Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)
Женщина в сером все приближалась. Шла уверенно, как ходят те, кто уже не раз ходил по этим дорогам, хорошо знал местность.
Вместо лица темное пятно паранджи. «И откуда она взялась? — ломал голову Гасан. — Как мог проглядеть?»
Не доходя до чинары, женщина остановилась, быстро огляделась. Гасан затаился. Помедлив, словно раздумывая, женщина свернула на едва приметную тропку, ведущую к коричневым кубикам дальних мазанок. Что-то не нравилось в ней Гасану. И не только ее внезапное появление. Беспокоило и другое, для него пока неясное, загадочное. Провожая пристальным взглядом незнакомку, Гасан не знал, как ему поступать. Приказ требовал всех подозрительных задерживать. Будь это мужчина, он бы не медлил. Но ведь тут случай особый.
И вдруг Гасана будто ужалило. Он понял, что его так встревожило при виде женщины. Конечно же ее походка: тяжелая, угловатая. Да разве так ходят афганки? Теперь Гасан знал, что нужно делать…
Он догнал женщину уже на окраине кишлака. Крадучись последовал за ней по безлюдным улочкам. В этот час многие жители собрались возле дома бывшего дуканщика Ахмеда, давно покинувшего кишлак. В народе поговаривают, что он ушел к старшему брату, стал его правой рукой в банде, которая хозяйничала под Кундузом. Может, Гасан даже и встречался с Ахмедом в рукопашной схватке, когда у бойцов революции кончились патроны. Тяжелым вышел тот бой. А сколько их уже пришлось на долю Гасана и других таких, как он, — всем сердцем принявших революцию, новую власть. Крещение огнем они проходили на горных перевалах и в мрачных ущельях, в мирных с виду долинах и на улочках больших и малых кишлаков. Насмотрелся за это время Гасан на людское горе. Хоть и молод годами, а на всю оставшуюся жизнь насмотрелся. После одного из тяжелых боев, похоронив друзей, дал себе над их усеянными флажками могилами клятву, что, пока лютуют душманы, пока завоевания революции в опасности, не вернется домой, в Кабул. Так оказался в этом отдаленном от больших и малых городов, шумных дорог кишлаке.
…Дом бывшего дуканщика оставался в стороне. Там не митинг шел — кипела работа. Две недели назад, на местной джирге, постановили переоборудовать его в школу. Здание добротное, к чему пустовать. Правда, и работы предстояло немало: крышу подлатать, стены подправить, окна посветлее сделать… Уже не первый день стройка идет. Здорово помогают шурави. Все умеют делать: плотничать, слесарить. Их гарнизон в трех километрах от кишлака, на склонах сопки. Гасан там был однажды. Ездил за доктором для Рехтана. Свалил друга ночью бандитский выстрел. И вот пришлось мчаться. За врачом, за надеждой, что все обойдется, что еще будет жить друг, будет улыбаться. Запомнились белые, в ряд, палатки, аккуратные, посыпанные красным песком дорожки между ними, уставшие лица солдат. И еще запомнился Гасану советский офицер: молодой, невысокий, смуглолицый, с щеточкой выгоревших на солнце усов. И с такими же черными, как у него, Гасана, глазами. И что удивительно, говорил на языке дари, родном для Гасана. Тут же он снарядил в кишлак доктора. Да опоздал тот, не сжалился аллах над Рехтаном, поспешил забрать к себе его душу. А сегодня Гасан вновь видел того командира. Вместе с подчиненными работал на строительстве школы. В общем-то, Гасан не так часто встречался с шурави. Но понял: это люди, отзывчивые на доброту. Прошлой зимой Гасан возвращался из рейда. В Черном ущелье попали в засаду. Три часа шел бой. Пулей с его головы сшибло шапку. В горячке не обратил на это внимания. А когда стали спускаться вниз, когда остыл малость, тут о ней и вспомнил. Вернее, о потере напомнил ветер. Морозный, от которого лицо деревенело. На счастье, советский патруль встретился. Увидели его, посиневшего, и шапку подарили. Он ее и сейчас хранит.
…Гасан лишь однажды расслышал голоса у школы. Наверное, их просто донес порыв ветра. А затем снова наступила тишина. Она хозяйничала над плоскими, поросшими травой крышами одноэтажных неказистых мазанок, под высокими и низкими дувалами, темными от вечной пыли, которую щедро гнал с равнины «афганец». Женщина шла не оглядываясь. Уследить за ней становилось все трудней: начались кривые переулки, и она могла в любую секунду исчезнуть в замысловатом лабиринте дувалов. Гасан, уже не таясь, ускорил шаг. И вот женщина почти рядом, в нескольких метрах от него. Взгляд Гасана упал на ее обувь. Царандоевец поразился, увидя тяжелые, армейского образца ботинки. Да разве такие станет носить женщина! Точно такие ботинки Гасан видел однажды под Кундузом. Когда уничтожили банду, пришедшую из Пакистана. Добротная была у бандитов обувь.
