Генрих Гофман - Повести
Работа спорилась. Через несколько дней в лесу вырос целый поселок с населением, намного превышавшим число жителей села Штавник. И все равно землянок на всех не хватало. Ежедневно в отряд приходили все новые и новые люди. Это были рабочие из Праги, Брно, шахтеры Моравской Остравы, металлисты военных заводов Всетина.
Основное ядро новичков составляли чехи и словаки. Но были среди них и англичане, и французы, и венгры, и поляки, и русские, и украинцы — все, кому удалось бежать из различных концентрационных лагерей и лагерей для военнопленных. Заслышав от местных жителей о партизанах, они шли через горы и лесными тропами пробирались к партизанскому лагерю.
Однажды утром дозорные привели к Мурзину изможденного, усталого человека. Рыжая щетина покрывала его осунувшееся лицо. По изодранной гимнастерке и почти развалившимся сапогам Мурзин понял, что перед ним человек, проделавший долгий и трудный путь. Но взгляд его глубоко запавших, обведенных темными кругами глаз был тверд и решителен. Офицерский ремень оттягивала огромная кобура с немецким парабеллумом.
— Товарищ капитан! Вот этот целую группу привел. Тридцать два человека, — доложил дозорный.
— Зитцен зи зих! — предложил Мурзин незнакомцу. Но, заметив его недоумевающий взгляд, спросил: — Шпрехен зи дейч?
— А по-русски нельзя? — с ехидцей пробасил тот. — Я ведь тоже капитан. Летчик.
Мурзин встал с табуретки и протянул ему руку.
— Степанов! Капитан Степанов! — представился незнакомец, крепко, до боли, сжимая пальцы Мурзина.
— Капитан Мурзин! Рад повстречать земляка на чужой земле.
— Простите, но ваша радость ничто по сравнению с моей. Я ведь пятый месяц к своим топаю. От самого Берлина иду. Хоть до вас добрался, и то слава богу.
— А какими судьбами вас в Берлин занесло?
Усталая улыбка скользнула по лицу Степанова.
— В самом-то Берлине я не был. А над ним пролетать приходилось. Про челночные операции слышали? Летал я с англичанами на американских «летающих крепостях». Взлетали в Полтаве, бомбили промышленные районы Германии, в том числе и Берлин, конечно, а садились в Англии. Пару дней на отдых и подготовку, потом обратно с бомбами для Гитлера. Вечером взлетаем — утром в Полтаве. Это и есть челночные операции.
В середине июня нашему экипажу здорово не повезло. Только отбомбились, зенитка прямым попаданием тягу рулей глубины перешибла. Кое-как триммером высоту поддержали, тут и второй снаряд подоспел. В правом крыле бензобак вспыхнул. Пришлось прыгать. Приземлились в каком-то лесу северо-западнее Берлина. Весь экипаж — англичане. Только я и стрелок-радист — русские. Те на запад к французам тянут, а мы на восток к своим. Так и распрощались. Мне английский майор, командир корабля, на память о дружбе вот эту штуку отдал. — Степанов не торопясь достал из кармана маленький английский пистолет и показал его Мурзину.
— А потом как?
— Что потом? Потом вот этими сапогами, считайте, половину Германии отмахал, Прошел Чехию, Моравию. Были моменты, думал, не выберусь из этого штопора. По пути всех обиженных подбирал. В основном наши, военнопленные горемыки. Но есть и два немца — антифашисты. Они нам здорово помогли. А возле города Маков пастухи мне про ваш отряд рассказали. Вот я и решил не испытывать больше судьбу в одиночестве. Людей-то у меня маловато. Повернули мы назад к границе. Насилу вас отыскал. Так что принимай, капитан, пополнение. Народ у меня надежный. За всю дорогу не меньше сотни гитлеровцев уложили.
Мурзин задумался. Брать в отряд неизвестную группу вооруженных людей было рискованно. Кто мог за них поручиться? Что, если они специально подосланы немцами?.. Может, сообщить на Большую землю и запросить подтверждение, действительно ли летчик капитан Степанов принимал участие в челночных операциях и не вернулся с боевого задания? Но что это даст? Ведь настоящий Степанов мог и вправду погибнуть, а теперь его именем хочет воспользоваться другой? Молчание затянулось.
— Что, сомневаешься, капитан? — не выдержал Степанов. На исхудалых щеках его заходили желваки. — Неужели я на гада похож?
— Зачем так сразу? Но кое-что придется уточнить. А пока вам следует сдать оружие.
— Узнаю земляков по почерку. Бдительность проявляете? Что ж, и на том спасибо. — Степанов нехотя расстегнул ремень, снял кобуру с парабеллумом, бережно положил оружие перед Мурзиным. — Я его в бою раздобыл, надеюсь, вернете в сохранности. А это, — он достал из кармана маленький английский пистолет, — это подарок. Прошу разрешения оставить при себе.
