Виктор Кондратенко - Курская дуга
Маскируясь в кустах и заснеженных воронках, разведчики вползают в лесок. Уже где-то сзади взвиваются ракеты, и замыкающему Прохорову каскады огней напоминают стаю мальков, когда за ними гонится щука и они рассыпаются в разные стороны.
Гвардейцы, присев на корточки, молча следят за взлетом ракет. Все ясно: разведка проникла через боевые порядки противника, перешла линию фронта.
Одна мысль тревожит Синенко: «Заметил враг или нет? Может быть, он хитрит… Нарочно пропустил разведку и сейчас начнет ее преследовать… В тылу врага никто не застрахован от сюрпризов». На всякий случай Синенко развернул разведывательную группу. «Знай гитлеровцы о нашей разведке, они б иначе освещали местность. Ракеты — верный барометр… Здесь, конечно, не хитрость. Нет! Оплошность врага. Можно продвигаться вперед», — приходит к выводу лейтенант.
Разведчики углубились в лес и, как только посветлело небо, вышли все вместе по дну оврага к дороге. На опушке дубняка Синенко устроил засаду.
Есет Байкодамов ни разу еще не видел гитлеровцев. Желание поскорей встретиться, вступить с ними в бой овладело им.
— Фашисты идут! — доносит наблюдатель Прохоров.
Есет всматривается в редеющий туман. Вдали колышется черная колонна пехоты.
— Замаскироваться! — приказывает разведчикам Синенко.
Есет хорошо видит гитлеровцев. Пилотки у них надвинуты на брови, воротники зеленых шинелей подняты. За спиной ранцы, обшитые желтым мехом, в руках черные автоматы.
Синенко, провожая взглядом гитлеровцев, записывает в блокнот: 8 ч. 25 м. По дороге строем прошло до двух рот пехоты. Постепенно запись растет: 10 ч. 17 м. — 5 бронемашин, 10 грузовиков с боеприпасами. 14 ч. 25 м. — 6 танков.
— Не везет нам… Все крупные силы… — бурчит Жигалко.
— Хоть бы один отбившийся фриц прошел по дороге! — восклицает Абашидзе.
— Вижу двух фрицев, — неожиданно произносит Корениха.
— Верно, идут! — подтверждает Брагонин.
— Вот мы их и сцапаем, — радуется Абашидзе.
— Приготовиться! — тихо подает команду Синенко.
По дороге идут два солдата и о чем-то оживленно спорят между собой. Разведчики приготовились к броску. Но в эту минуту из-за поворота показываются грузовики. Высокий немец поднимает руку — передний грузовик останавливается и забирает солдат.
— Ото не кажи гоп… — зарываясь в снег, вздыхает Корениха.
Лязгая цепями, проносятся крытые брезентом грузовики. На бортах белеют три больших буквы: OST.
— Еще все впереди, надо запастись терпением, — ободряет гвардейцев Синенко.
Но дорога пустынна, и только к вечеру проходят еще три танка.
«Не везет, страшно не везет. Генерал надеется на нас, а мы паршивого фрица достать не можем», — огорчается Петр.
Уже в густых сумерках вспыхивают вдали фары. Желтые лучи выскальзывают из-за бугра. На какую-то долю секунды они устремляются ввысь и потом, словно надломившись, падают на дорогу и гаснут.
«Неужели одиночная? — затаив дыхание, настораживается Синенко. — А что, если за ней следует колонна? Все равно… Риск благородное дело!»
— Идет легковая. Надо не промазать, — отрывисто говорит Брагонин.
Все разведчики наготове. Машина быстро приближается. «Пора, вот сейчас пора!» — мелькает у Синенко мысль.
— Вперед! — командует он и, вскинув автомат, выскакивает на дорогу. — Хальт!
Но машина не останавливается. Шофер круто сворачивает вправо, хочет объехать.
— Не уйдешь, получай! — кричит Петр.
От короткой очереди звенит стекло. Чих… чих… — повторяет мотор и глохнет. Оппель налетает на столб. Удар… И разбитая машина с распахнутыми дверцами сползает в кювет. Прохоров, первый подбежав к оппелю, стаскивает с сиденья шофера.
— Жив? — тревожно спрашивает Синенко.
— Где там… прямо в лоб стукнуло!
Ефрейтор Жигалко вытаскивает из машины гитлеровского офицера.
— И этому капут. Матерый эсэсовец… с тремя крестами… Вот бы живьем взять!
— Обыскать! — приказывает Синенко.
Но обыск ничего не дает. Кроме обычных документов капитана войск СС, ефрейтор Жигалко находит толстую пачку денег и две колоды игральных карт.
— Не те карты, — хмурится Синенко. — А нам надо сматывать удочки…
Перед уходом Есет Байкодамов ныряет в машину и снова переворачивает сиденья. Пусто. Все напрасно. Вылезая из машины, Байкодамов замечает в снегу какой-то черный предмет. «Кошелек? Нет, записная книжка!»
