Валентин Бадрак - Родом из ВДВ
Игорь тоже хорошо понимал чувства и свои, и друга. Но относил их на иной счет. И оттого нервничал, считая себя благополучным человеком, случайно попавшим в трущобы. Артеменко казался ему растерянным и колеблющимся, при внешнем благополучии еще не нащупавшим свое исключительное предназначение. «Эх, Леша, то ли сбой произошел у тебя, то ли какие-то неисправимые изменения в судьбе, но только вижу – нет проку от нашего разговора. Может, все из-за неудачной военной карьеры, из-за неуемной тоски по армии? И тебя раздражает факт моего поступления в академию?» Так думал Дидусь, недоумевая, отчего стало вдруг тяжело говорить наедине с тем, с кем всегда было легко. «Только Алька и осталась от прежней жизни, обаяшка, молодчина натуральная, может кого-угодно заговорить». Игорь оказался в Москве по случаю своего поступления в академию, начала совершенно нового, звездного, как он думал, этапа жизни. Он – уже несколько лет успешный комбат, один из лучших во всех их малочисленных, но бесконечно авторитетных элитных в России войсках. Ребята из их выпуска только-только получают батальоны, всего несколько человек успели стать майорами, он же досрочно, за выполнение настоящих боевых задач, дослужился и до капитана, и до майора. Незаметно пролетят три года в столице – они с Ксюшей получат передышку, отдохнут, погуляют по столице, а затем его автоматически ждет солидная должность – замкомандира полка или начальника штаба. Круто, нечего добавить! Быть может, к тому времени и война уже закончится… Хотя нет, лучше пусть продолжается. И не только потому, что в военное время себя можно по-настоящему проявить, выдвинуться в полководцы. А потому, что разная слабовольная и пугливая штабная мразь, привыкшая делать карьеру за счет генеральской или политической родни, на войну соваться боится. Стало быть, ему мешать не будут! А вот Алексей ушел из армии, что-то у него не склеилось, но не совсем ясно, что именно. А если не ясна болезнь, нет рецепта для ее лечения. Эх, жаль парня! Хотя зачем его жалеть? Ведь это его осознанный выбор. Да и не создан он был для армии, в конце концов. Игорь, щурясь, бегло скользнул взглядом по другу, который в это время тоже затягивался и смотрел куда-то вдаль, сквозь вытянувшиеся в образцовую колонну многоэтажки. В задумчивом и, как ему показалось, печальном друге боевой комбат нашел подтверждение своим догадкам. Ну какой из Лешки вояка? Игорь попытался сравнить его со своими боевыми товарищами. С отрывистым резким Анастасиным или рассудительным, но непреклонным в решениях Лаповым. Сравнения были излишни. Даже с интеллигентным до мозга костей артиллеристом Керженом Лешу невозможно поставить рядом. Он как будто с другой планеты. Где не воюют. Только думают, как воевать надо. Вот в чем главный вопрос – в том, что Леша с самого начала был невоенный человек. И жалеть его ни к чему, он умный, сильный, стойкий, он себя найдет в новой жизни. И потом – ему Алька досталась. При этой мысли Игорь вздохнул. Он не то чтобы подумал о ней – просто возник сладкоголосый образ. «Интересно, а смогла бы Алька, как моя Ксюша, поехать за мной в Кировабад? Ну, если бы была моей женой. Сложно ответить», – подумал Игорь, и перед глазами промелькнули холодные песчаные ветры, безжизненные горные пустыни, скорпионы, змеи, выстуженная квартира, одиночество, отсутствие развлечений и еще много такого, от чего – он это видел много-много раз – сбегали лейтенантские жены. Те, что слабенькие. А вот его Ксюша – двужильная… Но, наверное, и Алька все-таки тоже поехала бы. И может быть, не просто поехала бы, но такого бы шороху там навела! Так что отставному капитану Артеменко переживать особенно незачем. А теперь вот они едут работать во Францию… Но что-то определенно не договаривают… Ну и бог с ними! Пусть едут и добиваются своего. Пусть им повезет. А ему вот во Францию не хочется. Для него Москва с академией как подлинный рай. Как сногсшибательный курорт – после горящего, кровящего и гниющего солдатским мясом Кавказа.
– Знаешь, – попробовал начать разговор Игорь, – я вот смотрю на людей, на автобусы, машины. Мне странно видеть, даже как-то дико принимать, что люди спокойно между собой разговаривают…
Он говорил совершенно искренне, он еще не привык к нормальным цивилизованным отношениям между людьми.
– Чудак ты, – посмотрел на него Артеменко и улыбнулся. – Ты просто одичал там, на войне. Но это быстро пройдет. Театры, концерты, гуляния по городу – все рассеется.
Игорь недоверчиво покачал головой.
