Андрей Жариков - Крушение «Кантокуэна»
Малиновский увидел у забора ульи.
— Занимаетесь пчеловодством?
— Трудно зимой. Им сахарок для подкормки нужен, — посетовал дед Василий на житейские невзгоды.
Мирон соскочил с сеновала.
— Здравствуйте, Родион Яковлевич! — сказал он громко. — Что же вы в дом не заходите? У нас вяленая рыбка есть, сами ловили.
— Спасибо, спасибо, — пожал ему руку Малиновский. — Твой дедушка уже угостил меня и медом, и грибами, орехов насыпал. Спасибо. А мы вот Звездочку твою смотрим. Хороша, превосходная верховая лошадь.
— Под седлом ходит отлично, — возгордился Мирон. — Буду проситься в действующую армию вместе со своей лошадью.
— Вот таким и отец был, — улыбнулся Малиновский. — Горячий. — Родион Яковлевич посмотрел на часы. — Ну, друзья мои, мне пора. До встречи. Рад, что с вами повидался и разъезд посмотрел. Давно здесь не был.
Малиновский направился к машине, стоявшей у ворот. В ней сидел офицер и два автоматчика.
— Мечтаю приехать сюда на отдых, — сказал он. — Какие места чудесные…
Дед Василий долго смотрел вслед уходящей машине. Он положил руку на плечо Мирона, и внук чувствовал, как вздрагивают от волнения пальцы.
— Еще не высохли слезы на глазах отцов и матерей, а скоро опять воевать… — вздохнул лесник. — Хорошо бы, в последний раз.
Добровольца Мирона Ефимова зачислили в отдельный кавалерийский эскадрон и назначили старшим вагона, в котором стояли шесть лошадей вместе со Звездочкой.
Дед Василий, не зная, что внук добился своего и призван досрочно, наказывал, как сдаст Мирон Звездочку, скорее возвращаться домой. Но Ефимов младший решил по-своему: непременно побывать в боях, отомстить врагу за мать и отца.
В отдельный кавалерийский эскадрон он прибыл перед самой погрузкой в вагоны. Прибыл верхом на своей Звездочке, еще не одетый в военное обмундирование. В пути на первой же остановке в вагон заглянул командир кавалерийского эскадрона. Назвал Мирона по фамилии:
— Как дела, Ефимов?
— Ничего, — ответил Мирон.
— Как это ничего? А как нужно отвечать по уставу? А это что за лошадь? — спросил майор.
— Моя лично. Сам воспитал и дарю ее части, — нашелся Мирон. — Мы вместе с дедом дарим ее.
— Спасибо! Хвалю. А теперь марш в последний вагон! Немедленно получить обмундирование и оружие.
Часа через три поезд опять остановился. Загнали в тупик. В вагон пришел тот же майор с солдатом. Сначала Мирон подумал, что солдат такой же молодой, как и он, парнишка лет семнадцати, а оказалось, что солдат — девушка. В брюках, сапоги со шпорами, только без сабли.
— Ну, красноармеец Ефимов, покажи твою красавицу моему боевому коноводу, — сказал майор. — Знакомьтесь: Женя Лунь. А это боец-доброволец Мирон Ефимов, хозяин Звездочки.
Женя Лунь, как показалось Мирону, была своенравной. Из-под фуражки торчат светлые кудри… Расхаживает по вагону, заглядывает, есть ли сено в яслях. И носик морщит, словно принюхивается.
«Зачем они пришли? Только умыться помешали», — подумал Мирон. Он только что развязал вещевой мешок, в который старшина насовал ему запасное белье, портянки, полотенце, котелок, ложку, кружку, неприкосновенный запас продуктов — банка консервов, сухари. Даже мыло дал. Старшина сам уложил все в мешок защитного цвета, научил завязывать.
Майор и боец-девушка долго рассматривали Звездочку.
— Не знаю, чего ты восторгался, — сказала Женя мимоходом, обращаясь к майору на «ты». — Лошадь в хомуте ходила, вот потертости на шее.
Мирону девушка не понравилась. Воображает, словно что-то понимает в лошадях. Да и кто она такая?
Мирон еще не знал, что Женя — дочь майора.
— Ну, чем тут восторгаться? — не умолкала Женя. — Звезда на лбу? Так это бывает, и не редко.
— Замечательная лошадь! Посмотри, какой постав ног. И я не восторгаюсь, товарищ Лунь, а оцениваю, — нарочито строго ответил майор. — Боец Ефимов молодой, еще не обучен, а ты прошла школу верховой езды, так что принимай лошадь, а Ефимов пойдет пока в наш обоз…
— Нет, это, товарищ майор, не получится! — осмелился возразить Мирон. — В таком случае я сдаю вам лошадей и возвращаюсь в Читу. Я в обозе не буду!
— Это что еще за условия! — прикрикнул командир эскадрона. — Стойте, как положено, когда говорите со старшим по званию. Идем, товарищ Лунь! — Майор едва сошел с подножки, как поезд дернул и стал набирать скорость. А Женя осталась в вагоне.