— Вот еще один трофей. Возьмите, — догоняя лейтенанта, говорит Байкодамов.
Синенко на ходу перелистывает блокнот. Все столбики цифр — записи каких-то расходов. На полях блокнота — тузы, короли, семерки, резко очерченные карандашом. И снова цифры, цифры. И, наконец, листки, исписанные неразборчивым почерком. «Все не то, — огорчается Петр. — Разведка не удалась! Так хорошо, незаметно начали ее и не сумели успешно завершить. Генерал ждет нашего возвращения… а мы? Даже стыдно встретиться с ним». Эти мысли не покидали Петра и все время усиливали чувство досады и неудовлетворенности. Они тревожили его даже в тот момент, когда разведка, скрываясь в лощинах, снова переходила линию фронта.
На следующий день срочной телефонограммой Синенко вызвали в штаб корпуса. Он знал, что будет накачка и готовился к ней. Но, перечитав еще раз телефонограмму, удивился: вызывай майор Овсянников, начальник наградного отдела.
«Очевидно, какое-то недоразумение», — спускаясь к майору в блиндаж, думал Синенко.
По Петр еще больше удивился, когда молодой однорукий майор предложил ему немедленно заполнить наградные листы на всех участников недавнего поиска.
— На всех? — переспросил Синенко.
— Конечно. За доставку особо важных сведений о противнике командир корпуса приказал представить к орденам и медалям. Заполняйте листы!
«Какие же это особо важные сведения? — пересчитывая наградные листы, напрягает память Синенко. — А… записная книжка гитлеровского капитана! Что в ней могло быть?»
6
— Шофер, останови, пожалуйста… Я выйду, — сказал Дмитрий, заметив на бугре ветряную мельницу с одним крылом.
Угостив водителя папироской, он быстро зашагал к мельнице. Ее крыло, как стрела, указывало путь на север. На серых досках стояли огромные белые буквы: ХК. «Хозяйство Курбатова», — подумал Дмитрий. За бугром на опушке леса виднелись заснеженные треугольники крыш какого-то села. Ярко искрился снег. Ветер был сильный, но теплый, чувствовалось приближение весны.
В селе Дмитрий представился коменданту, и тот приказал связному «указать гвардии майору землянку, отведенную для корреспондентов». Связной повел Дмитрия по тропинке к лесистому оврагу.
Склон оврага был похож на соты, в него врезались и глубоко ушли под землю десятки землянок и блиндажей. Спустившись, связной остановился у фанерной дверцы.
— Это ваша землянка, товарищ гвардии майор. Разрешите быть свободным?
— Да, можете идти!
Катя Сенцова, приоткрыв дверцу, выглянула из землянки.
— Дмитрий Андреевич, мы вас так ждем! Руку вылечили? Как ваше здоровье? Рассказывайте!
— Сейчас все хорошо, а было неважно, чуть без руки не остался.
— Вот вам и царапина… Да что ж мы стоим у порога? Заходите, пожалуйста.
Дмитрий вошел в землянку и осмотрелся.
— Просторная, стильная, все под березу. Даже электрический свет есть. Где это вы взяли крышку от рояля?
— Бойцы из какого-то немецкого блиндажа принесли. На ней спят Бобрышев с Гайдуковым. Александр Грачев прозвал их роялистами.
Дмитрий улыбнулся.
— А где наши товарищи?
— Пошли получать сухой паек. Мы решили проводы устроить Гайдукову. Он был у нас несколько дней, полосу готовил о снайперах. Я теперь не только фотокорреспондент, но и домашняя хозяйка. Вот попробуйте мой обед!
— А какие новости на фронте?
— Наши войска освободили Льгов, Дмитриев-Льговский, Севск и закрепились. Вынужденная передышка. Не за горами распутица. Да, Дмитрий Андреевич, — спохватилась Катя, — вы, правда, из госпиталя, но все равно — танцуйте. Вам два письма. Одно из Харькова…
— Там у меня бабушка. Где письмо? — Распечатав конверт, он метнулся к окну. — Она жива, но болеет. В Харьков зовет, повидаться хочет.
— Видите, какая у меня легкая рука, недаром я бережно хранила ваши письма, — встряхнув золотыми кудряшками, проговорила Катя.
Дмитрий вскрыл второе письмо и стал читать про себя:
«Большое вам спасибо. Я этого никогда не забуду. Очень хочу видеть вас и поблагодарить за радостное известие о моем отце. Желаю вам здоровья и успехов в вашей работе. Черкните мне несколько слов, буду вам благодарна.
Вера».Он снова перечитал письмо. Ему стало жарко от какого-то нового, непонятного чувства, и он расстегнул ворот гимнастерки.