Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)

Вслед за моим выстрелом справа раздались еще три: стоя на четвереньках, Паша сбоку стрелял по ногам амбала. Он был оглушен, и правая половина лица залита кровью, к тому же рядом с директрисой находился помощник коменданта; естественно, я не рассчитывал, что Паша попадет, но это в любом случае создавало крайне ценный для меня в эту минуту отвлекающий фактор, и мысленно я ему аплодировал.

Нет, я не промахнулся: на рукаве гимнастерки амбала у самого погона проступило темное пятно. Но я только слегка задел, считай, поцарапал ему левую руку, а ее требовалось надежно «отключить».

Толково используя ситуацию, он держался за живым заслоном, я же на открытом месте в десятке метров от него вынужден был энергично двигаться, пританцовывать, фиксируя его лицо и все время угрожая обоими наганами.

Он выстрелил в меня двумя пулями, не попал, добавил погодя секунды еще одну и снова — мимо. Чему-чему, а как «качать маятник»,[67] я мог бы поучить и его, и тех, кто готовил его в Германии, к тому же Пашины выстрелы сбоку, несомненно, действовали ему на нервы, а подсветка значительно снижала меткость.

Тем не менее он был опытный, находчивый парш, сразу понявший, что я опаснее других и что в первую очередь надо разделаться со мной. И я перед тем оценил его правильно: он действовал толково, уверенно, стрелял в отличие от «лейтенанта» умело, не торопясь, и если бы не подсветка и не моя сноровка в «качании маятника», он бы, возможно, меня уже свалил.

Ствол браунинга опять следовал за моими движениями — справа налево и обратно, и я чувствовал, знал, что в ближайшую секунду снова раздастся выстрел. Но в это мгновение помощник коменданта вытащил наконец пистолет, и амбал, целившийся в меня, без промедления выстрелил дважды ему в грудь.

С позиции инстинкта самосохранения и личной безопасности его действия были логичны, обоснованны, но теперь он терял свое главное преимущество: помощник коменданта сразу обмяк и стал валиться вниз и назад, при этом открылся верх туловища амбала, и как только это произошло, я, упредив его следующий выстрел, всадил ему две пули в левое плечо и тотчас рванулся вперед, чтобы помешать ему — блокировать вероятную попытку поднять правой рукой вывалившийся в траву браунинг.

Он действительно нагнулся и, не спуская с меня глаз, зашарил у ног, но я летел на него стремглав, и, не выдержав, он бросился бежать через поляну, а я пустился за ним, успев отметить, что помощник коменданта и бритоголовый «капитан» лежат не двигаясь, причем поза последнего — спиной кверху, с неловко вывернутой вбок правой рукой — мне весьма не понравилась.

Слева захлопали выстрелы из «ТТ», и, кинув туда взгляд, я увидел, что «лейтенант», оборачиваясь, стреляет в Малыша, а тот, как я его учил, на бегу уклоняется, не очень ловко, но в целом грамотно.

Я боялся за Малыша, опасений же, что «лейтенанту» удастся уйти, не испытывал, поскольку знал, что если даже я его потом не догоню здесь поблизости, через двадцать минут — к тому времени, когда он в лучшем случае достигнет опушки, — весь лес по периметру уже будет охвачен огромной «каруселью», и за пределы столь плотного оперативного кольца ему не выскочить и не проскользнуть.

В кобуре у амбала на ремне за правым бедром был еще ствол, скорее всего «Браунинг Лонг 07», схожий по форме и размерам с «ТТ», и хотя рука у него болталась, как плеть, а гимнастерка под погоном потемнела от крови и брюки сзади повыше колена тоже — Паша все-таки сумел в него попасть! — я держал ухо востро. Утверждение, что якобы у левши правая рука развита недостаточно, — это байка для дефективных детишек. А в действиях его чувствовался настоящий парш.

Я услышал возгласы: «Стой! Стрелять буду!», оглянувшись, увидел старшину, выскочившего с автоматом из кустов перед «лейтенантом», заорал ему и Малышу: «Не стрелять!», но в тот же миг «лейтенант» поднял руки вверх, и я подумал с облегчением — вдвоем-то они наверняка его слепят теплым и невредимым.

В жизни каждый двадцатый — левша, их миллионы, но я уже убедил себя, что именно этот самый амбал пытался убить Гусева, того шофера с «доджа», и, следовательно, причастен к делу «Неман». Я просто мечтал, чтобы так оно и оказалось.

