Генрих Гофман - Повести
Большая надежда на вашу помощь. Ян Мазур говорил, что возле Банской-Быстрицы на аэродром «Три дуба» каждую ночь садятся русские самолеты с оружием и боеприпасами. За несколько ночей больше ста самолетов. Перевезли от вас парашютно-десантную бригаду из армейского корпуса генерала Свободы. А вчера на этом аэродроме сели советские истребители с чехословацкими летчиками. Они будут прикрывать освобожденный район от немецких бомбардировщиков. Значит, скоро мы как регулярная армия начнем действовать...
Увлекшись разговором, Ушияк и Мурзин не обратили внимания на хозяйку, которая тихо прибрала со стола и удалилась в другую половину дома.
— И еще, — продолжал Ушияк, — в Банской-Быстрице состоялся объединительный съезд Коммунистической партии Словакии и социал-демократической партии.
— Зачем же вам это объединение? — удивился Мурзин.
— Тебе, Юра, сразу трудно понять. У вас в России все за партию коммунистов. А кто не с вами, тот к немцам ушел. И у нас есть такие, кто немцам служат. Но те, кто против фашистов, они не все коммунисты. Некоторые за Бенешем идут. Им буржуазное правительство подавай. Но раз они против немцев, значит, в этот момент наши друзья. С ними вместе мы сильнее. Социал-демократическая партия — это еще не самое страшное. Я думаю, что и с некоторыми буржуазными партиями сейчас можно идти на сближение, чтобы скорее бошей побить. Правда, народную власть они очень боятся, — раздумчиво проговорил Ушияк. — Боятся слова «партизан». И это понятно. В этих партиях плохо знают народ. Они забыли, что слово «партизан» наполнено для словака своеобразной традицией сопротивления. Корни этой традиции уходят в глубь средних веков, к феодальным бунтам. Предводители крестьянских восстаний перевоплощались в народных легендах в непобедимых борцов. Их образы манят к себе наших людей, формируют в них романтизм борьбы.
Нам, словакам, горы и глубокие леса всегда были как-то особенно близки. На севере и западе они образовали границу Словакии. За ними мы чувствовали себя в безопасности. Горы и леса были основным источником словацкого искусства, с ними сочетается вся жизнь словацкого человека. Поэтому и партизанская жизнь не будет далекой, не будет чуждой словакам. Горы и лес — это родной дом для каждого словака и чеха. А наши буржуазные партии этого не понимают. Я думаю, они сами боятся леса. И все же в борьбе против немцев мы могли бы найти общий язык.
Ушияк умолк, достал из кармана пачку сигарет и протянул Мурзину. Тот отказался. Прикурив от зажженной спички, Ушияк затянулся едким дымом.
— Спасибо, Ян, за науку. Хорошо говоришь. А что же все-таки майор Величко сказал?
— Величко говорит, что генерал Голиан и судруг Шмидке на этих днях приедут к нам, в Мартин. Хотят посмотреть, как мы здесь устроились. И еще сказал, что по всей Словакии народ копает окопы, строит противотанковые заграждения и нам тоже надо строить оборону Мартина на своем участке. Он просил, чтобы ты к нему завтра утром приехал.
— Та-ак! Значит, утром в штаб Величко поеду... Если, конечно, немцы...
Мурзин не договорил. Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату вбежал запыхавшийся радист Владимир Кучинский.
— Радиограмма с Большой земли! — выпалил он, передавая Ушияку клочок исписанной бумаги.
Скользнув взглядом по строчкам, командир отряда протянул телеграмму Мурзину:
— На, читай, Юрий-братор! Видно, к Величко вместе поедем. И не утром, а прямо сейчас.
— Да-а-а! Задача нелегкая, — задумчиво проговорил Мурзин, прочитав телеграмму. — Слушай, Кучинский, найди-ка шофера и скажи, чтобы подал машину сюда.
— Слушаюсь! — радист лихо повернулся на каблуках и выбежал из комнаты.
— Ну-ка, Юра, прочти телеграмму еще раз, вслух, — попросил Ушияк, когда они остались вдвоем.
— Тут все ясно написано. «Надпоручику Ушияку. Капитану Мурзину... Основании решения штаба партизанского движения приказываем вашему отряду совершить марш границу протектората Моравии. Подготовьте людей действиям территории протектората. Переходом границы разверните партизанскую борьбу Моравии»... А дальше подписи. Строкач. Шверма. Коротченко... Вот тебе, Ян, и регулярная армия.
— Приказ есть приказ. Будем партизанить.
— Значит, ко времени ты мне про леса рассказывал. Будто чувствовал, что не получится из нашего отряда регулярной армии. А ты Моравию-то хорошо знаешь? — спросил Мурзин и внимательно глянул на Ушияка.
