В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан
Осенью 1939 года я был призван в армию и участвовал в походе наших войск в Западную Украину. Это явилось началом моей литературной деятельности военного писателя-корреспондента.
Двадцать второго июня 1941 года я с группой литераторов находился в Риге. Услышав рано утром сообщение о том, что нужно ждать важных известий – выступления Молотова, я тут же покинул гостиницу и первым же поездом уехал в Москву. Я понял: вот-вот начнется война, если уже не началась, потому что услышал по радио на немецком языке фразу: «Всем судам немедленно вернуться в порты своей приписки».
Бомбили станцию Даугавпилс, но наш состав благополучно ее проскочил.
Двадцать седьмого июня по предписанию ГЛАВПУРа я выехал на южный фронт. Мне 28 лет. Я получил назначение в редакцию армейской газеты 22-й армии, позднее попавшей в окружение.
– Почему не в одну из центральных газет? – возмущаюсь я.
– От службы не отказывайся, на службу не навязывайся! – говорит мне мать, провожая на войну.
В Виннице меня перехватывает редакция фронтовой газеты «Во славу Родины». Приказом Политуправления меня зачисляют в штат ее сотрудников. В Одессе я контужен во время налета вражеской авиации.
* * *Мы познакомились накануне, на одном из последних спектаклей одесского Театра оперетты, понравились друг другу, и вот мы одни, в полутемной большой комнате старинного особняка, душным июльским вечером, при раскрытых во двор окнах, за которыми звездное небо над притихшим приморским прифронтовым городом.
– Знаешь, – полушепотом говорит мне Марина, – больше всего я боюсь, что достанусь немцам. А потом они меня убьют, когда узнают, что я дочь бригадного комиссара… Оставайся сегодня у меня. Кто знает, что будет завтра…
Я глажу ее теплую, девичью руку и молчу. Я вспоминаю жену Наташу. Ее прекрасное заплаканное лицо и прощальный поцелуй. Ее крестное знамение, которым она меня благословила при последнем «Я буду тебя ждать!».
Я поднимаюсь, обнимаю девушку, прижимаю ее голову к своей груди.
– Завтра! Приходи ко мне завтра в гостиницу «Красная», – говорю я. – Спросишь внизу меня. Нет, лучше я встречу тебя у подъезда, на улице. Пойдем к морю…
– Я приду! – шепчет она и целует меня в губы…
…Пять. Пять с половиной… Шесть без четверти… Шесть! Она не пришла.
– Кого ты тут поджидаешь? – не без намека спрашивает меня капитан Друз.
– Назначил свидание одной прекрасной незнакомке! – в тон заданного вопроса отвечаю я.
– Не пришла, значит, и не придет! – уверенно парирует капитан. – Пошли к морю! Подышим!
Мы идем по Пушкинской улице вниз, в сторону набережной. И вдруг до меня доносится едва уловимое шмелиное гудение. Я непроизвольно поднимаю голову и вижу заходящее на большой высоте с моря на город звено немецких самолетов. И в тот же момент сливаются в одно свист и разрывы бомб, вой сирен, стрельба зениток, грохот разрушающихся зданий, и нет уже ни солнца, ни света…
Взрывная волна бросает меня на землю. Что-то рушится, падает, бьет меня по спине, по животу. В рот набивается известковая пыль. И так же внезапно все стихает. Я слышу отбой «воздушной тревоги» и начинаю ощущать себя. И тут я замечаю, что моя гимнастерка, мои брюки в теплой крови.
Первая мысль: если ранен в живот – застрелюсь!
Достаю пистолет. Еще раз ощупываю себя. Нет, я не ранен. Это не моя кровь. Это кровь капитана Друза. Он мертв.
Я выбираюсь из-под обломков стены разрушенного здания, возле которого нас застал налет. Бреду с пистолетом в руке назад, по Пушкинской улице. И тут я вижу ее! Она лежит на асфальте, раскинув руки. Я узнал ее по зеленой кофточке, в которой она была в театре…
Она боялась, что ее убьют немцы. Они убили ее… Если бы Марина не опоздала ко мне на свидание 22-го июля 1941 года!
Вместе с редакцией отступаем до Сталинграда. После контузии, новым приказом Политуправления меня переводят в редакцию центральной газеты Военно-воздушных сил Красной Армии «Сталинский сокол», где я служу до конца войны. За выполнение заданий командования меня награждают орденами «Красной звезды» и «Красного Знамени».
Работа в военной печати сблизила меня с такими видными журналистами, как Николай Кружков и Габриэль Эль-Регистан.
В газете «Во славу Родины» работали вместе со мной известные писатели – Борис Горбатов, Константин Паустовский, Илья Френкель, Николай Кружков, Владимир Поляков. Некоторые из них уже побывали на Карельском перешейке. В «Сталинском соколе» был не менее авторитетный писательский коллектив: братья Тур, Натан Рыбак, Габо Эль-Регистан.
