Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных
Казармы уже были разрушены и горели. Склад с горючим взорвался на наших глазах. Ну а все уцелевшие бойцы, как и полагалось им на случай войны, ушли в сторону границы, поддерживать пограничников. Там, у этого злополучного склада, я потерял двоих из девяти своих ребят. Тех, что первыми достигли части и первыми же бросились тушить.
Оставшихся повел назад, к селу. Еще удалось прихватить возле части четыре винтовки.
— Что ты выплакиваешься мне в подол? — озлобленно перебила его Калина. — На кой мне все эти твои страсти?
— Слушай ты, голубка иерихонская, — помотал головой Мальчевский. — Можешь ты хоть раз в году человека выслушать? Если сама растелиться на три добрых слова не в состоянии, то хоть не лязгай клыками, когда хороший человек хорошим словом тебя напутствует.
Девушка коротко, резко рассмеялась. В этом смехе не было ничего женского: какой-то хриплый дрязг замороженных, пропитых связок. Подхватив положенный младший сержантом на стол «шмайссер», она, не переставая смеяться, вырвала из него рожок и очистила ствол от патрона. А проделала все это так заправски и так «между прочим», словно несколько последних лет только то и делала, что возилась со «шмайссерами».
— Потом ты со своими стрелками отходил к родному местечку, — снова напомнила Сергею о его саге. Это напоминание звучало, как просьба о перемирии. — Отходил, да не дошел…
— Точно, — подтвердил Мальчевский, немного замявшись. — На окраине соседнего села наткнулись на десантников. Человек сорок. Стреляли мои ребята неплохо, но этого на войне мало. Нужно еще иметь крепкие нервы и уметь воевать. И пока мы по кладбищу отходили к церкви, остался я лишь с двумя хлопцами. Только с двумя, понимаешь? Может быть, мы бы еще продержались часок, потому что отстреливались хорошо, по науке. Из-за каменных стен — да по движущимся мишеням. Человек десять уложили — не вру.
— Не так уж и много, — процедила Калина.
— Но тут прорвались немецкие танки с десантом на броне. Одним снарядом снесли колокольню, вместе с парнишкой, который взобрался туда. Другим проломили стену. Последнего моего вольного стрелка добили уже на моих глазах.
Штыком. Раненого. Прямо у входа.
Мальчевский помолчал. Калина не торопила его. Она ждала заключительной фразы этого рассказа. Ждала, пока хватило терпения.
— Ты-то как свою шкуру спас, если последнего на твоих глазах?
— Под обломки заполз. Там еще пыль столбом стояла.
Немцы метнули гранату, затем добили раненного ее осколком парнишку и дальше пошли поливать огнем. Ну, успокоились, осмотрели то, что осталось от церкви, по лестнице поднялись, заглянули на руины колокольни… Словом, отсиделся тогда твой младсерж Мальчевский, как нашкодивший кот. А потом уже тылами пробирался. Вместе с безлошадными нашими кавалеристами из окружения выходил. Так что там, в церкви… Прием вроде бы детский, как в жмурки, тем не менее жизнь он мне спас.
— Ну, за такую жизнь, как твоя, можно было бы и не цепляться.
Мальчевский умолк, поднялся, нервно поправил шинель, ремень. Перебросил с руки в руку автомат.
— Я тоже так считал, когда заходил сюда. Что за жизнь свою тебе особенно цепляться уже не стоит.
Потому что шел с твердым намерением пристрелить тебя, как шавку.
— Что ж мешает? — спокойно спросила Калина, передергивая затвор своего автомата.
— Жалость, — бросил Мальчевский уже из-за порога. И изо всей силы грохнул дверью. — Нашел перед кем исповедоваться, идиот! Это ж надо: первый раз на веку чуть ли не полжизни чужому человеку пересказал! И кому? Какой-то немецкой шлюхе!
Он не видел, что Калина вышла вслед за ним. Не видел, как вскинула автомат.
— Эй ты, ублюдок деревенский!
Мальчевский оглянулся и замер. Одной очередью Калина прошлась по склону плато слева от его фигуры, другой — справа. Пули проходили в такой близости от тела младшего сержанта, что ему казалось, будто ощутил в своем теле каждую из них.
— Все, оттатакала свое? — спросил он, сдерживая дрожь, охватившую все его тело.
— Еще раз пикнешь что-нибудь относительно немецкой шлюхи — весь магазин в лоб вложу. Ни под одним камнем церковным не отлежишься.
9
К одиннадцати вечера в светлице дома Брылы перед Беркутом предстали лейтенант Кремнев, сержант-разведчик Исмаилов, а также Мальчевский, Сябрух и Калина Войтич. Ни слова не говоря им, капитан подождал еще немного, и лишь когда в комнату ввалился запыхавшийся лейтенант Глодов, прошелся перед этим небольшим строем.
