Норберт Фрид - Картотека живых
Парикмахер Янкель улыбался, отщипывал кусочками сало и хлеб, покуривал, покашливал, молчал.
Эрих в конце концов выставил из конторы всех любопытных.
— Идите спать, ребята, кто знает, какой завтра будет день. Идите!
* * *В четырнадцатом бараке сидел и молчал Мирек. Соседнее место на нарах было пусто — Ярда где-то болтался с Гонзой, убеждал его, что, мол, беспокоиться не о чем, что могут сделать бедному портному, который послушался всесильной поварихи и перешил для нее брюки?
Все остальные уже уснули, а Миреку не спалось. Он сидел на нарах, держа в руках круглое розовое зеркальце, и глядел в его таинственное стекло. Свет сегодня не тушили… ну, да это потому, что в лагере чрезвычайное положение, завтра казнь. Но казнить будут не тебя, не меня, не бойся, только Янкеля…
Мирек усмехнулся, посмотрев на свое отражение. Боже мой, какой жалкий вид! Во что превратилось его лицо с тех пор, как он купил себе это зеркальце! Глаза провалились еще больше, в них появилось какое-то отсутствующее выражение, сине-коричневые круги под ними расширились. Болезненно сухая и шершавая кожа еще туже натянулась, черные поры увеличились, словно сквозь них уже проглядывала земля. А зрачки, эти четкие бархатные мишени, обрамленные пятнистой радужницей, похожей на рубчатую кожу пиявки, молчали. Они уже все сказали. Решено!
Зачем, собственно, мне оставаться здесь? Зачем переживать все до конца: зиму, еще более лютый холод? Вши и голод станут еще нестерпимее… Зачем ждать, пока смерть, которая сейчас подкрадывается, повалит тебя на лопатки и раздавит?
Мирек тихо встал. В кармане у него был ножик, которым его четверка каждый день резала буханочку хлеба на равные доли. Кому оставить нож? Ярде! Мирек положил нож на одеяло соседа, чтобы тот сразу обнаружил его, потом осторожно натянул брюки, подтянул пояс и обулся. Держа в руке круглое зеркальце, он вышел из барака.
* * *В конторе распределили смены. Янкеля уложили на одну из скамеек, покрыли одеялом, и он с улыбкой уснул… или притворился, что спит. Зденеку предстояло караулить его до полуночи, потом он разбудит Фредо, и тот займет его место. В три часа на дежурство вступит Эрих Фрош.
Писарь пошел спать первым.
— Иди ложись и ты, Фредо, — зевнув, сказал он и опустил занавеску, отделявшую угол в глубине конторы.
— Сейчас лягу, Эрих. Вот только дождусь Хорста. Все равно он меня разбудит, когда вернется.
— Он еще не скоро. Ждет на улице, хочет пробраться к забору женского лагеря, — писарь усмехнулся. — Но сегодня не потушат света.
— Покойной ночи, — сказал Фредо.
Зденек дожидался именно этой минуты. Он подошел к греку и шепнул ему на ухо:
— Я придумал, как спасти Ярду. Когда ты примешь дежурство, я пойду и разбужу блокового в четырнадцатом бараке. Он мне ни в чем не откажет. Портного мы еще ночью переправим в лазарет. Оскар нам поможет, а на место Ярды положим какого-нибудь покойника, одного из тех, кто умрет этой ночью в больничных бараках. Я сам подменю карточки и в утренней сводке припишу портного к мертвым.
Фредо поглядел на него и медленно покачал головой.
— Подумаешь, идея! Ничего нового ты не выдумал. Но на сей раз это будет трудно! Ты же сам знаешь, что сегодня все заключенные слышали о Ярде. Стало быть, весьма возможно, что нам не удастся все это проделать втайне. А прежде чем пытаться обмануть комендатуру, надо обмануть вон того, — Фредо кивнул на занавеску. — А Эрих на это дело не пойдет.
— Пойдет! — взволнованно прошептал Зденек. — Должен пойти! Он тоже подумывает о конце нацизма и хочет, чтобы в фильме о концлагере я изобразил его почти святым. У нас с ним уже на этот счет был разговор. Мы скажем Эриху напрямик, что сейчас ему представляется случай доказать свою добрую волю… Кстати говоря, он не такой уж плохой человек. Только что он сказал мне, что, если бы не он, эсэсовцы заперли бы Янкеля на ночь в мертвецкую, и я верю ему.
— А другие? Карльхен, Мотика?
— Завтра утром их ждет необычное событие — публичная казнь. Может быть, все они этой одной смертью будут сыты по горло.
Фредо улыбнулся.
— Возможно, ты и прав. Ну, а что, если фортель с картотекой сорвется и Копиц повесит тебя? — и он положил руку на картотеку живых.
— Со мной ничего не случится, — быстро возразил Зденек и покраснел: глупо сказано! — Мы должны это сделать, и точка! Поможешь?