Командир успел прыгнуть на подножку следующего вагона. Поезд шел без остановки долго.
Первой заговорила Женя.
— Говорят, ты сын генерала? Отец с кем-то говорил о тебе по телефону в Чите.
— Какой отец? — не понял Мирон.
— Ну, майор Лунь — мой отец. И ты не совсем вольный казак. Хотя ты добровольно пришел в Красную Армию, ты зачислен в наш эскадрон рядовым, ты теперь солдат.
Мирон долго молчал, вдумывался в услышанное, а потом спросил:
— А как же это: девчонка — и вдруг в кавалерии, да еще коновод?
— Очень просто. — Женя присела на тюк сена, вздохнула. — Мы жили до войны в Ямполе. Потом война. Отец ушел на фронт. А вскоре в город ворвались фашисты. Маму и брата убили… Я успела спрятаться в крапиве. Мне тогда было двенадцать лет. Всю крапивой обожгло, а я сидела и не шевелилась. Жила потом в деревне у бабушки. В сорок четвертом Ямполь освободили. Полк, в котором служил отец, первым ворвался в Ямполь. Я как вцепилась в батю, так оторвать не могли. Говорю ему: «Что хочешь делай, а я с тобой!» Сначала была помощником повара, потом телефонисткой. Отца в конце войны сюда, на Дальний Восток, послали. И я с ним. Формировались возле Читы. Лошадей люблю. — Женя улыбнулась. — Ты сколько учился?
— Десятилетку закончил. А что?
— Значит, в два раза грамотнее меня, а ничего не понял, — сказала Женя. — Я почему твою Звездочку корила?
— Откуда я знаю. Видно, не понравилась, — пожал плечами Мирон.
— Вот и не догадался, — опять улыбнулась Женя. — Чтобы отец не взял ее у тебя. Я ведь знаю, что такое любимая лошадь. Боевой конь — верный друг воина.
Мирон не хотел говорить Жене, что его родители погибли, чего доброго, подумает, что жалуется, ищет сочувствия.
Но Женя уговорила его рассказать о себе.
— Я же тебе все рассказала…
Мирон долго смотрел на Женю. И все-все, что произошло с ним, рассказал новой знакомой.
ДЕВЯТОЕ АВГУСТА
Воинский эшелон прибыл в Читу в ясный полдень. Выходить из вагонов, как и на других станциях, не разрешалось. На кассах висели таблички: «Билеты все проданы».
В вагоне было жарко и душно, но открывать зашторенные окна на остановках также не разрешалось.
Во всей пулеметной роте никто не был так взволнован, как сержант Котин. Здесь живут сестра жены — Клавдия и его сын Слава. Не виделись давно. Уже в пути на Дальний Восток он получил письмо от Славы. Сын сообщал, что его вызывали в военкомат. Медицинская комиссия признала годным в Военно-Морской Флот. Отец не смог сообщить Славе, что будет проезжать Читу. Личному составу был объявлен приказ, запрещающий сообщать родным о перемещении воинской части.
Когда поезд подходил к Чите, сержант Котин обратился к командиру роты капитану Мякову с просьбой разрешить ему хотя бы позвонить с вокзала Клавдии на службу и спросить о сыне.
Командир понимал состояние воина-отца, но помочь ничем не мог.
— Если бы я и разрешил, то мой боевой сержант отстал бы от поезда… Глянь в окно, — сказал капитан.
Вагон раза два качнуло, и безлюдный перрон поплыл в обратную сторону. Поезд уже набирал скорость.
— Садись, — предложил капитан. — У меня тоже истосковалась душа по семье…
Котин присел на край постели.
— Я понимаю… — вздохнул он.
Разговорились. Мяков показал фотографию своих дочерей. Большеглазые голышки сидят в корыте. Обе светловолосые и похожи на отца.
— Тоже давно не видел, — сказал капитан. — Старшая уже в школу пошла.
Мяков до войны служил на Севере, воевал на Карельском фронте. В конце войны написал жене о скорой встрече в Тамбове, но неожиданно был получен приказ грузиться в вагоны.
У Котина не было фотографий. Все оставлено в Риге. Он достал из кармана старый блокнот и вытащил из него письмо из Москвы, в котором сообщалось о гибели его жены.
— Да, брат, стукнула по тебе война, — посочувствовал командир, прочитав письмо. — Но ты не сердись на меня. Не мог я отпустить тебя…
— А как вы думаете, товарищ капитан, — настороженно спросил сержант, — зачем нас перебрасывают сюда? Неужели будет война с Японией?
— Думаю, что не случайно здесь все это… — ответил Мяков, кивнув головой в окно. — Погляди.
Все не заросшие кустарником участки возле железной дороги занимали пушки, тягачи, санитарные автобусы. Их скатили с платформ и поставили один за другим впритык.