— Судя по всему, немцы готовят атаку на нас с правого берега, по льду. Бойцы, засевшие на косе, в руинах, которые мы называем «маяком», видели группу офицеров, которые в бинокли изучали наш берег, и солдат, которых они заставили испытывать лед на прочность.
— Так и было, испытывали, — поддержал его Кремнев. — А со стороны реки плато наше более доступное, нежели со стороны левобережья.
— Поэтому, — продолжил излагать свой план Беркут, — я принял решение нанести противнику упреждающий визит вежливости. Сегодня в полночь.
— Опять идти на тот берег? — не сдержался Сябрух. — Дык яны ж нас перебьют еще на льду! У них там теперь пуляметы, по берегу панад рэчкаю! Они сейчас так укрепились после того, как вы в плен унтер-офицера ихнего взяли.
— Точно. Напротив косы замечено две пулеметные точки. И ходит патруль, — простил Сябруху его несдержанность капитан. — Но мы перейдем речку южнее, в районе села.
— Села?! — еще больше удивился Сябрух. — Дык это ж верная погибель.
— Со стороны шоссе у нас более плотная опека. Кроме того, немцы привыкли, что наши вылазки обычно нацелены на шоссе, на долину А вот на том берегу с диверсионным рейдом мы еще ни разу не побывали. Войтич, вы покажете, где лучше войти в село, объясните на местности, как там в нем ориентироваться, и вернетесь к группе лейтенанта Глодова, которая будет прикрывать нас, затаившись на льду у левого берега.
— Я пойду с вами только в том случае, если возьмете с собой в село, — тут же отрубила Войтич. — И не надо базарить по этому поводу.
— Даже не собираюсь возражать, — мгновенно сориентировался в ситуации Беркут. — Просто, я не вправе был заставлять вас принимать участие в этой операции.
— Нам уже пора выяснить и договориться, капитан: боец я или не боец? Если не боец, тогда воюйте без меня. Если же боец, тогда никаких исключений, я участвую во всех операциях гарнизона.
— Этого альпийского стрелка в юбке надо бы зачислить, — посоветовал Мальчевский. — Она одна укладывает стольких, сколько все мы, остальные.
Беркут сдержал улыбку, выдержал приличествующую случаю паузу и жестким приказным тоном произнес:
— Рядовой Калина Войтич, отныне вы зачислены в состав гарнизона, на должность снайпера, и будете находиться в моем непосредственном распоряжении.
— Вот так бы с самого начала, — самодовольно пробубнила себе под нос Калина.
— А теперь слушайте задание. Реку переходим ниже косы, со стороны плавней. На правом берегу тоже видны островки камыша — это облегчает подход. В селе сейчас полно немцев. В том краю села, где мы появимся, у машинного двора, скопились десятки машин. Да и на улицах их немало. Конкретного объекта рейда у нас не будет. Каждый действует в одиночку. Наша задача: вызвать панику, не дать врагу нормально отоспаться, уничтожить как можно больше живой силы и техники. На весь этот рейд в село — час. Через час, под прикрытием группы Глодова, которая будет состоять из пяти человек, отходим на свой берег.
— К моменту отхода ваши бойцы, лейтенант, — обратился он к Глодову, — должны подтянуться к берегу и рассредоточиться до ста метров по фронту, создавая видимость, будто действует большая групп. Вопросы есть?
— Простите, товарищ капитан, — подал голос Глодов, — мне не совсем понятен замысел этого рейда. Нам приказано удерживать плато, готовить плацдарм. Мы это делаем. Идти на тот берег — значит, дополнительно рисковать людьми и тратить боеприпасы.
— Чтобы ответить на ваш вопрос, лейтенант, следует вначале ответить на вопрос: «В чем смысл войны?» — Андрей остановился напротив лейтенанта, прощупывая его рослую, но довольно мешковатую фигуру придирчивым взглядом. — Дело не только в плацдарме. Мы должны вести активные боевые действия в тылу врага, используя для этого любую возможность. Обычные бои на истребление. Или, может быть, вы трусите?
— Товарищ капитан, просил бы…
— В таком случае отучитесь задавать бессмысленные вопросы, — резко одернул его Беркут. — Все, готовьтесь. Всем взять по две гранаты, ножи, патроны. Проверить, смазать оружие. На той стороне в виде трофеев подбирать только патроны и гранаты. Ну, еще пулемет, если посчастливится. Без пятнадцати двенадцать сбор у плавневого колодца.
Когда бойцы ушли, Беркут вдруг вспомнил об Арзамасцеве. Неужели прошел линию фронта? Он уже твердо решил, что не станет докладывать о дезертирстве ефрейтора, а если и возникнет этот вопрос, заявит, что сам послал его в разведку. Еще лучше — на связь. В общем, ответ подскажут обстоятельства.