— Словакию знаю лучше. Но и в Моравии народ есть. Там городов промышленных много. В Злине крупный завод Бати, в Моравской Остраве угольные шахты, металлургические заводы. Будем связываться с местными подпольными ячейками коммунистов. Конечно, воевать в тех местах труднее, чем здесь, в Словакии. Немцы считают Моравию своей землей. Но, как говорят в России: «Поживем — увидим».
За окном послышался шум подъехавшего автомобиля.
III
Как договорились накануне, майор Величко прислал к рассвету девять грузовиков и две легковые машины для перевозки партизанского отряда имени Яна Жижки поближе к горам. Пока первая группа из двухсот партизан готовилась к отправке, Мурзин съездил в городскую больницу навестить Николаева, Морозова и комиссара Турского. Но повидаться с ними не удалось. Еще ночью, по распоряжению народного выбора города Мартин, раненых партизан увезли на аэродром «Три дуба», откуда их должны были переправить самолетами на Большую землю. Мурзин вернулся в расположение отряда, когда колонна грузовиков уже трогалась с места. Приказав шоферу пристроиться в хвост, он вытащил карту и отыскал северо-западнее Мартина город Рейские Теплицы. Это был конечный пункт их маршрута. Здесь начинались горы, сплошь покрытые лесами. В пяти километрах от города, где, судя по карте, густой лес уходил в горы от самой дороги, была намечена точка, откуда партизанский отряд должен был начать марш к границе Моравии.
Как только выехали за окраину Мартина, Мурзин задремал на заднем сиденье легкового автомобиля. Рядом с ним был его неизменный телохранитель Павел Куделя, все еще с перевязанной рукой, но с автоматом, изготовленным к бою. Он-то и потряс Мурзина за плечи:
— Вставайте, товарищ капитан, приехали.
Потягиваясь, Мурзин выбрался из автомобиля. Ноги затекли, проспал, видимо, долго. Он протер глаза и невольно запрокинул голову. В небо дыбились крутые, лесистые горы. Солнце висело почти в зените. Но то было осеннее солнце, и оно уже не грело. Земля дышала сыростью и прохладой.
Партизаны торопливо прыгали с грузовиков и быстро скрывались в лесной чаще. К Мурзину подошел Ушияк:
— Иди, Юрий-братор, веди людей, выбирай место для лагеря. А я отправлю машины в Мартин за остальными и буду вас догонять.
— Та-ак! Ладно. Надо только кого-нибудь здесь оставить, чтобы остальным дорогу к нам показали.
— Я уже приказал двум разведчикам. Когда расположимся на стоянку, еще двух к ним сюда пришлем.
— Хорошо! Значит, можно топать. Айда, Куделя. — Мурзин перепрыгнул через придорожную канаву и вошел в лес.
Метрах в пятидесяти от дороги партизаны столпились на небольшой полянке.
— Разговоры прекратить. В три шеренги становись! — негромко подал команду Мурзин.
Партизаны быстро построились. Сквозь шелест желтеющей листвы издали, со стороны дороги, все еще доносилось урчание грузовых автомобилей. Из-за деревьев в сопровождении нескольких партизан показался Ушияк.
— На пра-а-во! — Мурзин прошел в голову колонны. — За мной, шагом марш!
Вытянувшись неровной цепочкой, по три в ряд, головная группа партизанского отряда имени Яна Жижки стала взбираться по крутому склону горы, продираясь сквозь густой подлесок. Идти было тяжело. Тугие ветви деревьев стегали по лицу, в ногах путался папоротник, сухой валежник. Прерывистое дыхание людей, позвякивание котелков да обрывки отдельных фраз нарушали лесную тишь.
Еще не прошли и двух километров, когда Мурзин почувствовал, что людям необходимо передохнуть. Он и сам ощущал непомерную усталость. Огромным усилием воли заставлял себя переставлять ноги. Скорей бы какая-нибудь поляна, на которой можно было бы устроить привал. Но, как назло, лес становился все гуще. Небо совсем скрылось за плотными кронами высоченных елей и лиственниц. Только позади, далеко внизу, за толстыми стволами деревьев, проглядывались луга, раскинувшиеся в долине.
— Высоко забрались, товарищ капитан. Воздуха не хватает, — хрипло проговорил Павел Куделя, ни на шаг не отстававший от своего командира.
— Ничего, еще немного осталось, — как можно бодрее ответил Мурзин, а сам подумал: «Действительно, трудно дышать, видно, в самом деле высота сказывается».
Свернув к небольшой расщелине, по дну которой звонко журчал ручей, Мурзин приказал остановиться и разрешил привал на двадцать минут.
