Михаил Сухачёв - Штурман воздушных трасс
Из-за сильного противодействия вражеских истребителей летать как обычно, на большой высоте, становилось все опаснее. Вопреки мнению испанского командования, командир отряда Хользунов предложил перейти на бреющие высоты. Для убедительности он решил первый полет совершить своим отрядом. Необычность задания взбудоражила эскадрилью. Рано утром все вышли проводить смельчаков. Волновались и те, кто улетал, и те, кто оставался, в душе надеясь на благополучное возвращение товарищей.
На высоте пять-десять метров от земли, огибая препятствия или проскакивая между деревьями, отряд вышел на вражескую батарею севернее Толедо. Прокофьев с силой дернул все четыре кольца тросов бомбодержателей. Восемь пятикилограммовых бомб упали между орудий. Эффект был ошеломляющим. Прокофьев видел мечущиеся в панике фигуры мятежников. Можно было не сомневаться, что о дерзком налете они не успеют сообщить командованию, а если и сообщат, то поднимать истребители для отражения удара будет уже поздно. Несмотря на то что удар наносился бомбами малого калибра, он был очень эффективным. Вокруг виднелись множество воронок, разбросанные снарядные ящики, накренившиеся орудия с отбитыми колесами. Было ясно, что батарея не сможет принять участие в бою.
Летчики завершили атаку разворотом над целью, а штурманы поливали мятежников пулеметным огнем.
На выходе из атаки в самолете Прокофьева вдруг раздался грохот. Перед глазами летчика возникла белая пелена. И почти тотчас он почувствовал едкий запах бензина. Мелькнула мысль, что взорвался бензобак.
Теперь в любую секунду мог остановиться мотор. Дальнейшее страшно было себе представить. В республиканской армии уже знали: франкистские палачи намного превзошли своих коллег времен испанской инквизиции.
К счастью, мотор пока тянул, с каждой секундой приближая экипаж к своей территории.
Когда пересекли условную линию фронта, чувство облегчения сменилось большим желанием добраться до своего аэродрома. А почему бы и нет? Ведь пролетели же они полтора десятка километров. Неужели не дотянут еще десяток? Эта уверенность появилась, едва вдали замаячил родной аэродром.
Однако мотор чихнул, замолк на секунду, затем, словно из последних сил, взревел, дернул и окончательно заглох. Подтягивая на себя штурвал, летчик «по-вороньи» спланировал на свой аэродром. И там, где полагается нормально приземлиться, самолет закончил пробег.
Это был первый благополучно завершившийся полет группы бомбардировщиков, выполнивших задание без истребительного прикрытия. Правда, осматривая самолеты, механики шутили, что, пожалуй, лучше заново перетянуть обшивку, чем заклеивать пулевые пробоины на крыльях и фюзеляже.
Самолеты нужно было готовить к завтрашнему дню, и на эмоции не оставалось времени. Испанские механики приступили к ремонту. В помощь им взялись за работу и советские летчики. Но механикам это не понравилось. Чем настойчивее предлагались услуги, тем упорнее следовал отказ. Только с помощью переводчиков удалось выяснить причину назревавшего конфликта.
Десятилетиями испанцам внушалось понятие о различном положении «высшей касты» — летчиков и «низшей» — механиков.
Это положение в конце концов стало нормой отношений, не вызывавшей протеста. Поэтому помощь со стороны советских пилотов, которых механики уважали и любили, была воспринята как выражение недоверия. Видимо, еще прошло недостаточно времени, чтобы у испанских механиков укрепилась вера в то, что советские летчики глубоко уважают их труд и искренне желают им помочь.
С первых чисел октября франкисты начали штурм Мадрида. Семьдесят километров, отделявших Толедо — ставку мятежников — от Мадрида, Франко намеревался преодолеть с боями за неделю и 12 октября, в день праздника расы[4], войти в столицу. За два дня до намеченного срока мятежники достигли окраин города. Для завершающего удара Франко стягивал войска.
Теперь бомбардировщики республиканской эскадрильи привлекались не только для ударов по продвигающимся к Мадриду колоннам противника, но и для штурмовки мятежников в окопах пригородного лесопарка Каса дель Кампо.
Осень оказалась на редкость дождливой. Тяжелые тучи едва не цеплялись за многочисленные шпили мадридских костелов. Выбирая узкий просвет, оставшийся между облаками и крышами домов, звено за звеном выходили республиканские самолеты на позиции мятежников, сбрасывая бомбы и поливая их пулеметным огнем.
