Потом была победа - Михаил Иванович Барышев
— Какой подарок?
— Никто в тундре такого подарка не делал. Один Яртико сделает. Яртико — большой охотник, у него глаз, как у сапсана, а шаг легкий, как гусиный пух. Яртико много будет по тундре ходить, много песцов убьет…
Он подошел и засунул руку под малицу.
— Гляди, начальник! Гляди, Захар! Вот какой подарок я хабене делаю.
Он выхватил руку из-под малицы, и вместе с ней вылетело большое серебристо-дымчатое облако и мягко легло на стол.
Голубой песец! И такой, что встречается один на многие тысячи. Густой мех переливался мягкими волнами. На спине широкой полосой темнела пушистая дымка с седыми искрами, и пышный хвост плавал в воздухе.
Хотя я не особенно разбираюсь в мехах, тут почувствовал, что такая красота не часто встречается в тундре.
У Геннадия Львовича загорелись глаза. Тонкими руками, на которых синели вены, он перебирал дымчатые ости, мял подшерсток и оглаживал легкий хвост. Подняв мех и медленно поворачивая его перед лицом, он дул на него, трубочкой вытягивая губы, прижимал его к гладко выбритой щеке.
— Это же целое богатство, Яртико, — хрипло, словно его вдруг схватили за горло, сказал Геннадий Львович. — И ты хочешь его отдать просто так, задаром?
Яртико кивнул головой, подтверждая, что именно так он и собирается сделать.
— Я ведь тоже мог тебя вылечить… Может, снова волк на тебя нападет… Хабеня не возьмет у тебя этот мех… Ты отдай его мне, Яртико.
Геннадий Львович, не выпуская из рук шкурку, торопливо выдвинул из-под кровати свой чемодан.
— А хабене вот это подаришь. — Он откинул крышку чемодана и ткнул в руки Яртико дорожный несессер из тисненой кожи с никелированным замком.
Круглая физиономия Яртико многократно отразилась в блестящих гранях стаканчиков, мыльниц, чашечек.
Соблазн был велик. От напряжения на лбу Яртико заблестели мелкие капельки пота, и он облизал пересохшие губы.
Геннадий Львович ждал, подавшись вперед, словно собака на стойке. Я видел, как вздрогнула его рука, зажавшая голубого песца.
Мне было противно смотреть, как он, знающий человек, начальник зимовки, старается выманить у Яртико драгоценный мех, всучив ему безделушку.
Но Яртико устоял.
Он отодвинул в сторону несессер, взял голубого песца и спрятал его под малицу.
— Нет, Яртико подарит доктору голубого песца, — твердо сказал он.
На щеках у Геннадия Львовича выступили круглые, с трехкопеечную монету, розовые пятна. Мелко звякала в его стакане серебряная ложка.
После чая Яртико стал прощаться.
— Прогуляюсь, пожалуй, по тундре, — Геннадий Львович надел доху. — Может быть, и мне голубой песец попадется. Ты подвезешь меня, Яртико?
Глаза у него были холодные и жесткие.
— Захар Петрович, принеси мне пачку патронов, — попросил он меня, осматривая охотничью винтовку.
Когда я возвратился с патронами, Геннадий Львович и Яртико стояли уже у дверей.
Тонкий хорей взметнулся над спинами оленей. Нарты легко тронулись с места. Взлетела из-под полозьев сухая снежная пыль, закачались ветвистые рога.
Я смотрел вслед убегающим нартам.
Геннадий Львович сидел позади Яртико. Его серая волчья доха выделялась на снегу грязным пятном. Тонкий ствол винтовки торчал возле плеча.
Помню, по спине у меня прошелся тогда неприятный холодок, хотя причин для этого не было никаких.
Когда нарты скрылись за первым поворотом, я вернулся в избушку и занялся уборкой. Подметая пол, я случайно стукнул щеткой по дверце шкафчика, находящегося в ведении начальника зимовки. Дверца тихо открылась.
Это меня удивило. Дело в том, что в шкафу хранился запас спирта и шкаф Геннадий Львович всегда запирал на замок.
Греха таить нечего, не раз я проверял аккуратность начальника. Потом убедился, что это совершенно бесполезно.
Я полюбопытствовал и открыл дверцу. Три бачка со спиртом стояли на месте. Кажется, там раньше было еще несколько бутылок со спиртом. Где же они?
Последний раз Геннадий Львович открывал шкаф неделю назад, когда я возвратился с метеоплощадки иззябший, как тундровая мышь. Потом шкаф был заперт. Это я знал наверняка.
Сегодня, занявшись голубым песцом, начальник забыл угостить нас спиртом. Может быть, он его открывал, когда я уходил за патронами?
Кружки на столе спиртом не пахли.
Я придумал бы что-нибудь, но подошло время радиопередачи.
Геннадий Львович возвратился часа через четыре. Румяный от мороза, и глаза веселые. Меня даже по плечу похлопал. Видно, что у человека хорошее настроение.
Он бросил на стол пару куропаток.
— Вынеси на снег, завтра на обед зажарим.
Я понес куропаток в «ледник», в темный закуток, где у меня стоял ящик, набитый снегом.
Когда я возвратился, начальник сидел возле печки и отогревал руки.
— Промерз как собака. Где-то весна, а здесь холод, словно в преисподней. Пожалуй, еще «сток» задует.
— Нет, метеосводка хорошая. — Я наклонился к печке, чтобы подкинуть дров.
Геннадий Львович обнял меня за плечи.
— Сейчас самая лучшая метеосводка на Южном берегу Крыма… Осталось нам с тобой, Захар Петрович, еще четыре месяца и двадцать дней… Потом Лебединый Ключ к черту, и да здравствует Черное море!.. Еще один заход на пару лет — и дача с клубникой будет у меня в кармане.
Я повернулся к Геннадию Львовичу, уловив знакомый запах. Пахло спиртом.
Я могу спутать аромат духов «Красная Москва» с ароматом тройного одеколона, но запах спирта отличу от любого другого даже тогда, когда мне завяжут глаза и засунут в нос ватные тампоны.
Мой начальник сегодня пил спирт. Это было так же верно, как то, что я сидел на корточках возле печки и запихивал в нее мерзлое суковатое полено.
Мой нос меня выдал.
Геннадий Львович откинулся на спинку стула и расхохотался сухим смехом, похожим на звук разрываемой парусины.
— Почуял, старина… Чутье, брат, у тебя на этот счет блестящее! Да, хлебнул немного с мороза. Ладно, тебя не обижу.
Он подошел к шкафу и налил мне полный стакан спирта. До краев налил. Я даже боялся, что он расплескает.
Честно сказать, первый раз мне захотелось отодвинуть в сторону угощение. Нутром я чуял: подлый этот стакан, налитый до краев.
Но я выпил…
Яртико словно в воду канул. Он не заехал на зимовку на обратном пути из поселка, не приехал, как обычно, за новостями и не подавал о себе никаких вестей. Когда я заводил о нем разговор, начальник отмалчивался.
Однажды в конце зимы выдался тихий день. Из-за горизонта, затянутого студеной дымкой, вылезло солнце, большое и оранжевое, похожее на