— Ладно, — Фредо кивнул: он, мол, согласен помочь, а руководство будет за Зденеком. — Ты возглавишь все дело. Если хочешь, я сейчас же зайду к Оскару. Портной Ярда — такой долговязый, тощий? Надеюсь, среди мертвых найдется подходящий.
Зденек прямо-таки горел от возбуждения.
— Иди, а потом приходи сказать мне, как и что. Хорошо, если бы ты зашел и к Гонзе. Подготовьте Ярду. Он немного придурковат… Говорит, что не верит россказням о злых эсэсовцах… — засмеялся Зденек.
Фредо вышел.
— Что там? — послышался из-за занавески хриплый голос Эриха. — Кто открывал дверь?
Зденек заглянул за занавеску.
— Ничего, герр Эрих. Фредо вышел оправиться.
Наступила тишина. Напротив лежал на лавке маленький Янкель и, видимо, в самом деле спал. Зденек уселся перед картотекой живых и чуть дрожащими пальцами перебирал карточки, ища ту, на которой написано по-немецки «Гичман Ярослаус, портной из Праги».
* * *Предсказание Эриха не сбылось: огни все-таки погасли, потому что в Мюнхене объявили воздушную тревогу. Был большой налет, падали бомбы, звенели стекла.
Хорст, дождавшись своего часа, выскользнул из немецкого барака, где сегодня только и разговоров было, что о неудачном побеге Фрица. Староста подкрался к забору женского лагеря и опять, как назло, там уже стояли Като и Диего.
— Добрый вечер! — прошептал Хорст. — Не будете ли вы так любезны…
Но «татарочка» не дала ему договорить.
— Беа просит вас не сердиться, но сегодня она не придет. Она плачет и очень боится… Понимаете, эта виселица… А Юлишка была ее лучшая подруга.
— Понимаю, понимаю, — уныло сказал немец и погладил свои усики. Тогда завтра. Передайте ей привет. — Он хотел поскорее уйти, ему было досадно, что этот противный Диего был свидетелем его неудавшегося свидания. Но все же Хорст заставил себя небрежным тоном осведомиться у Като.
— А вы, конечно, не боитесь?
— Нет. Доброй ночи, — спокойно и с усмешкой сказала Като.
Хорст ушел, и Като обратилась к Диего.
— А ты боишься? — спросила она, и, хотя их разделяла колючая проволока, ее лицо было очень близко к нему.
— Стоять тут? А что в этом особенного? — отозвался испанец. — Ты же видела: даже Хорст не побоялся.
— Это он из тщеславия, — засмеялась Като. — Глупый человек!
— А мы? — настаивал Диего, прижавшись к забору. — Мы разве не глупые?
— Глупые.
Она не отодвинулась, их лица почти соприкоснулись.
— Нет, — сказал Диего. — Ни ты, ни я не глупые. Мы к этому относимся всерьез.
Она перестала улыбаться. Это было так приятно слышать! Но Като не хотела, чтобы у нее закружилась голова.
— Это мы-то не глупые, Диего? Между нами колючая проволока, на вышке часовой с пулеметом, чуть подальше виселица…
— Это все только так выглядит сейчас, — сказал он нежно. — Но ведь правда за нами. Мы с тобой здесь рядом этой ночью, и того, что мы знаем, у нас не отнять. Проволоке и всему остальному скоро придет конец.
— А нам не придет?
— Нет.
У Като затуманились глаза. Она не хотела, чтобы Диего увидел на них слезы, и быстро отвернулась.
— Я тебе принесла кое-что, — сказала она, шаря по карманам. — Ведь, может быть, завтра нас увезут отсюда, так сказала надзирательница.
— Я и пожалею, и порадуюсь этому. Здесь вам не место. А мы с тобой все равно найдем друг друга, когда все это кончится.
Она вынула из кармана гребенку.
— А как я тебя узнаю? На свободе я выгляжу иначе, и ты, наверное, тоже. Вот по этой зеленой гребенке я бы могла тебя узнать. Будешь носить ее?
— В волосах? — улыбнулся Диего.
— У тебя они сейчас длиннее моих, — прошептала Като. — Возьми гребенку. Мне ее дал буфетчик на стройке и хотел за нее поцелуй. Но его получишь ты. Потом Иолан брала у меня эту гребенку причесать котенка… Като снова засмеялась и утерла слезы. — А теперь её получит большой кот.
Диего размышлял, наморщив лоб.
— А что я дам тебе? Как узнаю тебя? У меня ничего нет. — И он поднял свои большие руки труженика: вот, мол, гляди — ничего нет.
— А поцелуй? — сказала Като.
* * *Фредо, Гонза и Ярда стояли около четырнадцатого барака. Портной был перепуган отважным замыслом товарищей.
— Да я ведь не сделал ничего плохого, — жалобно твердил он уже в десятый раз. — А теперь зачем-то должен прикинуться мертвым. Если об этом узнают…
Фредо и Гонза объясняли ему, что он ничем не рискует. Старший врач дал согласие, Зденек берет на себя подмену карточек.
