Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа
Возможно, это и нельзя назвать любовью — просто прильнули друг к другу две измученные души… Да какая, впрочем, разница, как назвать это чувство? Главное, что не будь его, им обоим было бы куда хуже…
И вот сейчас…
Что сейчас происходит в той землянке, из которой он только что вышел? Понятно, что этот шпион не станет сразу наваливаться на Машеньку — он слишком интеллигентен для этого. Нет, он сейчас немного попарит ей мозги, и только потом прикажет раздеться…
Мужчина представил себе все это: как Машенька, повинуясь команде, поднимается со стула и начинает покорно обнажаться, а этот упырь своими умными всепонимающими глазами вожделенно наблюдает за тем, как она, предмет за предметом, стягивает с себя одежду. Когда на ней уже почти не останется белья, упырь не выдержит и сам начнет торопливо расстегиваться и стаскивать с себя камуфляж. А потом навалится на нее, уложив на «веселый лежак», как именуют пыточный топчан охранники…
Пленный офицер словно наяву увидел эту картину: сухое смуглое тело шпиона елозит по белой нежной коже Машеньки, его тонкие хищные губы впиваются в ее гладкую шейку, оставляя крупные засосы, его сильные руки безжалостно мнут ее юные упругие груди и крепкие ягодицы…
Он даже застонал, представив эту картину. Обида на судьбу, досада на плен, долго копившийся гнев, мужская гордость, ревность, уязвленное самолюбие, личное представление об офицерской чести — все это вместе вдруг вскипело, смешалось, вспучилось у него в душе. Так однажды вдруг прорывается долго созревающий гнойник. Или вдруг ломается долго сгибаемая палка. Или распускается долго готовившийся к этому событию бутон…
Ни один из этих образов не пришел на ум мужчине. Он просто понял, что дольше терпеть не сможет. Именно видение того, что сейчас должно произойти в землянке, стало последней каплей, переполнившей чашу его терпения. В механике это называется «предел прочности».
Того, что должно сейчас произойти на «веселом лежаке», не будет, это еще можно предотвратить!.. А там — будь что будет!..
Мужчина торопливо засунул штырь в рукав своей донельзя истрепанной куртки и, зажав манжет, чтобы клинок не выпал, вышел из землянки.
Стараясь особенно не привлекать ничьего внимания, он направился к землянке, где находились Мустафа и Машенька. Он преодолел уже больше половины пути, когда ему навстречу шагнул до того сидевший в тенечке начальник лагеря.
— Ты куда? — неприязненно спросил тот.
Вымещая свою досаду за непонятное недовольство им инспектора, боевик сейчас с удовольствием отыгрался бы на этом непокорном русском! Лишь одно удерживало его: этот русский зачем-то понадобился все тому же инспектору… Ну да ничего, скоро тот уедет — и вот тогда… Попляшешь ты у меня!..
— Мне нужно срочно поговорить с этим… Как его… Который приехал…
Лицо начальника лагеря, только что напряженно-неприязненное, вдруг поплыло вширь в понимающей злорадной ухмылке. Так вон с чего вдруг всполошился этот гяур! Не зря же говорят, что у него с этой малышкой роман.
Ха-ха, роман!.. Надо ж такое придумать!.. Роман, когда ее чуть не каждый день вся охрана во все, как говорится, места как хочет пялит!..
— Что, поделиться жалко? — заржал боевик. — Да ты не бойся, ничего у нее там не сотрется, и тебе останется…
Он слишком уверовал в свое абсолютное всемогущество. Эти слова стали для него роковыми!
Офицер отпустил манжет, встряхнул рукой и из рукава ему в ладонь выскользнул стальной штырь. На солнце остро сверкнуло отточенное жало острия. Пленный коротко им взмахнул и до самого кулака воткнул сталь снизу вверх в жирное брюхо врагу. Лишь бы сквозь жир до брюшины достать! — мелькнула мысль, — а то если не проткну, все напрасно…
— Вот тебе, гад!..
Раненый не успел еще заорать, как офицер отпрянул назад, выдернув импровизированный клинок из его тела. Напавший рывком подался в сторону, попытался дотянуться до кобуры, висящей на поясе схватившегося обеими руками за рану начальника лагеря… Только завладев оружием пленный получал шанс, пусть даже самый мизерный, вырваться отсюда.
Стоявший на посту у входа в землянку боевик момент удара не заметил, хотя и поглядывал на своего начальника, который пытался остановить этого наглого русского. Толстая туша старшего закрывала от него исхудавшую фигуру пленного. Впрочем, охранник и смотрел-то не слишком внимательно — намного больше его интересовало, что же происходит сейчас в землянке, куда инспектор забрал девчонку…
А потому для часового стало полной неожиданностью, когда толстое тело его начальника вдруг вздрогнуло, как-то неестественно, словно падая на спину, подалось назад… Раздался крик боли… А потом вдруг из-за широкого тела падающего вынырнул пленный и недвусмысленно потянулся к кобуре.
