В. Максимов - С. Михалков. Самый главный великан
Необычно, нестандартно сложилась и его личная жизнь. Молодой детский поэт, ходивший в сандалиях на босу ногу, женился на признанной красавице тогдашнего светского общества Наталье Петровне Кончаловской. Дочь крупнейшего художника Петра Кончаловского и внучка великого Сурикова была на десять лет старше Михалкова, однако угадала в нем личность незаурядную, очень сильную, в полной мере отвечающую высоким нравственным стандартам той русской духовно – аристократической среды, в которой выросла сама Кончаловская.
И вот что примечательно: очень скоро молодой литератор как бы обогнал свою супругу по части общественного признания – к двадцати семи годам его, беспартийного, происхождением из «бывших», с анкетными затруднениями, наградили Орденом Ленина, что по меркам тех лет было величайшей почестью. А потом в этом счастливом браке родились два замечательных, талантливых сына. Кстати, в семье Михалковых не принято давать волю чувствам. За многие десятилетия Андрон и Никита сделали, по существу, лишь два публичных признания в любви к родителям – фильмы «Мама» и «Отец».
Внешне суховат и Сергей Владимирович, даже на мемуарных страницах не встретишь у него восклицательных знаков по поводу детей. Но в доверительных беседах – как говорится, не вслух – мне не раз приходилось слышать от Михалкова, как глубоко и искренне гордится он своими сыновьями, достойно продолжающими семейные традиции не только художественного творчества, но и преданности интересам России.
Но через много десятилетий долгая жизнь снова поставила Сергея Владимировича перед непростым выбором, и он женился на женщине, которая значительно моложе его. С тех пор прошло уже более десяти лет, все прочно устоялось, и Юля стала для Михалкова не только ангелом-хранителем, но и верным духовным другом.
Да, и в личной жизни Сергей Владимирович прошел свой век необычно, по-своему, уникально, – как во всем остальном.
Мне довелось общаться с двумя истинно великими русскими писателями, достигшими девяностопятилетия, – Сергеем Михалковым и Леонидом Леоновым. Оба они к столь почтенному возрасту сохранили свежую память, удивительную ясность ума, и Господь наделил их редким даром прозрения и предвидения. Оба они, говоря словами Мандельштама, стали символами величия России. Оценивая изваяния прежних и наиновейших государственных форм, они в отличие от других видели, чувствовали тот безобразный проволочный каркас, на котором держатся эти гипсовые фигуры. И Леонов, и Михалков обрели способность заглядывать за нынешний исторический горизонт, различать то, что недоступно взгляду политиков, политологов и прочих вершителей или предсказателей сегодняшних властных стратегий. Этих великих писателей, старожилов XX века, посетивших этот драматический для России век в его минуты роковые, более всего заботили грядущие судьбы Отечества, думы о вечном.
Но что касается Сергея Михалкова, то он не угомонился даже в девяносто пять. Став главой МСПС, он твердой рукой сумел отстоять знаменитый и святой для писателей «Дом Ростовых» от жульнической продажи. Он активно поддержал Конгресс писателей русского зарубежья, который для самого Михалкова стал важнейшей вехой на пути его собственного духовного восхождения. Ибо философия объединения русской культуры, в том числе литературных сил, всегда была для Сергея Владимировича главным побудительным мотивом его общественной деятельности, я бы даже сказал, его душевной потребностью. Сначала он «сдруживал» детских писателей, потом сплачивал московских (вспомните об уникальном вручении наград фронтовикам, с чего я начал эту статью). Затем пришел черед писателей российских, и, наконец, настал всесоюзный масштаб. А когда СССР рухнул и казалось – всему конец, Михалкова уговорили прийти в МСПС, о чем уже шла речь. И тут перед ним вдруг открылись совершенно новые, невиданные при советской власти возможности – дать импульс объединению писателей всемирного русского зарубежья, вне зависимости от их эстетических и политических воззрений. Мог ли он упустить этот счастливый шанс, предоставленный ему судьбой?
И именно Сергей Владимирович Михалков незадолго до своего девяностопятилетия торжественно открывал первый в истории Отечества Конгресс писателей русского зарубежья.Конечно, мои заметки о Сергее Владимировиче Михалкове носят сугубо личный характер. Думаю, многие писатели могли бы по-своему, тоже лично написать о нем исходя из собственного опыта общения с Михалковым. Наверняка я не смог охватить все грани личности этого выдающегося человека, вернее бы сказать, своеобычного, не похожего ни на кого явления в нашей литературе, в нашей культуре да и в русской жизни вообще. Но для более красочного портрета требуется мемуарный жанр, и в короткой статье никто не сможет сказать о Сергее Владимировиче все и вся. Одно лишь ясно и неоспоримо: это истинно государственный человек – не в текущем официальном понимании, а в том высоком смысле, какой вкладывала в это предназначение русская духовная элита, – достойный продолжатель славного русского рода и по-настоящему историческая для нашей культуры личность. Мне искренне жаль тех, кто по различным суетным соображениям не соприкоснулся с этим великим нашим современником, обеднив свои представления о жизни замечательных людей и о тех незаурядных временах, кои нам выпали в XX столетии и на переломе тысячелетий.
