Вениамин Дмитриев - Тайна янтарной комнаты
— Да.
— Вам запрещается покидать Кенигсберг до вывоза экспонатов. В случае их захоронения в городе вы остаетесь при любых обстоятельствах и отвечаете за сохранение тайны. Понятно и это?
— Да, — ответил Роде.
— Отлично. До свидания, доктор. Надеюсь, вы хорошо запомнили все.
Да, Роде все это хорошо запомнил.
— Они уносят ноги, — задумчиво сказал доктор, глядя в окно. — Отовсюду: из Кенигсберга, Тильзита, Гумбинена, Инстербурга… Я видел на дорогах машины разных марок. Они идут и идут. Что ж, они правы. Русские не пощадят тех, кто затеял эту войну.
— Они не пощадят и тебя, Альфред!
— Меня? Что я для них? Простой работник музея, никогда не интересовавшийся политикой.
— А русские ценности? А янтарный кабинет? Ты забыл о нем, Альфред.
— Нет, разумеется. Но в чем моя вина? В том, что я бережно храню эти сокровища? Спи спокойно, дорогая. Если снаряды пощадят нас, ничего не случится. Все будет в порядке.
6
— Все в порядке, — сказал жене доктор Гёрте. — Два-три дня, — и мы будем во Франкфурте.
Через час директор исторического музея «Пруссия» доктор Гёрте гнал свой «оппель» по автостраде. На заднем сиденье придерживала обеими руками чемодан фрау Гёрте.
— О, эти славяне! — сквозь зубы бормотал беглец. — Я всегда говорил, что это дикари и варвары.
Да, он говорил это, доктор Гёрте. Он высокомерно хвастал своей дружбой с имперским министром пропаганды Йозефом Геббельсом. Гёрте так и называл его: «Мой друг Иозеф». Он никогда не упускал случая, чтобы напомнить о посещении музея заместителем фюрера Гессом. Он с удовольствием вспоминал, как рейхсмаршал Геринг, по дороге к одной из своих многочисленных охотничьих вилл «Герман Геринг ягдтшлосс», заезжал со своей свитой в ресторан «Блютгерихт», где его подобострастно встречал тот же Гёрте.
Но все это уже в прошлом. А сейчас доктор Гёрте мчался по ночным дорогам, склонившись к рулю, мчался без остановок и отдыха, чтобы поскорее удрать от русских.
И, наверное, он уносил с собою немало сведений об янтарной комнате — директор музея «Пруссия» был в курсе многих дел, творившихся в королевском замке.
Гёрте мчался по автостраде. Обгоняя его, идя вровень и отставая, по шоссе двигались десятки, сотни машин разных марок, фасонов, размеров. Они держали путь на запад.
Туда же держали курс и перегруженные суда. Подняв якоря в Кенигсбергском порту, накренившись набок от неравномерной нагрузки, корабли спешили миновать морской канал, порт Пиллау и выйти в Балтийское море. Туман, этот извечный враг судоходства, стал теперь союзником беглецов. Только он да еще темные ночи могли уберечь гитлеровцев от гибели на море.
А в Кенигсберге на главном — Южном — вокзале сотни обезумевших от страха людей штурмом брали вагоны поездов. Переполненные до предела составы тоже тянулись на запад.
7
Только доктор Роде никуда не спешил. Его энергия была направлена совсем на другое. Он лихорадочно искал пути спасения музейных ценностей.
Это ему плохо удавалось.
— Начальство занято своими собственными делами, все отмахиваются, и никто не хочет помочь, — говорил Роде, ища сочувствия у сотрудников музея.
Вероятно, эти разговоры дошли наконец до доктора Фризена — провинциального хранителя памятников Восточной Пруссии. В начале января он пригласил к себе Роде и отдал распоряжение об упаковке янтарной комнаты в ящики, приспособленные к дальней перевозке.
12 января 1945 года Роде доносил городскому управлению культуры:
«Я упаковываю янтарный кабинет в ящики и контейнеры. Как только это будет выполнено, по распоряжению хранителя памятников панели будут эвакуированы в Саксонию, в Вексельбург, что у Рохлица».
В эти дни во дворе замка лежали двадцать семь деревянных ящиков. Возле них громоздились подушки, перины, ватные одеяла.
Десять рабочих и служащих музея под наблюдением закутанного в меховую пелерину Роде бережно выносили из бункера под рестораном «Блютгерихт» детали панно янтарной комнаты. 20–30 метров отделяли вход в подвалы от ящиков, но это расстояние преодолевали черепашьими шагами. Стоило кому-нибудь зашагать чуть быстрее, как Роде вскрикивал:
— Осторожнее! Это не глиняные горшки!
