Владимир Мильчаков - Повести и рассказы
— Кто там?
— Лейтенант Гольд, — доложил Франц, выглянув в окно. — Он, по-моему, или очень пьян, или ему начальство здорово всыпало.
— Ладно, — быстро сказал капитан. — Пусть нам никто не мешает. Запри калитку и никого не пускай.
Фриц Гольд стремительно вошел в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Он запыхался, хотя только что слез с мотоцикла. На красном, распаренном лице блестели капельки пота.
— Зигфрид, — понизив голос, заговорил он вместо приветствия. — Мне надо поговорить с тобой, как с самым близким другом. Я мчался сюда сломя голову. Мне не с кем больше посоветоваться. Не у кого попросить помощи.
— Говори, Фриц, — спокойно ответил Бунке. — Обещаю тебе сделать все, что могу.
— Вот-вот, — обрадовался Гольд. — Это самое главное. Нет ли у тебя чего-нибудь выпить?
— Франц, коньяку! — крикнул Бунке.
Франц молча принес и поставил на стол бутылку и две рюмки.
— Пей, Фриц! — пригласил Бунке.
Гольд выпил одну за другой три рюмки коньяку и, крякнув, уставился на Бунке.
— Слушай, Зигфрид. Произошла страшная, совершенно непонятная вещь. Я попал в такую переделку, что хоть пулю в лоб пускай.
— Ты проигрался? — сочувственно спросил капитан. — Сколько?
— Мне уже нечего проигрывать! — раздраженно крикнул Гольд. — Хуже, Зигфрид, чем самый крупный проигрыш, гораздо хуже. — Наклонясь к самому уху капитана, он рассказал о встрече с Гретой, а заодно и историю семьи Шуппе и Верков. Он не скрыл даже и то, зачем Лотта была вызвана в Грюнманбург и какие разговоры ходят о лаборатории «А». Капитан слушал внимательно, не пропустив ни слова.
— Что же мне делать, Зигфрид? — спросил, наконец, лейтенант. — Ведь, кроме грязной истории с этой еврейкой, на мне еще и расстрел Макса Бехера. Мне не поздоровится, если в Грюнманбурге остались его друзья. Что делать?
— Да-а. Красные таких штук не прощают. Я тебе не завидую, — неторопливо ответил Бунке. — Если бы пришлось выбирать между самым паршивым участком на переднем крае и твоим положением… я бы выбрал передний край.
— Я сам согласен уехать сейчас, куда угодно, хоть на фронт!
— А в самом деле, почему бы тебе не попроситься в действующую армию? Это, пожалуй, выход.
— Что ты, Зигфрид. Ни с того, ни с сего…
Капитан ничего не ответил. Гольд сидел, как на иголках: молчание капитана угнетающе действовало на него.
Но Бунке не спешил на выручку перепуганному эсэсовцу. Спокойно, даже меланхолично он помял в пальцах сигарету, щелкнул зажигалкой и закурил. Время шло. Капитан мастерски пускал в воздух ровные колечки дыма, рассеянно наблюдая, как они медленно тают в воздухе.
— Что мне делать, Зигфрид? — не выдержал Гольд.
Капитан неторопливо потушил сигарету и поднял глаза на Гольда:
— Когда ты видел Грету Верк?
— Сегодня, часа полтора-два тому назад.
Бунке сожалеюще посмотрел на Гольда и с глубоким убеждением ответил:
— По-моему, тебя надо расстрелять. Конечно, если гестапо узнает все, о чем ты мне рассказал, то до завтрашнего утра тебе не дожить.
— Ты что, с ума сошел? За что? — воскликнул Гольд.
— Во-первых, за то, что ты сразу не сообщил гестапо о проникновении врага на секретнейший объект. На такой объект, от которого зависит судьба великой Германии.
— Но я могу сейчас же сообщить. Я пойду… — вскочил с дивана Гольд.
— Садись, — оборвал его капитан. — Прошло уже два часа. За это время она, боясь разоблачения, могла все записи, расчеты и формулы передать своим сообщникам.
— Что же делать?! — беспомощно опустился на место Гольд.
— Во-вторых, — будто не слыша Гольда, спокойно продолжал капитан, — тебя надо расстрелять за то, что ты мне, постороннему человеку, рассказал, что делается в лаборатории «А». Проще говоря, ты выдал военную тайну.
Гольд в ужасе уставился на капитана.
— Но, дорогой Зигфрид, — забормотал он. — Ведь я только тебе, как другу… Неужели ты…
— Разглашение военной тайны карается смертью, — холодно проговорил Бунке.
— Я шел к тебе просить совета. Как же я мог не рассказать… Послушай, дорогой Зигфрид, будь другом…
— Я и хочу дать тебе дружеский совет, — перебил Бунке излияния эсэсовца, — совет настоящего друга, — он подчеркнул слово «настоящего».
— Ну, говори скорее, Зигфрид! Что мне делать? — ожил Гольд.
— Молчать, — коротко ответил Бунке.
— А если узнают? — робко осведомился Гольд.
