Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 5
Шахнаваз Танай говорил, что Наджибулла поставил командирами корпусов и подавляющее большинство командиров дивизий — из числа «парчамистов». Тем самым создал условия, когда они приказ министра обороны выслушивают, но не выполняют (часто перезванивают напрямую Наджибулле и получают на это его одобрение). Было видно, что такое положение долго не продержится. А это фактически снова ставит под вопрос устойчивость власти вообще. Все это было только на руку оппозиции. Что-то над было предпринять. Но что? После снятия Гулябзоя с должности министра внутренних дел Наджибулла просто возненавидел «халькистов» (кстати, Гулябзой, на мой взгляд, был по всем показателям самый лучший после Пактина министр ДРА). Наджибулла прямо заявлял, что «халькисты», как и оппозиция, борются за власть, поэтому они с бандами заодно и в любой момент могут поднять мятеж. Фактически он был прав. Но президент не учитывал других обстоятельств — ведь сам Наджибулла создавал условия для таких проявлений, потому что не только не оказывал должного внимания «халькистам», но и открыто не доверял им.
Утром следующего дня я повстречался с Главнокомандующим ВВС РА генерал-полковником Кадыром и сказал ему, чтобы он готовил маленький самолет (АН-24). Мы вместе полетим, но куда — будет известно позже. А сам отправился к Наджибулле и объявил ему, что хочу слетать в Кандагар к генералу Улюми. Вначале Наджибулла удивился, а потом, поняв глубокий смысл этой поездки, быстро согласился:
— Да, это было бы очень важно. Но надо предусмотреть все меры предосторожности. Я позвоню Улюми.
— Думаю, что пока этого делать не надо. Что касается мер предосторожности, то если вы не возражаете, со мной полетит генерал Кадыр.
— Обязательно пускай летит. Вы когда намерены направиться?
Ответил ему, что буквально сейчас — самолет и генерал готовы. Со мной будет небольшая группа офицеров, в том числе полковник Ляховский.
Через несколько минут мы были на аэродроме. Самолет и генерал Кадыр уже нас ждали. Я спросил: «После взлета мы можем лететь в любом направлении?» Получив утвердительный ответ, я дал команду на взлет. Минут через двадцать Кадыр мне говорит, что через пять минут надо становиться на маршрут. Я ответил: «Кандагар!» Генерал пошел ставить задачи: командиру и экипажу — о маршруте полета и аэродроме посадки; диспетчерской наземной службе — о подготовке аэродрома Кандагар к приему самолета, а также о подготовке транспорта (двух легковых машин) якобы для него (Кадыра) и его офицеров, а также поставил задачу об информировании генерал-губернатора Улюми о том, что Кадыр летит к нему. Все было организовано.
Два часа я смотрел в иллюминатор на знакомый мне ландшафт и редкие населенные пункты. Как всегда, Кандагар нас встретил жарким сухим воздухом и смуглыми улыбающимися лицами. Полковник, посланный Улюми «встречать генерала Кадыра», переключился на нас, а Кадыр остался на аэродроме, чтобы время, которое я буду в городе, посвятить разбирательству всех проблем его авиационного гарнизона.
Приблизительно на полпути в город мы почему-то свернули с асфальтированной магистрали и километров семь — десять, где-то в районе ткацких фабрик, ехали по грунтовой дороге. Я поинтересовался у полковника, чем это вызвано. Оказывается, одна мятежная банда перехватила сразу за перевалом участок дороги, поэтому приходится ездить на аэродром в объезд. Сказал также, что генерал-губернатор выступал перед народом в городе и заявил, что он не намерен губить жизни людей и развертывать боевые действия против шакалов, которые совершают преступление перед Аллахом.
Город выглядел очень людно. Мы проехали мимо базара — там набито битком. На центральной площади, перед дворцом губернатора, тоже полно нарядно одетых и разгуливающих людей. Был праздник.
Генерал Улюми встретил нас как родной брат. Большой, раздобревший, даже величественный. Мы отлично знали друг друга, и поэтому он мне в основном рассказывал все так, как было в действительности. Разговор был долгий, но добрый. Затем мы прошлись немного по городу. Я напомнил Улюми, что наши солдаты оставили горожанам как память асфальтированный центр Кандагара. Сожалел, что асфальтовый завод, который мы построили на окраине города, не функционирует. Но Улюми заверил, что всех специалистов-афганцев он сохранил и что намерен и дальше продолжать эту работу, как только позволит обстановка.