Панно укладывали в ящики, на подстеленные перины, тщательно укрывали сверху подушками и ватными одеялами. Потом ящики заколачивали с величайшими предосторожностями.
15 января, когда янтарную комнату приготовили к отправке, советские войска перерезали все основные железнодорожные пути от Кенигсберга на запад и юг, окружив крупную группировку противника в Восточной Пруссии.
Теперь оставался только воздушный транспорт, весьма опасный в этой сложной обстановке, да некоторая возможность прорваться на кораблях из порта Пиллау.
Роде побоялся использовать эти пути для эвакуации янтарной комнаты.
Она по-прежнему оставалась в замке, где теперь дневал и ночевал изнемогавший под тяжестью возложенной на него ответственности доктор Альфред Роде.
Так прошло полтора месяца.
8
4 марта 1945 года в Кенигсбергском замке неожиданно появился Эрих Кох.
В сопровождении чинов личной охраны и нескольких особо доверенных лиц гауляйтер обошел наспех приведенные в порядок помещения, время от времени задавая отрывистые вопросы и бросая короткие распоряжения. В них сквозила та нервозная, подчеркнутая властность, которая обычно служит лишь маскировкой растерянности и страха.
Кох остановился в зале, где некогда был янтарный музей.
— Янтарный кабинет? Где? — бросил он через плечо.
Вперед тотчас выдвинулись Фризен и Роде. Оба молчали, преданно глядя на прославленного своей жестокостью и необузданным нравом гауляйтера.
— Господин гауляйтер спрашивает, где янтарный кабинет, — тихо и в то же время так, чтобы слышал и оценил его усердие «сам» Кох, повторил один из адъютантов.
— Янтарный кабинет здесь, в подвалах, господин гауляйтер, — почти шепотом, привстав почему-то на цыпочки, ответил Фризен.
— Не вывезен? Вы будете отвечать за это перед фюрером! — Кох ударил стеком по лакированному сапогу. — Вы понимаете, чем это вам грозит?
Фризен вытянулся еще старательнее при упоминании имени фюрера и по-прежнему глядел на Коха, как новобранец на разгневанного генерала, — глазами полными ужаса, мольбы и безрассудного повиновения.
— Безобразие! — выкрикнул Кох. — Надо принимать меры!
Он сделал повелительный жест, приказывая оставить помещение. Когда все послушно двинулись к выходу, гауляйтер окликнул Фризена и Роде.
Никто так и не узнал, о чем совещались Кох и два доктора искусствоведения. Все трое умели хранить тайну. Роде об этой беседе никому не говорил.
Однако 5 апреля детали янтарной комнаты, упакованные в ящики, находились еще в Орденском зале дворца, который с утра перешел в распоряжение отряда «фольксштурма». «Тотальные» гитлеровские вояки разместились здесь со своим оружием.
В тот же день исчез доктор Роде. Где он находился до 10 апреля — неизвестно. Сам Роде утверждал впоследствии, что был болен.
9
Советские войска переправились через Прегель и вплотную подошли к стенам Кенигсбергского замка. Стало совершенно очевидно, что удержать его в своих руках гитлеровцам не удастся.
Офицеры отрядов «фольксштурма» собрались на совещание.
— Господа, надо капитулировать! — решительно сказал пожилой майор, старший по чину среди присутствовавших.
Наступило тягостное молчание.
— Но первый, кто заявит русским о капитуляции, будет приговорен заочно к смертной казни, — добавил майор, не дожидаясь ответа подчиненных. — Следовательно, нам надо найти какой-то приемлемый выход. Честь офицера не позволяет нам поднять белый флаг. Отдать приказ об этом солдатам — значит совершить должностное преступление. Как. быть?
— Файерабенд!.. Господин майор, нас выручит Файерабенд! — выкрикнул молоденький лейтенант.
— Да, конечно! Единственный в замке цивильный человек, не связанный присягой фюреру, — Файерабенд! В случае чего, можно свалить все на него и сказать, что он струсил, подняв белый флаг по собственной инициативе, если мы попадем в руки нашего командования при неудаче русских, — подтвердил высокий, тощий капитан.
— Разумеется! Это сделает Файерабенд! — разом заговорили все.
Через полчаса тучный человек, пугливо озираясь высунулся из окошка уцелевшего яруса башни и прикрепил к стене белый флаг.
Замок капитулировал.
В полночь на широком дворе, освещенном отблесками пожара, появилась группа советских автоматчиков. Тот, кто шел впереди, казалось, мало отличался от остальных: зеленый потертый и покрытый гарью ватник, солдатские шаровары с порванными наколенниками, кирзовые сапоги, автомат наизготовку. Но на плечах у него, если вглядеться, можно было увидеть полевые погоны капитана.
