Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
Зигфрид кивнул головой и, обращаясь к сидящему в углу радисту, спросил:
— Что нового под землей?
— Ни одного сигнала, господин обер-лейтенант. Он должен выдвинуть антенну. — Он взглянул на холм с бункером, как будто мог на таком расстоянии увидеть, успел ли радист в бункере выдвинуть антенну.
Бетонный купол метровой толщины скрывал под собой не артиллерийские казематы, а вентиляционное оборудование не пущенного в эксплуатацию подземного завода. Строительство было прервано на последней стадии монтажных работ, буквально за день до занятия района польскими частями. С тех пор, с половины марта, в бункере светили подвешенные к потолку на равных промежутках лампы, питаемые от мощных аккумуляторных батарей. Зарешеченные лампы высвечивали из тьмы широкие бетонные ступеньки, ведущие вниз.
В небольшой нише, в месте, заблаговременно приготовленном для монтажа заводской радиостанции, коренастый солдат в форме танкиста возился с передатчиком, не
понимая, почему близкие четкие радиосигналы снаружи вдруг замирают, становятся неслышными, затем возникают вновь, чтобы спустя мгновение опять исчезнуть.
— Тысяча чертей! — буркнул он себе под нос и направился к выходу.
Рядом с закрытым на три задвижки выходом стоял часовой с автоматом на груди.
— Мне надо выйти наружу, — объяснил радист. — Антенну наладить.
Часовой, охраняющий выход, хорошо помнил запрет командира группы, но он видел, как мучится радист, и решил помочь восстановить связь. Они дружно принялись отвинчивать толстые металлические лапы, поочередно сдвинули все три. Когда радист взялся за последнюю задвижку, часовой придержал его и на всякий случай погасил ближайшую лампу. Осторожность, мол, никогда не помешает.
Только после этого они в полумраке отодвинули стальную задвижку и начали толкать наружу овальную железобетонную дверь. Конусообразная глыба покатилась почти бесшумно по стальным направляющим и, лишь в конце скрипнув, повернулась. В отверстие были видны ветви деревьев на фоне ночного неба.
Часовой наблюдал за радистом, выбежавшим наружу, и с двух метров увидел, как сильный удар свалил его на землю. Не имея возможности оказать ему помощь или быстро закрыть вход, часовой бросился внутрь бункера, притаился за углом, здесь же, неподалеку от входа, готовый выстрелить или нанести удар широким морским ножом, который он выхватил из-за пояса.
За его спиной имелась под стеклом кнопка с надписью на стене «Тревога».
Мелькнула мысль: нажать. Рука уже было потянулась к кнопке и... замерла на полпути. Он застыл, всматриваясь в овальное пятно лунного света и носков своих сапог. Если кто-нибудь попытается ворваться сюда, его выдаст тень.
Снаружи доносились неясные шумы и голоса. Часовой сообразил, что против него несколько человек. Вновь подумал, не включить ли сигнал тревоги, но, представив себе обер-лейтенанта Зигфрида Круммеля, который с пистолетом в руках станет допытываться, почему он нарушил приказ, отбросил эту мысль. Он понимал: спастись можно, только закрыв вход. Когда кто-нибудь попробует войти, появится шанс, тогда надо мгновенно нанести удар и быстро действовать, не дать опомниться другим.
Тем временем в нескольких метрах от входа, который охраняли Густлик с автоматом и Томаш с винтовкой, состоялось экстренное совещание.
— Сильно стукнули, ничего не сможет сказать, — заявил Калита, осмотрев радиста.
— Заскочим втроем. Больше никого не надо, — предложил Янек. — В темноте и в толкотне, того и гляди, своих перестреляешь. Сами же говорили, вахмистр, что это работа не для уланов.
— Только не ввязывайтесь в схватку, — предостерег вахмистр. — Генерал говорил: не дать им уйти с тем, за чем пришли.
— Хорошо, — согласился Кос и побежал к открытому входу, как будто хотел нырнуть в него.
Притаившийся немецкий часовой, услышав снаружи шорох, поднял руку с ножом и, как только на светлом пятне появилась тень, ударил с полуоборота. Лезвие ножа, предназначенное для человека, прошло в нескольких сантиметрах над лбом Шарика.
Собака вскочила в бункер, оттолкнулась лапами от стены и молниеносно бросилась на немца. Борьба продолжалась не более двух-трех секунд. Вбежал Янек и включил фонарь.
Нож уже валялся на бетонном полу, а овчарка готова была вцепиться зубами в горло немца.
Последовала команда:
— Отпусти!
Часовой, воспользовавшись моментом, левой рукой разбил стекло и нажал кнопку тревоги. Резкий прерывистый звон огласил помещение, когда появился Густлик. Черешняк еще торчал у входа в бункер — ему мешал вещмешок, с которым он не хотел расстаться ни на минуту.
