Пётр Поддубный - Гнездо в соборе
— Может быть, так?
…Манцев, Евдокимов и пришедший через час Ковальчук совещались до полуночи. План действий показался им вполне надежным, хотя из-за неполноты информации и невозможности откладывать принятие мер он содержал «дыры», которые предполагалось в случае надобности «заштопывать» на ходу. Ковальчук после совещания возвратился к себе в Екатеринослав, откуда приезжал только на два дня по вызову, а Манцев и Евдокимов договорились встретиться еще и завтра для разработки плана действий на случай, если посыльный Петлюры сумеет благополучно добраться до Цупкома.
7
Майским ранним утром по Голосеевской улице устало шел одетый в коричневую вельветовую куртку мужчина лет тридцати. Подойдя к стоявшему в глубине сада особняку с небольшим и нелепым для такого строения портиком, он остановился у калитки и уверенно, хотя и не очень сильно, постучал щеколдой. Послышался свирепый лай, а затем женский голос, успокаивающий собаку.
— Что вам? — спросили из-за калитки.
— Данилу повидать, — ответил, приветливо улыбаясь, незнакомец. — Привет ему привез от далекого друга.
Калитка отворилась.
— Проходите. Только уходит он скоро. На службу.
— Что вам угодно? — коротко, с достоинством спросил Комар незнакомца, когда они остались вдвоем.
— То не ваш брат весной продавал быков на базаре в Фастове? — дружелюбно и со значением спросил тот в ответ.
— В Фастове он не был, — живо откликнулся Комар. — А вот в Белой Церкви торговал мясом.
— От Фастова до Белой не так уж далеко.
Услышав пароль и отвыв, Комар спросил:
— Кто вы и откуда?
— Игнат Щербина, — спокойно ответил пришелец. — Оттуда. Голонной атаман и батько Тютюнник шлют вам привет.
С этими словами Щербина подал мандат, подписанный Петлюрой. Прочтя его, Комар с ожиданием взглянул на Игната. Тот понимающе кивнул головой, потом сел, снял сапог, засунул в него руку и, покопавшись под стелькой, вытащил медную монету. Комар внимательно осмотрел ее под лампой — лицо его просветлело, он с улыбкой подошел к гостю и крепко пожал ему руку.
— Я сразу понял, кто пришел, — сказал он, набивая цену своей проницательности, — но, сами понимаете, конспирация. Заждались мы вас, дорогой Игнат. Сегодня же организую вам встречу с руководством комитета, а сейчас спешу на службу, чтоб она…
— Что за служба?
— Да служба-то неплохая: кооператор я, могу ездить по губернии. Ну, до вечера. Ждите меня здесь.
— Эх, жаль время терять, — с огорчением заметил Щербина.
— Не торопитесь, пан сотник. Вы, поди-ка, давно не были в Киеве. Он ведь теперь другой, враги на каждом шагу. Осторожность не повредит. И себя погубить можете, и явку ненароком провалите. Да и отдохнуть вам нужно с дороги. Ганна! — окликнул Комар жену. — Прими гостя, как родного.
Весь день сотник Игнат Щербина пролежал в кровати, попивая медовуху и насвистывая «Дывлюсь я на нэбо» и еще какую-то мелодию, происхождение которой Ганна Павловна, не очень музыкальная в отличие от большинства украинок, прирожденных песенниц, не могла угадать.
— Лежит, довольный, — сообщила она мужу, едва тот вернулся домой.
Комар повеселел и, войдя к гостю, радостно произнес:
— Ну, дорогой пан сотник, собирайтесь, нас ждет Коротюк, а может быть, — он заговорщицки подмигнул правым глазом, — и кое-кто повыше.
— Они-то и нужны, дорогой Данила, — весело и самоуверенно откликнулся Щербина. — Кое-кто! Кое-кто, дорогой Данила.
— Ну, уж… — развел руками Комар, — остальное зависит от Коротюка. Сами понимаете, конспирация.
Он объяснил гостю, как они выйдут со двора (сам Комар через парадное, а Щербина черным ходом), где Игнат пристроится в двадцати метрах за своим провожатым, и как он войдет в домик Власа-сапожника. И пока он это говорил, с лица Игната Щербины не сходило выражение снисходительности к столь детским вещам, а в глазах и в многозначительной гримасе рта читалось: Коротюк-Коротюк… Э-э, дорогой Данила, мне и пану головному атаману нужен кое-кто другой, с кем мы и обсудим наши дела. Такое поведение гостя не только не обижало Комара, но, напротив, нравилось: значительность пана сотника, специального уполномоченного головного атамана Симона Петлюры, подчеркивала и значительность Данилы Комара, с которым у Игната Щербины устанавливались явно доверительные отношения.