Повторюсь, обо всех встречах и беседах с Михалковым не расскажешь, да и незачем это. Воспоминания о том, как он, уже в восьмидесятилетием возрасте, лихо протискивался сквозь узкие люки атомного шестипалубного подводного ракетоносца в Североморске или катался с горы на детских санках в городе нефтяников Стрежевом, как до 85 лет сам сидел за рулём своей машины, – лишь малые штрихи к портрету этого человека, который никогда не забывал чудесную Страну своего детства. (В чудесном стихотворении «Мой секрет» Михалков именно в этом и признался.) Но перебирая в памяти годы и десятилетия, я долго думал над тем, каким именно более всего запечатлелся образ Сергея Владимировича в моем сознании. И вдруг вспомнил незначительный эпизод, в котором, как мне кажется, проявилось нечто символическое, какой-то поистине киношный эпизод, создающий образ человека.
Тут следует заметить, что Михалков, коренной москвич, всегда очень любил гулять по Москве – просто так, без определенных целей, нравилось ему чувствовать жизнь города, подмечать перемены на знакомых улицах, в переулках. Помнится, мы вдвоем как-то шли по Волхонке, и у последнего по правой руке шестиэтажного дома – самого близкого к Кремлю – Сергей Владимирович остановился, долго оглядывал его, потом повернулся ко мне:
– Толя, а ведь я в этом доме родился. Именно в этом доме! Еще при царе…
А однажды мы ужинали у меня, и поздно вечером я пошел провожать Михалкова на Поварскую. Идти было недалеко, но предстояло пересечь Новый Арбат, разумеется, по подземному пешеходному переходу. Однако Сергей Владимирович вдруг махнул рукой и сказал:
– Чего это нам под землю прятаться! А ну пошли!
И широким размашистым шагом дяди Степы напрямую стал пересекать Ново-Арбатский проспект. Машин в тот поздний час было немного, однако же скорости у них были стоверстные. Но высокого, красиво шагающего человека было видно издалека, водители притормаживали, загудели клаксоны, угрожающе, недовольно, хотя не исключаю, кто-то узнавал Михалкова и просто приветствовал его.
А он шагал и шагал своей тогда еще легкой походкой – наперекор правилам, вопреки опасностям, не прячась от них, но и не обращая на них никакого внимания. Он шел напрямую, своей дорогой, своим путем. И я думаю: вот именно так он шагал все свои девяносто пять лет, прошагал через три эпохи и продолжает шагать дальше.
Девяносто пять лет – юбилей завидный, и я счастлив, что Михалков встречает его в отменном душевном здравии. Его нрав, его характер волшебным образом не подвержены возрастным изменениям. И я, вовсе не стесняясь признаться в любви к этому чудесному человеку, от всего сердца желаю Сергею Владимировичу взять столетнюю планку.2008 г.
Игорь Мотяшов [63] Весна патриарха
Сергей Михалков однажды написал:
Я скажу вам по секрету,
что в поэзии служу,
потому что службу эту
очень важной нахожу.
Ветеран в годах немалых,
человек уже седой
и из всех людей бывалых
все же самый молодой.
Пережив инфляцию своих наград, званий и титулов, лишившись высоких должностей, Сергей Михалков остается в свои 90 лет знаковой фигурой эпохи.
Сергею Владимировичу Михалкову было четыре с половиной года, когда победила Октябрьская революция. Ему исполнилось 78, когда распался Советский Союз, и сочиненная писателем за двадцать лет перед этим событием смешная и трогательная сказка-предостережение «Праздник Непослушания» вдруг обернулась разрушительной явью. Не придуманный, но еще более абсурдный, чем в книжке, и учиненный не детьми, а вполне взрослыми «мальчиками и девочками» Праздник Непослушания, точь-в-точь по михалковскому сценарию, только не три дня, а целое десятилетие лихо отплясывал по российским просторам, разбрасывая кровавые брызги. И не было в стране человека, который так или иначе не поучаствовал в этом разгуле, по сей день ошущая его тяжелое похмелье.
Все 74 года, которые продержалась советская власть, Сергей Михалков рос, складывался как личность, жил и трудился в ее атмосфере, в окружении четверти миллиарда сограждан, которые, как и он, за редким исключением, даже мысленно не отделяли себя от государства. «Я был советским писателем», – назвал Михалков уже в новые времена одну из первых публикаций своих мемуаров. В этих словах – не простая констатация факта. В них – оправданные вызов и гордость…