Я понял Улюми, что фактически по всем вопросам он должен надеяться только на свои силы, свои запасы и свои возможности. Кабул совершенно не способен ему как-то помочь. Исходя из этого, он сделал всё, чтобы объединить все имеющиеся силы. И это удалось (за исключением двух-трех банд), что позволило отразить натиск вооруженных отрядов, которые пришли из Кветы (Пакистан). «Мы их не только разбили, — горячился Улюми, — но и предупредили, чтобы они не пытались совать свой нос в Кандагар. Вот уже два месяца спокойно». Затем он еще раз поблагодарил за то, что советская авиация в условиях, когда войска 40-й армии уже покинули Кандагар, доставила очень большие запасы боеприпасов и другого военного имущества, что сыграло решающую роль в боях.
Во второй половине дня мы расстались. На прощание на память обменялись часами. Улюми вызвался сопровождать нас до аэродрома, но я сказал, что будет лучше, если он останется на своем боевом посту и отсюда нам обеспечит благополучный вылет. Так и поступили. На аэродром мы прибыли впритирку — генерал Кадыр просил нас не задерживаться, чтобы засветло вернуться в Кабул, так как у них плохо работает система обеспечения ночной посадки.
Две пожарные машины обливали холодной водой наш самолет уже двадцать минут, а он все парил. Обливались в основном двигатели, чтобы остыли. Запуск прошел с первой попытки, и через несколько минут мы были в воздухе. На следующий день я сделал итоговый визит Наджибулле. Договорились по всем основным вопросам и распрощались. В тот же день к вечеру я уже был в Москве. В дороге составил донесение министру обороны по результатам поездки, а с утра следующего дня доложил лично по всем проблемам Афганистана.
Больше мне не довелось бывать в этой стране — захлестнули свои заботы, в том числе тяжелые вспышки проявления экстремизма и сепаратизма в различных регионах нашего Союза, особенно на Кавказе, в Средней Азии, Прибалтике. Занимался одновременно и выводом наших войск из стран Восточной Европы и из Монголии.
На этом повествование об Афганистане можно было бы и закончить, но хочу предупредить читателя, что о трагической судьбе этой страны и его народа мы еще вспомним, когда окажемся в Осло на конференции, которую организовал в 1995 году институт имени Нобеля, а также в последней книге «Неповторимое», когда речь будет идти о событиях 11 сентября 2001 года в США.
Наконец, для показа, как складываются судьбы отдельных людей, опишу один удивительный факт.
Офицеры, которые долгое время работали со мной в Афганистане, фактически остались со мной и в дальнейшем. Вернувшись из последней поездки в РА, я в середине мая отправился в Харьков, где на Чугуевском учебном центре должно было проводиться испытание новой активной системы защиты танка от всех видов бронебойных снарядов. Поехала со мной и группа офицеров, с которой я привык работать, да плюс генерал-полковник Павел Иванович Баженов — заместитель Главнокомандующего Сухопутными войсками по вооружению.
На месте испытаний ученые и промышленники ориентировали нас о порядке проведения опыта. В натуре он выглядел так. На боевом поле, на расстоянии 600–700 метров от огневого рубежа (где мы стояли), фронтом на огневой рубеж был установлен танк Т-80 с новой опытной активной защитой. В ста метрах (!) от него фронтом на танк поставлено 100-мм противотанковое орудие (самое мощное в этой области), которое было нацелено нанести удар (выстрел) бронебойным снарядом под основание башни танка — самое «узкое» место. Оператор-испытатель, находившийся в блиндаже с мощной защитой неподалеку от орудия, готов был по команде генерального конструктора с огневого рубежа привести в действие противотанковое орудие, т. е. произвести выстрел по танку.
Мы пошли в поле, осмотрели объекты, еще раз получили полную консультацию, как все будет происходить на месте, и, вернувшись на огневой рубеж, заняли свои места для наблюдения «поединка». Поскольку нам сказали, что наблюдать сие событие можно просто стоя у кирпичного здания вышки, никто и не подумал о какой-либо опасности, а, следовательно, и о защите. Снаряд орудия должен лететь вперед, а не назад, т. е. в танк и далее в поле. Шайбы, которые выстреливаются навстречу снаряду с целью его сбития, должны локально решить все вопросы в «зоне танка». То есть все будто предусмотрено.
И вот дается команда на открытие огня. Выстрел противотанкового орудия и ответно-встречный выброс шайб защиты произошли фактически одновременно (как потом объяснили, разница была в сотых долях секунды). Все наблюдающие стояли слева от вышки, если можно так выразиться, углом вперед: впереди стоял я, справа от меня и несколько сзади — генерал Баженов, слева от меня на уровне Баженова — полковник Ляховский. Далее размещались все остальные. Вдруг все услышали щипяще-свистящий звук, затем удар о стену здания вышки, а вслед за этим падает вначале Баженов, за ним — Ляховский.