Выполняя задание командования, я писал очерки, заметки, а также стихи и юмористические рассказы, тексты к политическим карикатурам и листовки. Мы, армейские журналисты, не просили у редактора двух недель для того, чтобы написать стихотворение или очерк. Мы писали, сидя где-нибудь на пеньке в лесу или в землянке, все, что тогда было нужно нашему читателю в солдатской шинели. И пусть не многое из того, что в те годы написано, осталось жить в наших авторских сборниках, но это была великолепная школа оперативности, внутренней собранности, воспитания чувства ответственности и медленного, трудного, капля за каплей, накопления опыта.
Здесь уместно вспомнить известное суждение А. Пушкина: «Скажут, что критика должна единственно заниматься произведениями, имеющими видимое достоинство: не думаю. Иное сочинение само по себе ничтожно, но замечательно по своему успеху или влиянию; и в сем отношении нравственные наблюдения важнее наблюдений литературных».
Памятна мне морозная ночь на полевом аэродроме, когда я с непередаваемым волнением провожал на боевое задание моих друзей – летчиков Северо-Западного фронта, вылетавших в партизанский край. На борт самолета грузили пачки сочиненных мной листовок. Помню их заголовки: «Пусть не дрогнет твоя рука!», «Ты победишь!», «Не быть России покоренной!».…Забудь сегодня слово «жалость»
И ненависть зажги в груди.
Враги сильны. И их осталось
Еще немало впереди.
Так бей врага без сожаленья,
Не пощади и не прости.
К несовершенным преступленьям,
К еще не тронутым селеньям
Орду убийц не допусти!
Нам ночи жгла зола пожарищ.
Дым пепелищ слепил глаза,
Но не от дыма мне, товарищ,
Зрачок туманила слеза.
И нам с тобой забыть едва ли,
Как на асфальте площадей
Мы жертвы с виселиц снимали
И в детских лицах узнавали
Черты родных своих детей.
Вот почему мы твердо знаем.
За что деремся на фронтах,
За что ночей не досыпаем
В сырых, холодным блиндажах.
Шагами меряем болота,
Седеем, мерзнем, устаем
И неприступные высоты
Своими жизнями берем.
Представляя в 1942 году на Северо-Западном фронте редакцию центральной газеты Военно-воздушных сил Красной Армии «Сталинский сокол», я подружился с коллективом фронтовой газеты «За Родину» и не раз выступал на страницах этой газеты.
В конце лета военные летчики вывозили из партизанского края осиротевших детей. Вместе с корреспондентами фронтовой газеты и я поехал на полевой аэродром встречать сирот.
Среди детей была дочь зверски замученного фашистами учителя из села Быстрый берег Белобелковского района Валя Петрова, двух с половиной лет. Фотокорреспондент П. Бернштейн сделал снимки. Когда снимки были отпечатаны, я попросил его дать мне портрет Вали Петровой, и девятого сентября 1942 года он появился на первой полосе фронтовой газеты Северо-Западного фронта «За Родину» с моими стихами:Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиной лет.
Быстрый берег – лесная деревня звалась,
Та деревня, где жизнь у нее началась,
Где ее молодая крестьянская мать
Научила ходить и слова понимать,
Где ее Валентиной с рожденья назвали.
Где росла она, русская девочка Валя.
Посмотри хорошенько на этот портрет
Русской девочки двух с половиной лет.
Шоколадом маня, подзывая к себе,
Немец бил ее плетью, ночуя в избе.
Поднимал над землею за пряди волос,
Вырвал куклу из рук и с собою унес.
Это немцы ее «партизанкой» назвали.
Это немцы отца у нее расстреляли.
Разве сердце не скажет тебе: «Отомсти!»?
Разве совесть не скажет тебе: «Не прости!»?
Слышишь, матери просят: «Она не одна!
Отомсти за таких же других, как она!»
Посмотри и запомни, товарищ, портрет
Этой девочки двух с половиной лет!
В ходе наступательной операции 4-го Украинского фронта по освобождению Крыма 2-я гвардейская армия восьмого апреля 1944 года освободила город Армянск. В это время мы с Эль-Регистаном находились при штабе 17-й Воздушной армии в Аскании Нова.
Одиннадцатого апреля 19-й танковый корпус с ходу взял Джанкой и пошел на Симферополь. Вслед за танками тем же путем двинулись и мы на нашем «джипе», в сопровождении двух автоматчиков.
По всему фронту развернулось преследование отступающего противника. Немецкие и румынские войсковые соединения были деморализованы. Отрезанные друг от друга и потерявшие связь войска плохо ориентировались в положении на фронте.
