Таганкой), насколько удобно их показывать?» Подразумевалось, что иностранцам. Сочли, что после аврального ремонта монастыря удобно. А вот гости расценили по-другому. Потребовалось вмешательство Комиссии ЦК КПСС по вопросам идеологии, культуры и международных партийных связей и оргвыводы.
Да, не это имя, имя Андрея Рублева, хотели услышать от Михалкова партийные мудрецы и гости пленума победителей.
Следует второй раскат грома:МИХАЛКОВ: «Во многих местах насаждается пренебрежительное отношение к культурным ценностям прошлого, бездумно и неразумно уничтожаются историко-художественные сокровища народа: взрываются памятники зодчества, уничтожаются произведения станковой и монументальной живописи, разрушаются и портятся памятники революционного движения гражданской и Великой Отечественной войны». (Там же, л. 77).
Это уже лексика обвинительного заключения. Сокровища народа бездумно и неразумно уничтожаются, взрываются, разрушаются, портятся. Такое на массовом пленуме ЦК слышали не часто. С трибуны Пленума ЦК КПСС в зале Большого Кремлевского дворца перед лицом высшего руководства страны и тысяч притихших зрителей, слушателей, участников Михалков продолжает:
«Как член Советского комитета защиты мира, я выражаю здесь не только свою точку зрения. Члены нашего Комитета просили меня от их имени сказать то же самое. Они постоянно сталкиваются с этим наболевшим вопросом, и нам горько быть свидетелями того, как сегодня исчезают с лица земли ценнейшие памятники нашей русской культуры, пережившие даже фашистскую оккупацию». (Там же, лл. 77–78).
Такое в Кремле также слышали не часто, а вероятно, не слышали никогда: «Наша русская культура, пережившая даже фашистскую оккупацию». Получается, что «наша русская культура» (а не безличная космополитическая советская, социалистическая по форме и интернациональная по содержанию) «пережила даже немецко-фашистскую оккупацию», а теперь ее уничтожают и взрывают «свои». Обвинение идет по нарастающей, наполняется конкретикой. Зал продолжает глухо молчать. Из президиума также никаких сигналов не поступает. Михалков приводит «всего три примера маленьких» «бездумного и неразумного» уничтожения. Но эти примеры дорогого стоят.
Пример № 1. Стенограмма – не правленая. В ней есть шероховатости.
«В журнале «Фитиль» мы показали памятник XII века, взорванный в городе Витебске. Через месяц Совет Министров Белоруссии взял под охрану руины. Мы запросили Витебский обком, нашу редакцию, что сделано, как эти руины будут сохраняться. Нам ответили, что руины будут сохранены, это будет стоить 32 тысячи рублей новыми деньгами. Но это ведь не из кармана того, кто это взрывал, а из кармана государства. Так не проще ли было памятник этот XII века, известный во всем мире, сохранить? Вот товарищ Серов сидит, он меня тоже уполномочил об этом сказать. Это я говорю, чтобы ответственности было меньше». (Там же, л. 78).
Речь идет о Церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Витебске. Владимир Серов был президентом Академии художеств СССР. Он не только ничего не подтвердит, но, испугавшись, в своей речи об этой проблеме вообще не скажет ни слова, пробубнив дежурные лозунги. Получилось, что о трагедии с церковью из дотатарской Руси открыто сказал не художник, не архитектор, а писатель.
