Аркадий Минчковский - Мы еще встретимся
7
Репетиции пьесы Андрея Ребрикова затянулись.
Роль Вали у Стронской не получалась. Напрасно Нелли Ивановна каждый день пыталась найти что-нибудь новое. Изменяла голос, походку, движения. Все выходило неправдиво и манерно. Нелли Ивановна злилась, даже плакала наедине.
Долинин ходил сердитый, репетировал по обязанности. Пыл к спектаклю у него давно прошел.
Даже Андрей, прежде часто посещавший театр, теперь стал бывать реже, а затем и вовсе перестал ходить на репетиции.
Весна выдалась теплая, сырая.
На мокрых плитах Аничкова моста, у блестящих от воды бронзовых коней, продавали большие букеты пахучей черемухи.
Однажды Нелли Ивановна шла по Невскому. В воздухе висел незримый ленинградский дождь. Зачем-то она открыла чемоданчик. Случайно выпавшая тетрадка с ролью шлепнулась на скользкий асфальт. Нелли Ивановна ахнула, чуть не заплакала. Это была плохая примета. Теперь роль будет провалена наверняка.
Подняв грязную тетрадку, она твердо решила отказаться от роли или уговорить мужа не ставить пьесу. В тот же вечер она попыталась склонить Долинина приостановить репетиции, но он сказал, что спектакль необходимо выпустить по многим причинам.
В то время кругом всё чаще говорили о войне. Иные предсказывали ее начало в ближайшие дни. Другие, наоборот, уверяли, что никакой войны сейчас быть не может.
Нелли Ивановна боялась войны. Снова будет темно и тревожно на улицах. В магазинах, вероятно, опять исчезнут многие продукты.
В мае Долинин задумал вместе с театром совершить гастрольную поездку в прибалтийские республики. Деятельно готовился к ней, печатал афиши, проектировал легкий вариант декораций. Актеры уже копили деньги на рижские костюмы.
Выезжать собирались в середине июня. Потом Долинин неожиданно получил телеграмму из Москвы. Поездка откладывалась. Театр оставался на лето в Ленинграде.
С того памятного вечера Нина больше не видела отца. Два раза приходили от него короткие письма. Она отвечала внимательно и подробно. Писала, что занимается музыкой и должна окончить сразу обе школы.
Весной пришла открытка. Полковник сообщал, что скоро приедет в Ленинград.
Нелли Ивановна не любила этих писем и никогда не расспрашивала о них дочь. Нина тоже не делилась с матерью. Долинин, казалось, не замечал ничего, хотя Нина уже давно не называла его иначе как Борис Сергеевич.
В школе началась горячая предэкзаменационная пора. Говорили лишь об экзаменах, ревниво подсчитывали шансы на возможность поступления в вузы, институты, академии.
Рокотов собирался в военное училище, Чернецов готовился во флот. Некоторые не надеялись попасть в институт и решили, что думать будут обо всем после армии.
Заниматься приходилось много. Каждый хотел кончить на «отлично». Даже у Ребрикова с Долининой не было времени для словесных сражений. Хотя как-то, когда речь зашла о будущей судьбе мальчиков, Нина сказала по адресу Володьки:
— Вот посмотрите, как он увильнет от армии и будет слоняться по Невскому.
Володьке, разумеется, это стало известно, но в ответ он неожиданно для всех только и произнес:
— Ладно, видно будет.
В общем, пикироваться стало некогда.
На улицах была слякоть, коричневый снег лежал на тротуарах. Потом снег исчез. В эти дни по различным причинам десятиклассники подолгу, не сговариваясь, оставались в школе и бродили по опустевшим коридорам.
Было немножко грустно расставаться с этим таким привычным миром.
Все становилось дорогим и близким: и разбитое, похожее на паутину, матовое стекло аудитории физики, и изрезанные столы кабинета литературы, и стертые ступени сколько раз избеганной вверх и вниз лестницы.
Спорили о будущем, клялись не терять друг друга из виду. Дружить всю жизнь.
На последних уроках педагоги обыкновенно немножко философствовали, делились опытом жизни. Старики вспоминали, который выпуск провожают они.
В стенной газете появилось стихотворение «Прощай, курилка». После каждого куплета следовал припев:
И в какой стороне я ни буду,В сердце радость иль горе тая,Никогда я тебя не забуду,Наша школа, курилка моя.
Стихи были подписаны: «Берманже». Всем они очень понравились. Были они на мотив широко известной песни из кинофильма. Переделанную Берманом песенку с чувством распевали на переменах.
Солнечным днем шли Володька с Левой из школы по Фонтанке.