8
Приземистый домик сапожника Власа внутри оказался вместительнее, чем представлялось снаружи. Из самой мастерской, где простоватый старичок принимал клиентуру, невзрачная дверь вела в чулан, переоборудованный в явку. Здесь Игната Щербину и встретил Данила Коротюк, скромный штатский вид которого не мог скрыть от опытного глаза осанки кадрового штабиста. Введя гостя, Комар оставил эмиссара Петлюры наедине с начальником цупкомовской контрразведки. А если бы остался, то стал бы свидетелем напрасной, как ему, конечно, показалось бы, траты времени, которую затеял педант Коротюк: рубака Комар не испытывал к нему, штабному офицеру, никакой симпатии.
Между тем Коротюк, хотя Щербину привел свой, снова придирчиво осмотрел и мандат, подписанный Петлюрой, и монету, да еще приложил к ней другую, с такими же насечками: они совпали. Щербина наблюдал за этой процедурой снисходительно, но виделось, что он подтянулся и сосредоточился, понимая, что этот чиновник в интеллигентском пенсне — отнюдь не простак и не сторонник панибратства.
Так оно и было. Опытный контрразведчик царской армии, Данила Степанович Коротюк повидал на своем веку таких асов разведки, особенно германских, таких хитроумных мистификаторов, что твердо усвоил правило — проверять и проверять, причем наиболее тщательно и въедливо проверять очевидности, ведь именно на очевидностях обычно и поскальзываешься, поскольку нет такой очевидности, которая не имела бы скрытого опровержения.
— Позвольте ваш пистолет, — попросил Коротюк.
— Я думаю — возразил пришелец, — вам будет нужнее не мой револьвер, а этот бельгийский маузер.
Коротюк внимательно его осмотрел, сличил номер с цифрами в своей записной книжке и лишь после этого сказал:
— Мы ждали вас, пан сотник. Сейчас вы увидите заместителя председателя Цупкома.
С этими словами он встал из-за стола, подошел к пристенному шкафу, открыл дверцу, за которой обнаружилась еще одна, открыл ее — и оба оказались в простом, но чинном помещении, заставленном скамьями, из чего можно было заключить, что помещение предназначалось для совещаний, в которых могло участвовать дюжины две человек.
Коротюк молча протянул Наконечному пистолет. Тот живо схватил его, едва взглянув, улыбнулся, как старому другу, и тут же заговорил, шумно и быстро, не ожидая реплик Щербины:
— Я ждал вас. Ждал вас обоих. — Он кивнул на пистолет, лежащий на столе. — Вы ведь знаете, как привыкаешь к оружию? А этот маузер мне памятен и дорог, да, пан сотник, дорог. Он дважды спасал меня от смерти и трижды приносил смерть моим самым заклятым врагам. Почему вы не спрашиваете, кому? Да, кстати, как нога генерала Тютюнника? А? Как он?
— Да… как… все так же, — неопределенно ответил Щербина. — А что касается оружия, то позволю себе заметить, что предпочитаю бельгийскому маузеру револьвер.
— Да-да, да-да, — пробормотал Наконечный, переключаясь уже внутренне на главную тему. Он сел, пригласив сесть и гостя, и засыпал его вопросами. Заместителя председателя Цупкома интересовало многое: настроения в ставке головного атамана, ход подготовки к наступлению на Украину, вооружение, командиры дивизий, отношения с союзниками. В ходе беседы он отвлекался, однако, и на мелочи, показывая свой интерес и к судьбе некоторых своих бывших знакомых, сослуживцев, подвизавшихся при головном атамане. Сотник Щербина, наоборот, обстоятельно отвечая на существенные деловые вопросы, без всякой охоты как будто реагировал на личные, ограничиваясь сообщением самых общих сведений или прямо ссылаясь на свою неосведомленность.
— Наконец, главное, — с нажимом сказал Наконечный, вопрошающе глядя на посланника Петлюры. — В письме головного атамана нет новой даты выступления…
— Генерал Тютюнник в разговоре перед самым моим отъездом поручил передать вам и пану Чепилко на словах следующее. Повторяю дословно: «Передай там хлопцам, Игнат, пусть не расслабляются. 10–20 июля мы подадим долгожданный сигнал о наступлении великого дня освобождения нашей родной земли от большевистского ига!»
— Прошу вас, сотник, по окончании беседы записать эти слова, — попросил Коротюк.
— Да-да, — подхватил Наконечный. — Эти слова заслуживают того, чтобы их знал каждый патриот. Однако поймите нас — это должны понять все за кордоном — что промедление играет против нас, снижая боевой дух повстанцев. Приказано ли вам, пан сотник, — неожиданно спросил заместитель председателя Цупкома, — немедленно возвращаться в ставку или вы поступаете в наше распоряжение?