Возможно, что над территорией противника погода была еще хуже, так как республиканские летчики совершали уже по третьему вылету, а фашистские истребители не появлялись.
Никто из летчиков поначалу не обратил внимания на то, что облачность повысилась, а видимость стала лучше. И вот когда группа после нанесения удара повернула на свою территорию, на встречно-пересекающемся курсе и выше промелькнула четверка фашистских «фиатов».
«Может, не заметили», — с надеждой подумал Прокофьев, провожая взглядом удалявшиеся истребители. Но пальцы крепко сжали рукоятки пулемета. Летчики прибавили газ и стали снижаться. Надежды не оправдались: уже на виду аэродрома республиканцев истребители мятежников ринулись в атаку. Это Прокофьев понял, когда левую плоскость прошила пулеметная очередь и тотчас вперед выскочил атаковавший их истребитель. Инстинктивно Гавриил дал длинную очередь вслед удалявшемуся самолету. Истребитель вместо наметившегося разворота вправо вдруг неестественно резко сделал левый крен и плавно пошел вниз. Наблюдать за ним было некогда, да и не имело смысла. Три других истребителя по очереди атаковали мечущиеся над своим аэродромом бомбардировщики.
Гавриил едва успевал отстреливаться. Скоро, по его расчетам, должны были кончиться патроны. Тогда они станут просто мишенью, и никто не сможет их защитить.
Казалось, прошла вечность. Но вот, оглянувшись назад, Прокофьев не обнаружил ни очередной пулеметной трассы, ни атакующего истребителя. Все. Их оставили в покое. Видимо, у противника бензина хватало, только чтобы вернуться на свой аэродром. Гавриил отпустил рукоятку пулемета и почувствовал, как устали пальцы. Болела шея от напряженного вращения головой.
Потом, после посадки, им сообщили, что группой бомбардировщиков сбит истребитель, и многие летчики и штурманы, воссоздав обстановку, пришли к выводу, что его мог сбить Прокофьев. Гавриил неуверенно возражал, говоря, что стрелял машинально, вероятность попадания мала, стало быть, он не имеет права признать победу за собой.
К концу октября, когда на самолетах площадь заплат стала равна площади собственной обшивки, в Картахену прибыл пароход «Старый большевик» с первыми советскими бомбардировщиками типа СБ.
Эти самолеты поражали законченностью и стремительностью формы. В сравнении с «бреге» они выглядели посланцами с другой планеты. Летчики и техники осваивали СБ в ходе их сборки.
На это отводилось минимум времени. После руления и облета самолет считался освоенным даже теми, кто его раньше и в глаза не видел. К такой категории летного состава относился и Прокофьев.
Теперь Гавриила назначили штурманом первой бомбардировочной эскадрильи под командованием вдумчивого, спокойного Эрнеста Шахта. Сын швейцарского рабочего-маляра, Эрнест рано включился в революционную борьбу и, спасаясь от преследования, вынужден был в 1922 году бежать в СССР. С детских лет лелеянная мечта стать летчиком осуществилась на новой родине. Шахт закончил летную школу. От природы скромный, даже застенчивый, он с трудом познавал русский язык и, несмотря на то, что прожил в СССР четырнадцать лет, говорил с сильным акцентом. Это становилось особенно заметным, когда Шахт волновался. Путая русские слова с немецкими, он спешил скорее произнести всю фразу, как правило, заканчивал ее на немецком языке. Сознавая за собой этот недостаток, Шахт хотел иметь такого помощника, который бы схватывал его мысль, развивал ее, облекая в необходимую словесную форму. В Прокофьеве он видел того человека, в котором нуждался: уравновешенного, делового. Шахту даже нравилось, что Гавриил такой же, как он, немногословный. Постепенно он переложил вопросы организации боевых действий эскадрильи на Прокофьева, оставив за собой право их контроля и вождения группы.
В тот день, когда был собран и облетан последний самолет эскадрильи, над аэродромом появился франкистский разведчик. Это многих насторожило.
— Плохой признак, — заметил Прокофьев стоящим рядом Шахту и его заместителю испанцу Наварро.
— Думаешь, будет налет сегодня? — спросил Шахт.
— А зачем же он прилетал? Не любоваться же нашей работой...
— Да, пожалуй. Надо предупредить, чтобы сюда не прилетели вторая и третья эскадрильи Хользунова и Несмеянова.