И Мурзин вдруг решился. Случается иногда так в жизни. В одно мгновенье изменил он свое отношение к этому человеку. Что-то безошибочно подсказало ему: этот человек говорит правду.
— Ладно! Можете взять и парабеллум. Где сейчас ваши люди?
Лицо Степанова посветлело.
— Они тут рядом. Метрах в пятидесяти от вашей землянки.
— Есть среди них советские офицеры?
— Есть. Лейтенант Настенко. Из лагеря военнопленных бежал. Летчик-истребитель Будько, лейтенант Москаленко и еще двое-трое найдутся.
— Приведите сюда лейтенанта Настенко, — попросил Мурзин одного из патрульных.
Когда тот скрылся за дверью, Степанов спросил:
— А вы, капитан, тоже из плена бежали?
— Нет, я с Большой земли прилетел.
— И давно?
— Не очень, месяца еще не прошло.
Степанов оживился:
— Хоть в двух словах скажите, как там наши? Что делается на фронте?
— Бьют фрицев. Думаю, скоро и сюда доберутся. А цель одна — даешь Берлин.
— Фу-ты черт, даже не верится. Мы ведь пока по лесам бродили, разными слухами пробавляться приходилось. Недавно поймали одного немецкого лейтенанта. Перед тем как на тот свет отправить, допрос ему учинили. Он все про какое-то секретное оружие лопотал. Гитлер им обещает, что этим оружием скоро Москву в пепел превратит.
— В сорок первом не вышло, а теперь и подавно кишка тонка.
В землянку привели лейтенанта Настенко. Был он худ и невысок ростом.
— Присаживайся, Настенко. Автомат свой можешь вот к той стенке поставить, чтоб шею тебе не оттягивал. А вы, товарищ Степанов, погуляйте, пока мы тут побеседуем, — предложил Мурзин.
Степанов невесело усмехнулся и быстрым шагом вышел наружу. Настенко робко присел на его место.
— Рассказывай. Все по порядку рассказывай, — попросил Мурзин. — Как в плен попал? Где побывать успел? Откуда сюда пришел?
— Так про то ж целый день пробалакать можно.
— Ничего. У нас времени много. Давай выкладывай.
— В начале войны был в военных лагерях в Тамбовской области. Служил командиром взвода артиллерийского полка. В конце июля отправили нас на Западный фронт. Стал я тогда заместителем командира батареи. Воевал под Лезно, под Рудней, под Ярцевом. В октябре почти под самой Москвой наши части попали в окружение.
Нам тогда говорили: отступать некуда, позади нас Москва. Вот и стояли мы насмерть, пока за нашей спиной кольцо не замкнулось. И после еще долго в окружении бились.
Наперво я в смоленский лагерь попал, потом в Минск перегнали. А уж оттуда эшелоном в Германию угодил. Был в Силезии. Вместо паспорта алюминиевую пластинку с номером выдали. В открытой шахте уголь рубали. Это возле города Карбиц. До сорок третьего года спину ломал. А в мае солнце пригрело. Надумали мы на волю бежать, к своим пробираться. Убежали вчетвером. Только словили нас гады. Попал я потом в интернациональный лагерь за номером триста восемь, в город Тешин. Для каждой нации свой блок, а промеж них проволочные заграждения. Почти у всех полоски на куртках, с надписью «флюхлинг» — беглец значит по-нашему. И мне такую же полоску присобачили.
Ну, как жили, рассказывать нечего, это дело известное. Кормили нас там, чтоб мы на этом свете не задерживались. А в январе сорок четвертого привели к нам в лагерь еще одну группу пленных. И среди них опознали мы одного полицейского, который на шахте за нами присматривал. Зверь был — не человек. Вот и надумали с ним посчитаться.
Когда вечером свет отключили, накинули мы на него одеяло. Задавили. Ночью тело в уборную сбросили. Только не утоп он. Наутро его немцы и обнаружили. Начались допросы. Нашелся и среди нас гад. За сто махорочных папирос выказал шестерых и меня. Пришлось перекочевать в арестбарак. Без перерыву в СД на допросы возили. Целых два месяца.
24 марта — навек этот день запомнил — вечером во время прогулки перебросил нам один француз клочок бумаги. Развернули. А в записке наши ребята из канцелярии, те, что писарями пристроились, сообщили: «Состоялся суд. Вас всех приговорили к повешению. Казнь назначена в пять утра». Поняли мы, что терять нам все одно нечего, и решили бежать. Еще давно приметили, что в камере потолок не цементный, а из сухой штукатурки. Отодрали ее, доску выбили, пролезли на чердак. По нему пробрались в сапожную мастерскую. Она в том же здании находилась. Нашли там щипцы, два сапожных ножика. Надо бы убегать, а мы босиком.