Буксиры уже тащили огромные, груженные углем баржи, разрезая носом тяжелую воду. Перед мостом они давали гудки, пригибали трубы и медленно проползали под низким пролетом.
Некоторое время друзья молча наблюдали за ними, глядя вниз, потом Лева вдруг спросил:
— Ну что думаешь делать дальше, Володька?
— Не знаю, — нехотя, не сразу ответил Ребриков. — Вот отслужу в армии и подамся в Москву в киноинститут… А в общем, не решил еще… А ты?
— В университет, — сказал Лева, — на литфак сразу после армии.
— Да тебя не возьмут… — засмеялся Володька.
— Почему? — Лева вскинул удивленный взгляд на товарища.
— Да ты не обижайся. — Володьке стало жалко хилого Бермана. — В очках в армию не берут.
— А если война будет?
— Если война будет, то конечно… Все пойдем.
Володька сказал эту фразу и боязливо посмотрел на Бермана — не заметил ли тот, что он повторил чужие слова. Но Лева ничего не заметил. Он, видно, был занят своими мыслями.
8
С пяти лет Лева научился читать. Как-то раз сосед по квартире показал ему несколько букв, и с того дня Лева не давал ему покоя до тех пор, пока не узнал весь алфавит. Он таскал к соседу в комнату газеты и, тыча пальцем в заголовки статей, спрашивал:
— Дядя Миша, а какая это буква?
Через несколько дней, к удивлению матери, он вслух прочел заглавие выкинутого кем-то на кухню журнала:
— «Б-е-г-е-м-о-т»!
И от радости сам засмеялся и захлопал в ладоши.
С тех пор он начал читать. Сперва дядя Миша приносил ему книжки с крупными буквами и яркими рисунками. Лева прочитывал их и моментально запоминал наизусть. Теперь он приставал ко всем, кто только попадался ему в квартире:
— Хочешь, я тебе прочитаю про Мишку?
И, расставив ноги и только для вида заглядывая в книжку, начинал громко декламировать:
Мишка, северный медведь,Прибыл Питер посмотреть.На вокзале в первом залеГостю завтрак заказали…
Но вскоре к дяде Мише переехала какая-то тетя Лиза. Однажды, когда Лева по-приятельски, как это прежде бывало, не стучась, вбежал в комнату соседа, новая тетя строго посмотрела на него и спросила:
— Что тебе надо, мальчик?
— Дядю Мишу, — сказал Лева.
— Дядя Миша занят. Иди играй! — И выставила его из комнаты.
Лева очутился в коридоре. Дверь за ним закрылась. Лева постоял, поплакал и отправился к себе.
С тех пор дядя Миша больше не приносил ему красивых книжек. Лева сказал об этом матери. Она вздохнула:
— Ничего, вот папа заработает много денег и купит тебе книг еще больше.
Но папа или никак не мог заработать много денег, или забывал покупать Леве новые книги. Когда Лева еще спал, он уходил на работу. Возвращался поздно, гладил Леву по волосам и садился обедать. За обедом он надевал очки и читал газету, которая называлась «вечёрка». Затем он усаживался к окну на низенькую круглую тумбу и прибивал каблуки и подметки к ботинкам, — их приносили чужие люди. Если Лева при этом сильно шумел, мама говорила:
— Тише. Не мешай папе. Он зарабатывает деньги.
Папа часто кашлял. Говорили, что он нездоров. Леве не позволяли вытираться его полотенцем.
Книжки ему все-таки покупали. Но, во-первых, редко, а во-вторых, совсем не такие, как ему хотелось, и он читал все, что попадалось под руку, но не всегда понимал, что там написано.
В школу он пошел с семи лет. В первом классе Леве было почти нечего делать. Он уже умел читать и считать. Учительница хвалила его.
В школе он записался в библиотеку. Никогда он не думал, что на свете может быть столько книг. Во втором и в третьем классе Лева менял их чуть ли не через день. Он читал все свободное время и почти не бывал на улице. Потом у него начала болеть голова. Он рос медленно, был слабым и бледным ребенком. Однажды мать свела его к доктору. Тот долго выстукивал Леву, прикладывал к его груди такое ледяное ухо, что Лева вздрагивал.
— Особенно серьезного ничего нет, — сказал доктор. — Малокровие. Нужно усиленное питание и больше гулять.
С тех пор мама стала кормить его всем, что только могла достать питательного, отбирала у него книги, выпроваживала на улицу. Она прятала от Левы книги в угол нижнего ящика комода. Но Лева знал об этом и помалкивал. Теперь он читал по ночам. Читал в белые ночи, при свете уличного фонаря и даже луны. Так он испортил себе зрение и стал носить очки.
