Вячеслав Миронов - Я был на этой войне (Чечня-95)

Мы потянулись на выход. Во дворе уже стояли и солдаты, и офицеры. Труп Семенова был аккуратно уложен на расстеленный брезент, руки были сложены на груди, на тыльной стороне кистей были ясно видны следы от гвоздей, лицо кто-то заботливо прикрыл солдатским носовым платком. Люди, сняв шапки, просто стояли и хранили скорбное молчание, и только по напряженным фигурам и лицам можно было предположить, что творится в душе у каждого. Счастье снайпера, что кончили его там, а то тут бы он долго еще жил, к своему огорчению.

Билич подошел к покойному, поднял платок, посмотрел в грязное лицо с застывшей навечно на нем маской ужаса, вздохнул и, повернувшись к стоявшему рядом Клейменову, приказал:

— Аркадий Николаевич, оформите опознание трупа и подготовьте к отправке. Представитель ставки, когда поедет, заберет его с собой.

— Хорошо, Александр Александрович, — и уже к окружавшим его бойцам: — Берите героя и заносите в здание, там теплее, вот и зашнуруем, и позовите писаря, пусть подготовит акт опознания, извещение о смерти и все, что там полагается.

Все разом засуетились, задвигались. Билич сказал, обращаясь ко мне, Рыжову и московскому хлыщу:

— Идемте ужинать.

Я был, конечно, не против перекусить и пропустить сто грамм, но не в компании этой бесцветной рожи, поэтому вежливо отказался:

— Спасибо, товарищ подполковник, но я попозже, надо отмыться с дороги, подготовить рапорт о снайпере и Семенове, да и текучки много, надо подтягивать.

— Как хочешь, а в 21.00 ко мне на доклад, и комбриг к этому времени должен вернуться, — внимательно глядя на меня, сказал Сан Саныч. Кажется, он понял, в чем истинная причина моего отказа от совместного ужина.

Они вошли в здание, я посмотрел, как бойцы на брезенте уносили все, что осталось от Семенова, в здание, развернулся и пошел к своей машине.

У каждого офицера штаба была своя машина. У нас с Юркой Рыжовым был ГАЗ-66 с фанерным кунгом. Хотя многие офицеры предпочитали короткие минуты отдыха проводить в подвалах, мы с Рыжовым любили наш кунг. Был у нас и водитель Харин Пашка, ростом метр семьдесят, широк в кости, рожа широкая, почти всегда улыбающаяся, глазки маленькие, зато волосы рыжие, по солдатской моде почти обритый затылок и развевающийся чуб. По своей натуре Пашка был жук, жулик, проныра, но я неоднократно наблюдал его в бою, он много раз выводил из-под обстрела машину вместе с нами, и поэтому мы его любили и доверяли ему. А в мирной жизни этот Пашка был самовольщиком, злейшим нарушителем дисциплины, любителем заложить за воротник, бабником. Там, откуда мы прибыли, его дожидалась беременная невеста. До увольнения в запас ему оставался год. Пашка знал буквально все, что происходило в бригаде, поддерживая теплые дружеские отношения со всеми бойцами штаба, узла связи, столовой. Он снабжал нас всеми новостями, некоторые вещи он узнавал раньше нас, получая информацию от связистов, что давало нам время подготовиться и при обсуждении у командира или Саныча давать толковые ответы и предложения, в то время как другие только еще переваривали полученную информацию. Командование ценило нас за эти советы и почитало за грамотных офицеров. Конечно, мы и сами не лыком шиты, но это тоже не мешало.

Подойдя к машине, я с удовлетворением отметил, что Пашка успел за день наполнить бумажные мешки песком и обложить ими машину. Теперь можно дышать спокойней, и из трубы над входом вьется дымок, значит, есть тепло, горячая вода, сухие сигареты. Я подошел к двери и, не открывая ее, позвал:

— Пашка! Ты где?

— Я здесь, товарищ капитан. Охраняю.

Из сумерек вынырнула Пашкина фигура, я посмотрел на место, выбранное им для охраны, и про себя отметил, что толково сделано.

— Ну что, мой незаконнорожденный сын, чем отца порадуешь? Как ты себя вел? — шутливо я обратился к Пашке.

— Все хорошо, Вячеслав Николаевич. Вот, машину обложил песком, продуктов достал.

С продуктами была проблема, так же как и с матрасами, нательным бельем, обмундированием. Тыловые колонны отстали еще на «Северном», не имело смысла их тащить под многочисленными обстрелами. Только наливники с охраной под обстрелами подвозили нам горючее для машин и дизель-электростанций. Конечно, у каждого солдата, офицера в каждой машине, БМП, танке запас тушенки, каш консервированных с мясом всегда был, но разве это еда? Так, прямой путь к язве желудка. Поэтому все без исключения постоянно занимались добыванием себе пропитания.

Вот и при штурме этого милого бывшего детского садика в подвалах были обнаружены приличные запасы продовольствия и спиртного. Многое мы уже съели и выпили, но мы также знали, кто нагреб больше всех продуктов и спиртного, и, пользуясь когда личным обаянием, когда изворотливостью и нахальством Пашки, периодически раскулачивали связистов.