Гасан вдруг оторопел — женщина словно испарилась. Он растерянно огляделся. Все будто вымерло. Похолодев, бросился в ближайший проулок и чуть не наскочил на замершую в углу потрескавшегося дувала фигуру. От нее невольно повеяло опасностью. Гасан хотел потребовать документы, спросить: кто и откуда, но не успел. Женщина резко качнулась в его сторону. Царандоевец отпрянул назад и запоздал. На мгновение, но запоздал. Огнем вспыхнуло плечо. А когда еще раз перед глазами мелькнуло тонкое лезвие кинжала, Гасан всем телом откинулся от него, прижался намертво к прочной, как скальный отлом, стене горячего дувала и нажал спусковой крючок автомата. Короткая очередь отбросила «женщину» к противоположной стене, согнула ее пополам. Падая, она сорвала с лица уже ненужную паранджу, словно пытаясь навсегда запомнить лицо врага. Гасан, вздрогнув, увидел перед собой горящие болью и ненавистью глаза бородача.
— Башир, — прохрипел тот. — Башир, — повторил еще несколько раз затухающим голосом.
И трудно было понять, что больше слышалось в этих словах: мольбы о помощи, призыва к мщению или проклятий тому, кто прервал его путь.
* * *Через час Гасан, бледный от случившегося и наспех перебинтованный учителем Амиром Нуллой, сидел в кабинете начальника местного царандоя Хамида. Тот, сухо поинтересовавшись его самочувствием, смолк, словно не зная, с чего начать разговор. Наконец, вздохнув, Хамид поднялся из-за низенького стола: высокий, худой, с запавшими на дочерна загоревшем лице щеками.
— Я хочу прочесть тебе одно письмо, — сказал он. Неделю назад, преследуя банду, которая пыталась взорвать водокачку, ему пришлось сутки провести на перевале под холодным горным ливнем. Схватил простуду, но держался. Лишь голос выдавал болезнь. Гасан с недоумением посмотрел на Хамида.
— Не удивляйся, — заметив взгляд Гасана, произнес Хамид. — И слушай внимательно. Интересное письмо.
Он достал из кармана старенького жилета аккуратно сложенный лист бумаги, бережно развернул.
— «Здравствуй, борющийся и отважный брат, господин инженер Башир-хан!» — медленно, с трудом выговаривая слова, начал читать Хамид.
Гасан насторожился, ему показалось, что он уже слышал имя, которое прозвучало в странном для него письме.
— «Да будет милостив к тебе великий аллах! — продолжал Хамид. — Во-первых, молю аллаха, чтобы он ниспослал тебе доброе здоровье. Во-вторых, сообщаю, что я обращаюсь к тебе уже третий раз, но ответа так и не получил. Я объясняю это происками неверных и надеюсь, что настоящее послание не попадет в их грязные руки. Как и раньше, я вновь настоятельно прошу тебя, многоуважаемый брат, приехать ко мне. Твои отважные сотни, благородный господин инженер Башир-хан, для меня крайне нужны. Они важны для всего нашего движения…»
— Ну что скажешь, уважаемый брат Гасан? — дочитав до конца, в тон письма спросил Хамид и чуть улыбнулся.
Гасан пожал плечами. Он все не мог понять, какая связь между ним и этим письмом, все не мог вспомнить, где слышал имя этого отважного господина инженера. И вдруг вспомнил. Да ведь его произносил тот бородач. Гасан беспокойно заерзал на стуле.
— А тебе известно, кто его подписал? — спросил Хамид, показывая на уже сложенный лист бумаги. — Сам Абдаль Сабур Сарбираей — командующий Центральным фронтом Исламской партии и провинции Тахор.
— Я-то здесь при чем? — растерялся Гасан.
— А при том, что письмо нашли в чапане убитого, — резко ответил Хамид. — При том, что бородач шел в кишлак. Его кто-то здесь ждал. А значит, враг рядом.
Гасан побледнел. Теперь он понял, что своей автоматной очередью оборвал такую важную ниточку, которая могла привести к бандитам.
— Твои действия — действия новичка отряда самообороны, а не опытного царандоевца, — жестко подчеркнул Хамид и, схватившись руками за шею, закашлял. — Уничтожив одного врага, — продолжал он, — ты тем самым обезопасил другого, а может, и всю банду. Эх, Гасан, Гасан, — покачал он головой и отвернулся к окошку, занавешенному плотным лоскутом солдатского сукна. Не от солнца оно защищало — от недоброго взгляда врага, от его выстрелов.
— Так значит, отважный брат господин инженер Башир-хан, — задумчиво произнес вслух. — Долго же о тебе не было вестей. Отсиживался где-то или новую банду сколачивал? А теперь, выходит, вновь объявился. Да, знаю, чем себя покажешь, хорошо знаю…