Пленный, уверенный, что ему не избежать смерти, несмотря на ствол автомата, направленный на него, вырвал чеку из гранаты, засунутой за пояс. Густлик бросился на немца, наотмашь стукнул его прикладом и, выхватив гранату, швырнул ее наружу через вход.
— Внимание!
Через секунду за стеной бункера тишину разорвал взрыв.
Резкая вспышка осветила танкистов, припавших к земле. Осколки просвистели над головами, ударили в стену и в сплетение электрических проводов.
Вспышка сменилась темнотой, замолк сигнал тревоги. Глаза медленно привыкали к мраку, сначала видны были лишь руки и оружие, потом стены, наконец свет, идущий откуда-то снизу.
— Отчаянных солдат взяли в этот десант, — громко зашептал Густлик, отодвинув в сторону тело часового. Он прочистил пальцем ухо, спросил: — Звенит еще или нет?
— Порваны, — Янек показал на черные провода и быстро ощупал Шарика. — Цел ты, пес?
Осторожно, с автоматами наготове все пошли вниз, прячась в нишах.
— До чего же поганый завод строили, — пробурчал Густлик, заглядывая на бетонные ступени, ведущие вниз, откуда шел свет.
Кос, чтобы взглянуть, подошел ближе. Томаш, желая освободить ему место, отошел назад, оперся о металлическую трубу вентилятора, а та неожиданно рухнула вниз в вертикальную шахту.
Парень потерял равновесие, растопыренными пальцами заскользил беспомощно по бетонной стене.
Подскочивший Елень едва успел ухватить его за вещмешок. Оба следили за падающей трубой, которая, блеснув на свету, исчезла в темноте. Долго еще было тихо, пока со дна не послышался грохот, многократно повторенный эхом.
— Хорошо, вещмешок на тебе — было за что схватить...
— Никогда не видел такого колодца, — признался Томаш.
— Не схвати я тебя вовремя, увидел бы... — тихо ответил ему Густлик. — А теперь, сынок, охраняй тылы. Будешь нашим арьергардом.
— Что это такое?
— Тыловое охранение.
Сделав глубокий вдох, будто готовясь броситься в холодную воду, Елень сбежал по лестнице на полэтажа, припал на колени с оружием, готовым к действию, и подал знак. Вслед бросился Янек, двумя большими скачками миновал прикрывающего и прильнул к стене этажом ниже.
Вперед готовился выйти Томаш, но Густлик не ждал, — сменив Янека, он снова оказался впереди него.
Томаш и Шарик, оглушенный немного взрывом и уставший после борьбы, едва поспевали за ними. Когда нужно все время оглядываться, чтобы убедиться, нет ли кого за спиной, на лестнице и упасть нетрудно. Так они спустились этажей на семь, а может, на десять.
Еще два прыжка — и Янек оказался на широкой, хорошо освещенной лестничной площадке, разделенной толстыми колоннами. Он подал знак рукой Густлику, чтобы тот подождал, а сам осторожно занялся осмотром: дальше вниз вели только темная вертикальная шахта и скошенные отверстия в бетоне, как бы подготовленные для труб.
За колоннами едва виднелся железобетонный люк, очень похожий на верхний. Над люком — крупное изображение черепа. Один жест — и рядом уже был Елень, чуть сзади — Томаш с винтовкой, из-за колонны высовывалась голова Шарика. Каждый, даже самый тихий, шаг отзывался эхом, каждый неосторожный удар приклада вызывал многократно повторяемый шум. Кос попробовал открыть люк, крышка легко подалась. В люке, несмотря на темноту, они увидели странную неподвижную фигуру в очках.
Густлик вскинул автомат и... опустил. Оказалось, что это прорезиненный комбинезон в маске, подвешенный на крюке. Янек, постукивая рукой о колено, подозвал Шарика и, потянув носом воздух, приказал ему нюхать. Собака не проявила никакого беспокойства, и Густлик нырнул в люк, за ним — Янек. Теперь они находились в камере величиной с комнату средних размеров, с двумя очень толстыми бетонными стенами. Здесь висели желтые и зеленые комбинезоны, маски, резиновые сапоги и брезентовые полотнища с двумя белыми кругами посредине, соединенными тремя толстыми лучами. Множество крюков под низким потолком придавали помещению вид гардероба. Дальше было прямоугольное отверстие, которое можно было закрыть двумя парами броневых плит в углублениях на рельсах и роликах. На внутренней плите белел рисунок, сделанный масляной краской: скелет с косой на плече и надпись по-немецки крупными буквами: «Внимание! Эта смерть невидима». Томаш, только что присоединившийся к остальным, перекрестился и склонился к уху Густлика.