— Стоять! — рявкнул часовой.
Он вскинул висевший на плече стволом вниз автомат, сдернул вниз «флажок» предохранителя и коротко начал на спуск.
Наверное, это был самый неудачный выстрел в его жизни. Потому что в этот миг окончательно потерявший равновесие раненый начальник лагеря и в самом деле начал падать, вновь загородив собой пленного. Единственная вылетевшая из ствола пуля угодила в его жирную спину.
Потерявший от второй раны сознание, боевик рухнул на пленного, сбив его с ног. Тот так и не сумел дотянуться до кобуры и теперь отчаянно барахтался, стараясь высвободиться из-под тяжелой, едва не десятипудовой, туши. А к ним уже со всех сторон бежали охранники… Прогремело еще несколько выстрелов: кто-то стрелял вверх, для острастки и наведения порядка, а кто-то в виновника переполоха — одна пуля раздробила взбунтовавшемуся узнику ступню, другая пробила ему руку, из которой выскользнул теперь уже бесполезный штырь…
Через несколько мгновений пленного подняли. Ему вывернули, заведя за спину, руки, гомонили вокруг…
— Что наделал, шакал!..
— И где только заточку взял?..
— Надо ж, как он его!..
Раненый начальник лагеря лежал на спине, хрипло, с натугой дышал. Он был без сознания. Скрюченными пальцами он по-прежнему зажимал рану на животе, однако крови здесь было совсем немного — наверное, штырь и в самом деле не смог пробить мощный слой жировой клетчатки…
Кто-то из боевиков осторожно повернул начальника на бок, с натугой потянув за камуфляж. Не приходя в себя, раненый застонал громче. Там, где он лежал, на земле виднелось темно-красное пятно. Камуфляж на спине, напротив, стал грязно-серым от налипшей на влажную материю пыли.
— Врач нужен… — сказал боевик.
— А где его взять-то? — отозвался другой.
В лагере своего врача не было — до сих пор в нем ни разу не возникало нужды. Нет, пленные иной раз заболевали, ну да только кто ж с ними будет возиться, в самом деле?.. Вон, овраг не так далеко, окрестные шакалы и коршуны уже хорошо знают, что там для них регулярно появляется новая пища…
Вышедший из землянки Мустафа услышал последние слова. Он повернулся, бросил за спину:
— Эй ты, иди помоги ему!..
Мустафа был раздосадован. Шайтан, как все нелепо получилось! Кто ж мог предположить, что его попытка вербовки закончится таким проколом?.. Нельзя им верить, свиноедам, белолицым дикарям, нельзя! У них мозги иные, чем у правоверных. Нормальный мусульманин принял бы все его условия, выложил бы, как миленький, все, что знает. Да и то, что не знает, тоже выложил бы… А потом, оказавшись у своих, мог бы уже пойти в службу безопасности и признаться в своей слабости. И все бы его поняли!.. Ну зачем, объясните мне, зачем этот русак бросился на охранника? Что он мог бы с голыми руками сделать против двух десятков стволов?..
Неужто все из-за этой девчонки? Неужели все ради того, чтобы помешать ему, Мустафе, воспользоваться ее телом?.. Глупо, ох как все глупо!
Или… Или напротив, возвышенно-романтично?.. Тогда все еще более глупо! Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Резанов и Кончита, Лейла и Меджнун — это все сказки для романтичных подростков!
Или все-таки нет?.. Глупо, глупо, глупо, шайтан меня побери!
…Машенька, выйдя из полутемной землянки под яркое солнце, на секунду остановилась, прищурилась, пока привыкнут глаза.
— Быстрее, ты!.. — рявкнул на нее Мустафа.
Девушка наконец увидела… И рванулась, метнулась к пленному.
— Митя!..
Мустафа успел поймать ее за волосы.
— Куда бежишь? — со злобой прошипел он на нее. — Вон ему надо помочь!..
Он толкнул девушку по направлению к лежащему боевику. Не устояв на ногах, Маша споткнулась и упала на землю, успев выставить руки.
— Быстрее!
Девушка приподнялась, быстро огляделась по сторонам. Вот он лежит, начальник лагеря, старший этого отряда боевиков. Сколько зла и издевательств она натерпелась от него! Сколько раз она выполняла прихоти его и его друзей, что только ни вытворяли они с ней всем скопом, когда, перепившись, притаскивали ее к себе в землянку!.. И сейчас помочь ему выжить?..