— Сынок, — обращаясь к Пашке и влезая в кунг, — какими разносолами и заморскими настойками ты порадуешь своего старого больного отца?

— Голландская ветчина, баранина копченая, сардины, по-моему, французские, и две бутылочки коньячка, по этикетке тоже французский, — отрапортовал он.

— Вода горячая есть? — поинтересовался я, снимая с себя оружие, бушлат и прочую амуницию.

— Есть, полный чайник, — доложил Пашка, закидывая автомат за спину.

— Идем польешь, а потом ужинать, — я уже успел насладиться теплом в кунге и сейчас с большой неохотой шагнул в сумеречный мороз, тем более что пришлось раздеться.

Я начал долго и старательно умываться, отфыркиваясь, как кот, и выплевывая забившую ноздри и рот пыль. Бани пока не было, и поэтому мы набрали в аэропорту освежающих салфеток и какого-то дешевого польского одеколона и, периодически раздеваясь догола, обтирались ими. Нижнее белье просто выбрасывали, надевая новое.

Пока я, вернувшись в кунг, вновь одевался и протирал автомат ветошью, Пашка нарезал ветчину и вонючие копченые бараньи ребрышки, открыл банку сардин. В центре стола водрузил нераспечатанную бутылку коньяка с надписью «Hennesy». Я открыл бутылку и понюхал содержимое, пахло неплохо. Разлил по пластмассовым стаканчикам. Себе побольше, Пашке поменьше. Поднял стакан, посмотрел на свет, взболтнул, еще раз понюхал, запах мне определенно нравился.

— Ну что, Павел, за удачу.

Чокнувшись, мы выпили.

— Вячеслав Николаевич, а снайпера почему не привезли?

— Сам знаешь, наверное. Клей, Семен, Американец да и другие уже успели рассказать? Умер он от сердечной недостаточности и от полученных ран, а остальное — не твоего ума дело. Рассказывай, какие новости. Война еще не кончилась?

— Не-е-ет, — протянул Пашка, — не кончилась, а вот дан приказ форсировать взятие гостиницы «Кавказ». Обещают поддержать авиацией. А потом всю бригаду кинут штурмовать площадь Минутку с дворцом Дудаева.

— Вот там и ляжем, потому что одной бригадой самоубийственно штурмовать такой комплекс. Что еще?

— Во втором батальоне начальника штаба ранило. И сидит там вместе с ними певец Шевчук из «ДДТ». Слыхали об этом?

Глава 3

— Нет, этого я не слышал. Что он там делает?

— Да ничего, приехал на «Северный» концерт давать, а там и попросил, чтобы на передовую его вывезли. Всю свою бригаду оставил в аэропорту, а сам попал к нашим, кто же знал, что второй батальон потом обложат так, что и не выберешься. Вот там и сидит, мужики по рации сообщили, что парень классный, не боится, сам в бой рвется.

— Сейчас, чтобы его вытащить, глядишь, и бросят на прорыв дополнительные силы и возьмут «Кавказ». А там и всех раненых на «Северный» и вывезут, а там домой.

— Москвич, который приехал, все ходил да выспрашивал у солдат, как живем, как воюем, все в душу лез.

— Так послал бы этого звиздюка на хрен, и дело с концом. Дальше фронта тебя уже не пошлют. А то, что он делает, — так у нас свой замполит есть, которого мы с тобой в работе и в бою видели. Не прячется за солдатскими спинами и свою пайку под койкой не жрет. И не устраивает всякий раз показушных мероприятий. Ладно, с этим презервативом я еще разберусь. Вот только где же я его видел, хоть убей, не помню. Но где-то мы с ним общались.

— Он говорил, что воевал в Приднестровье, что там тоже было нечто похожее. Вы же тоже там были, может, там и встречались?

— Может, и встречались там. Только, Пашка, я тебе скажу, что в Приднестровье, конечно, классная заварушка была, но по сравнению с Чечней это невинные забавы на свежем воздухе, там бои в основном были классические, позиционные, правда, Бендеры и Дубоссары пару раз переходили из рук в руки, а так по сравнению с местным дурдомом — пионерский лагерь «Солнышко».

Тут я заметил, что у Пашки на шее болтается патрон на веревочке — древний солдатский амулет, предполагающий, что это именно тот патрон, который был отлит для тебя. Ах, если бы это было так. Расслабляют эти амулеты, притупляют бдительность. Я усмехнулся:

— Ты гранату за кольцо лучше бы подвесил, а я дернул, или мину, или снаряд, откуда знаешь, что для тебя пуля отлита, а не осколок от бомбы, а? А может, плита от дома, давай, на шею все вешай, пригодится. Помнишь, как из танкового батальона нашли бойца, удавленного вот такой же шелковой веревочкой с патроном? И не спас он. Так что, Паша, не будь быком — сними эту веревочку, а патрон используй по назначению.