Марк Гроссман - Засада. Двойное дно
Земля вспухла от воды. Мутные потоки покачивают бурую зелень болота, распирают берега ручьев, оголяют могучие, узловатые корни сосен.
На мягкую, будто губка, кочку, на краю зыбуна, выползает змея, покачивается, тянется вверх.
Рядом с приплюснутой, узкоглазой головой появляется расщепленный прут. Небольшая палочка, вставленная между его концами, вылетает от удара ножом. Гадюка, схваченная за горло, повисает в воздухе.
Раздается хриплый, приглушенный шепот:
— Со всякой иной сволочью — так же!
Швед вставляет нож в чехол и снова ложится на оседающий под его телом кочкарник.
Неподалеку от зыбуна, у подошвы высоток, чернеют сутулые дзоты, тускло мерцает колючка на кольях.
Вторые сутки лежат перед пулеметными гнездами врага Смолин, Намоконов и Швед. В стороне, чуть сзади, таится в чахлом, угнетенном кустарнике Степан Бядуля, пожилой усатый крестьянин с Полтавщины, только что прибывший в полк с пополнением. Рядом с ним мается Степан Зарян, красивый, отлично сложенный парень, родом из Шоржи, на берегу Севана. Зарян уже обстрелян, но от болот его мутит, как и много недель назад. Трудно представить себе более разнохарактерных людей, чем эти два бойца. И тем не менее рассудительность и даже флегматичность первого отлично уживаются с горячностью второго. Впрочем, и украинец уже намучился до последней степени и ворчит, правда, про себя: «Чи пан, чи пропав — двичи не вмыраты!»
Разведчики вымокли до нитки, изглоданы комарами. Их покрасневшие глаза слезятся от постоянного напряжения.
Швед несколько раз подползает к старшине. Мелко стучит зубами и шепчет быстро и раздраженно:
— Саша, сколько можно? Надо пошевелить немцев… А?
— Нет, сержант.
Швед вздыхает, тихонько сплевывает клейкую слюну и возвращается на свое место.
Смолин почти безотрывно наблюдает за дзотом, выбранным для нападения. Этот блиндаж врыт в землю в стороне от остальных, к нему есть сухие подходы, и разведчики лежат под самым носом немцев, разглядывая чужую жизнь, чужие порядки и нравы, чужое, ненавистное спокойствие траншей.
Ничего, все должно кончиться, это кончится, и врагу станет худо, будь он проклят, пришедший с мечом и злобой на нашу землю и заливший ее кровью и слезами жертв.
Но для того, чтоб оккупанты здесь взвыли, разведка должна многое увидеть, услышать, узнать.
Враг не день и не месяц занимает тут оборону, он глубоко врылся в землю, и мощь его инженерных сооружений, мощь его огня — не пустяк и не игрушка. И Смолин не покинет трясину и не позволит никому из своих людей уйти из нее до тех пор, пока группа не выполнит задание. Он будет лежать в болоте сутки или десять, — но узнает все, что надо знать человеку, которому поручена разведка боем.
11-я армия генерал-лейтенанта Морозова готовится к атаке. Дивизии, в которой служит Смолин, необходимо уточнить огневую систему полков «СС» — «Мертвая голова». Штабные карты стрелковых частей испещрены условными значками: ромбики, подковки, пунктиры, овалы и многое другое. Это танки, пехота, траншеи врага, высоты и топи, пушки и дзоты. Однако такие сведения быстро устаревают. Командование обеих сторон отлично знает, что существуют войсковая разведка, агентура, аэрофотосъемка, — и стараются сбить с толку противника, дополняя или меняя огневую систему.
Разведка боем всегда рискованна, редко обходится без жертв, но это зачастую — лучший способ получить точные сведения.
Для нападения выбран трехамбразурный дзот на левом фланге «Мертвой головы». Между огневой точкой и траншеями соседней дивизии противника — топь, и это на руку нашим — не ударят сбоку.
Двадцать шесть часов лежит разведка перед окопами врага, наблюдая за сменой постов, за методическим огнем пушек и гаубиц, за проволочными заграждениями и минным полем, за едой и отдыхом солдат там, в чужом лагере.
Нетерпеливому Шведу кажется, что все уже давно ясно в немецкой обороне — и пора действовать. Однако даже он понимает: стрельба ничего или почти ничего не даст. У немцев огромный военный опыт, и их полки не ответят на жидкий огонь русских залпами пушек и тяжелых минометов. Не запустят моторы танков и самоходок. Нет, не сделают этого. Смолин прав.
Решение, которое принял взводный, не сулит легкой жизни, но это, пожалуй, единственный шанс спровоцировать врага и заставить его показать свою огневую систему.