Раненный в плечо и в ляжку, он бежал даже лучше, быстрее, чем я ожидал. Но ему нужно было достигнуть деревьев или оторваться от меня, чтобы обнажить ствол, а я спокойно сокращал расстояние между нами и готовился его слепить. Он наверняка уже понял, кто мы такие и что наша задача — взять его живым. Конечно, я без труда мог его стреножить, но дырявить даже парша без необходимости — мне поперек горла, и зачем стреножить, если он и так не уйдет.

На бегу я опять оглянулся влево. Малыш, положив «лейтенанта» лицом в траву, стягивал ему вязками руки за спиной. Старшина, воинственно наставив вниз автомат, стоял рядом.

И в этот момент амбал наконец сделал то, чего я все время ждал: правой рукой ухватился за кобуру. Она у него наверняка была с вытяжным ремешком, и мешкать не следовало.

Тут могло быть два реальных решения: сбить его подсечкой или же оглушить ударом в голову. Имея в виду оперативную обстановку здесь, на поляне, и то, что нам предстояло, я выбрал второе: наддав, сократил дистанцию и, как только пальцы его оказались в кобуре, взлетел над ним в прыжке и сверху ударил его рукояткой нагана правее макушки, вполсилы, с расчетом кратковременного рауша.[68]

Он упал вперед и чуть влево, по инерции метра полтора проехал лицом вниз по траве. Замер расслабленно, голова не поднималась, и я понял, что на какие-то минуты он вырубился. Сунув выпавший из кобуры браунинг себе в карман, я ухватил его за правую целую руку и в темпе, как куль, потащил к месту засады.

Туда же Малыш и старшина уже вели «лейтенанта». Он шел со связанными за спиной руками, и, бросив на него взгляд, я уже соображал, как буду его потрошить.

На ходу я успел посмотреть на часы — для рапорта.

Зафиксировать момент начала сшибки я не имел возможности, но продолжалось все это не более трех-четырех минут.

Паша с лицом, залитым кровью, сидел, зажав рукой рану на голове, а двое других — бритоголовый и помощник коменданта — по-прежнему лежали в траве. И, увидев, что Паша сидит, я возликовал, от радости как гора с плеч слетела — могло быть и хуже.

И теперь, когда я увидел его живым и было совершенно ясно, что хорошо или плохо, но мы слепили всех троих, вопрос, который с момента их появления на поляне все время назойливо занимал меня: «Кто они?» — сменился другим. Я уже нисколько не сомневался, что это действующие немецкие агенты, однако то, что один из них левша, еще ничего не доказывало, и теперь меня буквально свербило главное, самое в эту минуту существенное: «Имеют ли они отношение к делу „Неман“?.. Имеют или нет?..»

98. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

«Весьма срочно!

Егорову

Механик 294-го ОРВБ старшина Гурченко Николай Тарасович по прозвищу „Коляныч“ подтвердил, что прошлой зимой, когда его часть и батальон, где служил сержант Гусев, располагались по соседству под Гомелем, в феврале или начале марта месяца Гусевым у него действительно был приобретен за бутылку водки точно такой портсигар, как предъявленный ему нами для опознания.

Однако за прошедшую зиму Гурченко изготовил десятки одинаковых по форме, размеру и рисунку портсигаров со стандартной надписью „Смерть немецким захватчикам!“, и ввиду отсутствия у них каких-либо индивидуальных особенностей и примет он не может утверждать достоверно, что именно этот портсигар был им передан Гусеву.

«Колыбанову

На №…………. от 19.08.44 г.

Надо смотреть правде в глаза. Все без исключения возможное нами предпринято и делается. Однако никаких гарантий, что разыскиваемых удастся взять сегодня или даже завтра, нет и быть не может.

«Срочно!

Егорову

В действиях и поведении Чеслава и Винцента Комарницких за время наблюдения ничего подозрительного обнаружить не удалось.

«Весьма срочно!

Колыбанову

На №……. от 19.08.44 г.

Малая саперная лопатка, обнаруженная в хате Юлии Антонюк и принесенная, как установлено, Павловским, имеет выдавленное заводское клеймо „Ч-к 44“ и по справке Главного инженерного управления КА изготовлена в Челябинске в 1944 году.

Лопатка же, находившаяся в машине у Гусева, как нами точно установлено, имела заводское клеймо „К-в 43“ и была изготовлена в Коврове в 1943 году.

Произведенной нами с целью идентификации тщательной проверкой получить доказательства того, что портсигар, обнаруженный у Павловского, является портсигаром Гусева, не удалось.