— Тогда расстреляют, — как о чем-то самом обычном сказал Бунке. — Да не дрожи ты, а слушай. Кто, кроме тебя, может отличить Грету от Лотты?
— Кроме родных Лотты да еще тетушки Клары, пожалуй, никто, — ответил Гольд после минутного раздумья. — Сейчас здесь нет никого из тех, кто знал их близко. Мужчины на фронте, женщины разъехались кто куда.
— А Кольбе?
— Что ты, Зигфрид! Он ведь недавно здесь. Era родные живут около Гамбурга.
— Ты слышал сегодняшнюю сводку? — Спросил Бунке.
— Слышал, — удивленно взглянул на капитана Гольд. — Паршивая сводка. Наших прут.
— А ты не думал над тем, что будет, когда русские придут сюда?
Гольд испуганно подбежал к окну и захлопнул раму.
— Не бойся, там никого нет, — усмехнулся Бунке.
— Ты думал над этим вопросом?
— Кто из нас над этим не думает, — шепотом заговорил Гольд. — Только о приходе русских и думать страшно…
— А надо думать, — сурово отрезал Бунке. — Сообрази, как отблагодарит тебя отец Греты, господин Верк, если ты не выдашь его дочь, а поможешь ей. Верк в Америке, но ведь американцы-то — союзники русских. Ты думаешь, эта самая Грета для собственного удовольствия приехала в Грюнманбург?
— Та-та-та! — изумленно воскликнул Гольд. — А я ведь об этом не подумал.
— Ну, так думай, а я пока почитаю, — потянулся за книжкой Бунке. — Видимо, до тебя не сразу доходят умные советы.
— Ну, дорогой Зигфрид, какой ты сегодня странный, — взмолился Гольд. — Я еще не все понял. Хорошо, я буду молчать, но что мне делать сейчас?
Бунке взглянул на него поверх книги.
— На твоем месте я бы прежде всего успокоил Грету. Обещал бы ей поддержку.
— Да, да, — закивал Гольд. — Я это сделаю немедленно. Сегодня же.
— Хорошо бы мне встретиться с Гретой. Я бы по-настоящему втолковал ей, что ты для нее не враг, а друг. Скажем, сегодня в десять часов вечера, в этом доме.
Гольд удивленно взглянул на Бунке.
— Но ведь тетушка Клара сразу ее узнает!
— Фрау Нидермайер до завтрашнего дня не будет дома.
Гольд со все возрастающим удивлением разглядывал капитана.
— А зачем тебе Грета? — недоумевающе спросил он. — Влипнешь еще с нею.
— Дорогой Фриц, — прочувственно заговорил Бунке, отбросив томик Мая. — Ты ко мне пришел как к другу. Я тебе хочу помочь. Если ты веришь мне, то делай так, как я тебе говорю. Если нет — отправляйся в гестапо, а я пойду заказывать тебе надгробный памятник. Даже потороплю мастеров, чтобы памятник был готов к вечеру. Делай, как тебе лучше.
— Ну, зачем так, — заморгал глазами Гольд. — Зачем мне идти в гестапо? Я верю, что ты настоящий друг, и сделаю все, как ты мне посоветуешь. Ведь ты меня не подведешь, Зигфрид?
— Слово солдата! — обещаю тебе как другу, что помогу во всем. Обещаю тебе, что ты уедешь отсюда очень скоро и очень далеко. Нет, не на фронт, наоборот, ты будешь в самом надежном тылу и к тебе хорошо отнесутся люди, гораздо старше тебя по званию.
— Благодарю тебя, Зигфрид, — растроганно сказал Гольд. — Я сразу почувствовал в тебе настоящего человека. Сейчас я поеду, успокою Грету.
— Поезжай, — согласился Бунке. — Только запомни: я с тобою ни о чем не говорил. Не проболтайся.
— Что ты, Зигфрид! Клянусь тебе…
— Верю, — перебил его Бунке. — А самое главное — берегись друзей Макса Бехера. Ну, отправляйся к Грете. Встретимся в десять в «Золотом быке». Только не запаздывай. К десяти мы должны вернуться сюда.
Окрыленный лейтенант поспешно вышел из комнаты. Вскоре со двора послышался удаляющийся треск мотоцикла.
Капитан Бунке несколько мгновений сидел на диване в глубокой задумчивости. Затем встал и, достав из офицерской сумки книгу небольшого формата, уселся к столу. Взглянув на календарь, висевший над столом, он открыл книгу на странице, соответствовавшей сегодняшнему числу месяца. В книге лежало несколько газетных вырезок. Это были песни, печатавшиеся в фашистских фронтовых газетах. Не спеша, то и дело взглядывая то на одну из вырезок, то на страницу книги, капитан стал наносить на листок бумаги цифру за цифрой. Видимо, работа требовала большого напряжения, потому что капитан просидел, не разгибая спины, почти три часа. Наконец он положил вырезки и с облегчением захлопнул книгу. На верхней обложке блестело тиснутое золотом: «Адольф Гитлер. Майн Кампф».