План нападения, неоднократно обсуждавшийся в штабе полка, сложен и смел. Надо во что бы то ни стало незаметно пробраться к дзоту, бесшумно уничтожить дежурного солдата и тогда открыть огонь по немцам. В этом случае успех почти обеспечен: враг решит, что русские пробились на его левый фланг и захватили блиндаж.
Прошлой ночью ясно светила луна, и Смолин отчетливо видел, как ровно в двадцать четыре ноль-ноль три солдата, даже не спускаясь в траншею, отправились в тыл. Вероятно, их в это время отводили на отдых, может — на поздний ужин. Во всяком случае, внутри дзота тогда или никого не осталось, или, что вернее, находился один часовой.
Если так случится и этой ночью, Смолин наконец даст сигнал нападения.
Внезапно луну затягивают облака, и начинает уныло бубнить дождь.
Старшину беспокоит состояние людей. Теперь, он полагает, можно наведать их.
Извиваясь в кочкарнике, Смолин ползет к Заряну и Бядуле, старательно огибая заплаты сочной и яркой зелени, — «окна», — в которые проваливаются на тот свет.
Услышав тихий свист старшины, бойцы опускают автоматы.
— Есть работа? — обрадованно спрашивает вконец продрогший армянин.
— Нет, Степан. Рано.
— Понятно, — вздыхает Зарян. — Осторожность — тетя храбрости.
— Если умен — не считай врага дураком, парень, — сухо замечает взводный. — Как у вас дела?
Бядуля усмехается.
— Гарна болотюга…
— Ничего, Степан Анисимович, терпи — казак будешь.
— Ага…
Смолин расспрашивает солдат, что видели, что слышали, — и огорчается. Молодые бойцы еще не отточили зрение и слух, не умеют сравнивать, сопоставлять, делать выводы.
Днем рядом с одним из ориентиров — группой берез — несколько раз поднимались птицы. И Зарян, и Бядуля заметили беспокойство пернатых, однако никак не связали его с врагом.
— Надо было глядеть как следует, Степан Анисимович. Птицы зря пугаться не станут. Может, там рыли окопы?
Солдат смущенно молчит.
Где-то в глубине немецкой обороны раздается орудийный выстрел. Снаряд, шурша, пролетает над головами разведчиков и разрывается далеко, на юге.
— Гармата… — отмечает новичок. — Нехай их черт…
— Это не пушка. Гаубица.
Бядуля теребит щетинистые прокуренные усы.
— Хто знаеть?
— Нет, отчего же? Тут все ясно, как божий день. Снаряд пушки летит быстрей звука, снаряд гаубицы — медленней. Сначала мы услышали выстрел, потом пролетел снаряд. Значит, гаубица. А коли по тебе бьет пушка, сперва рвется снаряд, и лишь затем слышишь, как звук подвывает в небе.
— Если после разрыва еще что-нибудь сможешь услышать, тезка, — ухмыляется Зарян.
Смолин не укоряет его за это. Шутка на войне, пусть и грубоватая, — тоже оружие. Самое надежное, никогда не дающее осечек.
Несколько секунд все молчат. Изредка где-то на левом фланге раздаются пулеметные очереди, — вероятно, немцы все-таки беспокоятся за стык. Там — лишь минное поле и колючая проволока в три ряда, но нет ни окопов, ни солдат.
Вскоре все обращают внимание на неяркую вспышку в ближнем тылу врага. Короткое зарево густого красного цвета на секунду загорается у южного ската высоты и гаснет.
— Миномет, — верно определяет Зарян. — Пушка или гаубица — те посильней светят. И говорят погромче…
Беседуя шепотом, Смолин не отрывает взгляда от дзота. Пулеметы этой огневой точки за всю ночь не выстрелили ни разу, и взводному хочется думать, что она, может статься, пуста. Но старшина знает, как опасно верить догадкам, если трижды не проверил их.
Пометив на своей карте расположение гаубицы и миномета, Смолин молча пожимает руки товарищам и ползет на свое место.
Вскоре он уже лежит на влажных кочках, пытаясь справиться с дремотой и отчетливо понимая, что для этого у него не хватит сил.
…Просыпается старшина от легкого толчка. Рядом лежит Швед, шепчет на ухо взводному горячо и торопливо:
— Двадцать четыре ноль-ноль, Саша. Немцы — в дзоте. Давай встряхнем их. Нет терпежа…
Смолин молчит в смущении. Он заснул в самое неподходящее время и не может себе это простить. Немного придя в себя, отрицательно качает головой.
— Будем ждать, Арон.
Швед что-то ворчит под нос, потом советует:
— Пошли Бядулю и Заряна расчистить минное поле и вырезать проход в проволоке. Завтра ночью меньше работы. Я сам пойду с ними, если прикажешь.
— Не ерунди, сержант, — сердится Смолин. — Утром немцы увидят проход и поднимут тревогу.