– Ты ж сюда на три года? – спросил Алексей, и Игорь утвердительно кивнул головой, раздражаясь внутри на вопрос. Ведь он уже спрашивал!
– А потом? Ты же можешь в Москве застрять?
– Не знаю. Да и не очень-то хочу. Там – настоящая жизнь, истинные отношения. Та жизнь отсюда кажется дикой, первобытной. Но она, на самом деле, основана на правилах сильнейшего.
Теперь уже Алексей покачал головой, и по глазам его Игорь увидел, что друг ничего не понимает, ничего не принимает. Как бы рассказать Леше что-нибудь из настоящей жизни. Про Басаева – точно нельзя! Это табу, полный запрет, хотя никто и не предупреждал его прямо. Про то, как головы режут одни люди другим людям, – но какой смысл экспортировать ужасы?! Тогда хотя бы про хулиганство десантное – это, пожалуй, можно.
– Хочешь пару приколов из нашего десантного быта?
– Валяй, только правдивых, без приукрашивания.
– Так вот, стоим однажды в Гудауте. Я обеспечиваю охрану и оборону объекта. Командир полка по связи: «Дидусь, завтра командующий у тебя на объекте будет. Со мной, разумеется. А у тебя там бардак вопиющий! Надо все площадки, дорожки выложить бордюрами и покрасить их. Ясно?!» Я ему отвечаю: «Так точно! Только где бордюры взять?» Кэп мне как рявкнет в трубку: «Ты исполняешь обязанности комбата?! Ты и думай!»
– Ну и что ты? – усмехнулся Алексей, для которого такая ситуация попахивала абсолютным безобразием. Гнетущим абсурдом. Чудовищным, непростительным идиотизмом.
– Я понял: кэп проверяет мою смекалку, насколько можно на меня рассчитывать в боевой ситуации. Я беру три КамАЗа – и на трассу. Перегородил несколько километров трассы, поставил вооруженные патрули и выбил за несколько ходок все бордюры. За ночь ими огородили все площадки на аэродроме и площадке приземления, все покрасили. Зато утром кэп просто обалдел! Не ожидал. Командующий, поскольку не знал об этой задаче, не обратил внимания. Но бонус свой я получил – в виде неограниченного доверия кэпа…
Дидусь смотрел с гордостью, в глазах его сверкали искры бесшабашной отваги. Артеменко взглянул на друга с удивлением и непониманием.
«Не врубается, – разочарованно подумал про себя Дидусь. – Далек он от смысла этих действий, никак не увязывает их в общий пучок. Эх, не понимает, что карьера делается деталями, умением обратить командирское внимание на свои исключительные способности решать любые задачи в любое время. По-маргеловски. Ну да ладно…»
Они поговорили еще немного о десантских буднях, и разговор сам собой перекинулся на ребят из их выпуска, что уже успели освободиться от офицерского груза.
– Ты-то как себя чувствуешь, не жалеешь? – неожиданно спросил Дидусь.
– Да как тебе сказать, – протянул Артеменко, стараясь меньше врать и больше говорить об истинных ощущениях, – не распробовал я еще толком. Не знаю, скажу честно. Конечно, есть мимолетная тоска. Но когда вспомнишь о покраске травы, подвешивании листьев на деревья, дерновании холмов, тошно становится.
– Так то ж только средство. Без него нельзя к цели. – Игорь пытался не замечать уколы товарища, как будто негатив об армии касался его лично. – А на что рассчитываешь во Франции? Заработать денег или перейти в категорию самостоятельных бизнесменов?
«Щупает мои цели, – подумал Алексей. – Что ж, щупай. Если б ты, брат мой, знал мои настоящие цели!» О последнем Алексей подумал с нескрываемой тоской.
– Что получится. По меньшей мере, набраться опыта, посмотреть за пару лет, как у них там бизнес работает, немного мир увидеть и своим девчонкам показать. Ну а если карта ляжет, конечно, создам свое дело…
Артеменко подумал, что, пожалуй, не так уж плохо вышло с ответом. Но он хорошо знал также, что этим лишь успокаивает себя – на самом деле, впервые он испытывал столь явное отвращение из-за своего безапелляционного вранья, из-за того, что вынужден казаться хуже, чем есть на самом деле. И сколько раз теперь в жизни придется выставлять себя в глупом, дубовом виде? Взамен рассказа о своей почти героической биографии.
На следующее утро они прощались. Прощались жадно, надолго, и каждый это знал, чувствовал глубинным сознанием, всеми клеточками. Дидусь намеревался пробыть в Москве три года, Артеменко через несколько дней улетал с семьей в Париж – как минимум года на четыре.
Они крепко, по-братски обнялись. Так, как прежде, когда прощались после училища. Может быть, еще крепче. Старт они уже сделали, но все самое главное у каждого теперь впереди. Нежно, без тени наигранности и кокетства попрощались их женщины и приласкали детей, как своих.
